Время, чтобы вспомнить все
Шрифт:
— Возможно, я и уеду.
— Мы дадим тебе деньги. У них денег не бери.
— Не знаю, — сказала Энн. — Если я уеду, то почему бы им за это не заплатить?
— Нет, они это сделают для успокоения совести. Слишком легкое для них наказание. Они эти деньги не заработали потом и кровью. Выписали чек, и всех дел. Пора им понять, что чеком за проступки не расплатишься. Лучше возьми наши деньги, мы их заработали тяжким трудом и за долгие годы.
— Им это не понравится.
— Возьмешь ты деньги или нет, я ухожу. Я с ними больше жить в одном доме не буду.
— Если ты уйдешь, уйду и я.
— Хорошо, я именно этого и хочу.
— Нет, Гарри, я решила остаться. По крайней мере пока что.
— Почему?
— О… это мой дом, и они мои родители. В нашей семье и без меня несчастий хоть отбавляй. Если я уеду, кому от этого будет лучше? Мне их сейчас
— Есть одна вещь, которую ты им не должна позволить. Ты не должна позволить им внушить тебе, что ты совершила ошибку. Ты, девочка, ошибок не совершала. Это они совершили ошибку. И такую ошибку, что они за нее будут наказаны.
Не успела Энн ответить, как послышался вой полицейской сирены и мгновенно возле левой дверцы машины возникла прикрытая широкополой шляпой физиономия.
— Неприятности? — спросил дорожный полицейский.
— Неприятности, но не вашего сорта, — ответил Гарри.
— Вы владелец этой машины?
— Я работаю на владельца.
— Регистрацию вашего хозяина и ваши права.
Гарри протянул ему и то и другое. Полицейский, не выпуская из рук документы, принялся его допрашивать.
— Вы что, считаете безопасным останавливаться прямо на шоссе?
— Ну, не знаю.
— Вы всегда останавливаетесь на шоссе, когда вам хочется поболтать с вашей подружкой? Я за вами наблюдаю уже минут десять.
— Мы здесь уже десять минут?
— Больше, чем десять минут. Я за вами наблюдаюдесять минут.
— Мы не нарушили никаких законов.
— Нет, но если хотите остановиться, почему не съехать с главного шоссе? А вы, юная леди, кто такая? Горничная?
— Да, она горничная.
— Легкая добыча. Ну так что? Поедете, или как?
— Поеду, — сказал Гарри.
Полицейский сел на мотоцикл и снова подъехал к дверце машины.
— Бросай его, крошка. Он для тебя слишком стар.
Полицейский рассмеялся, бросил наглый взгляд через плечо, намеренно с силой нажал на газ, мотоцикл взревел, и блюститель порядка с ревом умчался прочь, радуясь, что на пути домой ему удалось немного поразвлечься.
Эдит Чапин не раз сожалела о том, что семейный врач появился в ее жизни так рано, и мало того что он мужчина, он еще и друг их семьи. Эдит не смущали взгляды и прикосновения доктора — она давно смирилась с его профессиональным беспристрастием, — и ничего нового о ней он уже узнать не мог. Однако у нее былитайны, которые она ему ни за что бы никогда не доверила. У Эдит не было наперсника, с которым она могла бы поделиться, в отличие от Энн, у которой был Гарри Джексон. У нее не было подруги, которой она могла бы доверить не просто какие-то интимные мелочи жизни, а сокровенную тайну. У Эдит были так называемые телесные тайны, функциональные секреты, которые в конечном счете даже и не были тайнами. Они, к примеру, не имели никакого отношения к вожделению. В разговоре с Джозефиной Лобэк или Роз Мак-Генри Эдит никогда не решалась назвать ни одного мужчину красивым. Она редко делилась хоть с кем-то своими тайными мыслями независимо от того, имели они отношение к потребностям и нуждам ее тела или нет. Даже с Джо она взяла на себя определенную роль, которую тщательно выбрала по своему усмотрению и в соответствии с его потребностями, и неуклонно ее придерживалась. Они с Джо могли предаться новым, не испытанным прежде восторгам страсти, но утром, после сна, они ни взглядом, ни словом не упоминали об этом ночном отклонении от обычных супружеских радостей. В разговоре с окружающими они называли друг друга «мой муж» и «моя жена» тоном, в котором звучало наивысшее одобрение их супружеских уз, но одновременно таилось и предупреждение слушателю не пытаться проникнуть в их глубь.
Во время своего длительного выздоровления Джо спал отдельно от Эдит, а в самые первые месяцы после несчастного случая они оба были так травмированы и встревожены, что им было не до физической близости. Но когда в Джо снова проснулась его прежняя страсть, препятствием к их близости оказалась его травма. Врачи предупредили Джо о серьезных последствиях повторного перелома, и когда он уже встал на ноги и готов был снова спать с женой, у нее из-за страха возможного перелома не было никакого желания близости. Джо пытался целовать Эдит и ласково гладить, но это возбуждало ее не более чем теплая ванна.
Но когда он все же склонил ее к соитию, оно удовлетворило его одного, и после этого Эдит стала сводить все исключительно к прощальному поцелую перед сном. Если он клал руку ей на грудь, она убирала ее и говорила:— Давай подождем, пока ты полностью поправишься.
— Но я уже в полном порядке, — возражал Джо.
— Я хочу это услышать от Билли Инглиша, — говорила Эдит.
А поскольку Джо был другом Билли Инглиша, но не единственным его пациентом, Билли просто забыл сказать им, что они уже могут вернуться к своим прежним супружеским отношениям. Однако именно о такого рода делах Эдит не в состоянии была откровенно поговорить с Билли. Она не могла сказать ему: «Я хочу с кем-то переспать». На свете не было ни единого человека, которому она могла бы сказать нечто подобное, хотя это была сущая правда. И правда эта заключалась в том, что Эдит не столько хотела переспать с Джо, сколько хотела, чтобы с ней кто-то переспал, и вовсе не обязательно, чтобы этим кем-то был Джо.
Ллойд Уильямс уже не был просто пешкой, как во время их любовной интрижки десять лет назад. Ллойд взбирался на такую высоту, что теперь, если бы она снова с ним переспала, он мог бы почти безнаказанно этим хвалиться. Эдит знала, что, когда он был никем, у него хватало ума понимать, что стоило ему похвастаться той единственной ночью в Филадельфии, и его карьере пришел бы конец, а возможно, и жизни тоже. Десять лет назад Джо почти наверняка бы его пристрелил, Артур Мак-Генри избил, да и ее брат Картер тоже вступился бы за ее честь. И непременно любой из них, а вполне вероятно, все вместе, воспользовались имевшимися в их распоряжении средствами и нанесли бы веский ущерб его карьере, и тогда Ллойду Уильямсу больше не видать ни повышений по службе, ни банковских кредитов, ни всего прочего. Теперь же, стоило только Эдит переспать с Уильямсом, как он, районный прокурор, уверенно поднимавшийся по служебной лестнице, мог болтать об этом в любом салуне страны; ему бы поверили, и он был теперь неуязвим. К тому же, поскольку Ллойд женился на Лотти, у Эдит появилась соперница, а Эдит была из тех женщин, которые Лотти в упор не видели.
В Гиббсвилле среди приятельниц и знакомых Эдит были женщины, которые смотрели на нее с выражением дерзкого любопытства. Были среди них женщины, у которых, по мнению Эдит, в прошлом были любовные связи с другими мужчинами, а были и такие, у которых в прошлом не было связей с другими женщинами, но они заглядывались на Эдит и размышляли: «Буду я у нее первой или нет?» Сидя порой на террасе в клубе, Эдит, неожиданно обернувшись, ловила на себе такой раздумчиво-пристальный и оценивающий взгляд, что этот взгляд пойманной врасплох женщины выдавал ее куда больше, чем могли выдать любые догадки, которые кто-либо строил об Эдит. Поскольку эта женщина всегда была из числа ее знакомых, Эдит ей вежливо улыбалась, а про себя думала: «Тебе, наверное, очень хочется знать правду?» А правда состояла в том, что Эдит относилась к представительницам своего пола с величайшим презрением. Все они вели праздную жизнь и при этом обязательно играли в бридж, или влезали в какие-то передряги, или транжирили деньги, или придумывали себе воображаемые недуги, или прикладывались к бутылке, или притворялись, будто не знают, что их мужья таскаются к шлюхам.
Тайный побег и замужество Энн страшно напугали Эдит, и она была рада, что ее собственная осмотрительность удержала ее от внебрачной связи, которая была бы под стать необдуманному романтическому порыву ее дочери. Ее собственная внебрачная связь не сделала бы Эдит более терпимой к роману Энн, но она не смогла бы тогда с уверенностью занять позицию доброжелательно твердой матери. То, что случилось с дочерью, Эдит не только испугало, но и насторожило, а насторожило ее не что иное, как беременность Энн. Эдит, которую ничуть не волновало количество свечей, зажигаемых на торте в ее дни рождения (в Гиббсвилле возраст каждого из жителей города был всем известен), вдруг поняла, что Энн несколько месяцев носила в себе ее внука или внучку. Эдит было сорок четыре, но значение не столько имел бы ее возраст, сколько ее статус бабушки. Будучи только матерью, женщине, сбившейся с праведного пути, всегда можно найти романтическое оправдание, но когда легкомысленно ведет себя бабушка, это уже чистой воды глупость, которую не в состоянии простить даже другие глупые бабушки. Но пока что, и, возможно, в последний раз, Эдит была дарована отсрочка. Правда, она не совсем понимала, как именно этой отсрочкой стоит воспользоваться. Но что-что, а отсрочку она, несомненно, получила.