Время демографических перемен. Избранные статьи
Шрифт:
Вызвавший эту асимметрию демографический взрыв в развивающихся странах, в основном на юге планеты, в свою очередь породил совершенно новую глобальную реальность. Мировой демографический переход вступил в свой новый этап (британский демограф Дэвид Коулмен говорит о «третьем демографическом переходе»), на котором совершенно иную роль приобретает международная миграция. Она как бы возвращает себе то изначальное значение, которое всегда имела в истории как механизм территориального перераспределения населения. Это значение было в немалой степени утрачено в последние 300 лет, когда сформировалась система современных европейских государств, а потом и колониальных империй, хотя нельзя сказать, что оно полностью исчезло – об этом свидетельствуют хотя бы заокеанская эмиграция европейцев в XIX–XX вв. и заселение ими новых огромных пространств. Тем не менее в европоцентрическом мире восторжествовали принципы «Вестфальской системы», в частности, принцип суверенного контроля государством
Демографическая асимметрия Севера и Юга, выражающаяся в наличии, с одной стороны, богатых, но имеющих тенденцию к депопуляции стран с населением немногим более 1 млрд человек, а с другой – бедных перенаселенных стран, число жителей которых превышает 5 млрд человек и продолжает расти, – лишь один из компонентов этих условий, хотя и очень важный. Существует огромное количество иных экономических, политических, технологических, экологических и других факторов, которые превращают обе группы стран в сообщающиеся сосуды и делают невозможной миграционную изоляцию одной части мира от другой. Все больше дает о себе знать прямая экономическая, а возможно, и демографическая заинтересованность Севера в притоке мигрантов, а Юга – в их оттоке в богатые страны. Правда, потребности сторон количественно не сбалансированы, но это лишь усложняет ситуацию.
Так или иначе, но, при том что территориальные государственные границы большинства стран Севера остаются незыблемыми, и в этом смысле Вестфальские принципы продолжают соблюдаться, миграционные потоки через эти границы, направленные в основном с Юга на Север, становятся настолько значительными, что состав населения развитых стран начинает быстро меняться.
Россия столкнулась с этой реальностью позднее своих западноевропейских или североамериканских соседей (а по большому счету, даже и не столкнулась еще). Поэтому пока она в большей степени, чем они, подвержена иллюзии, что суверенные правительства способны эффективно контролировать процессы глобального перераспределения населения. Сегодняшняя Россия слишком погружена в свои внутренние проблемы, слишком тесно связывает их с недавними событиями своей внутренней истории, чтобы осознать в полной мере те гораздо более важные и глубокие изменения, которые произошли и происходят на мировой арене. Отсюда и больший утопизм во взглядах на свое демографическое будущее, в частности, на возможность избежать крупномасштабного притока мигрантов. Но это не значит, что подобных взглядов не разделяет огромное число людей в Европе или Северной Америке. Им, как и большинству российских интеллектуалов и политиков, кажется, что ключи от ситуации находятся внутри их стран, а желающие приехать к ним из числа 5 млрд жителей развивающегося мира сегодня или 7–8 млрд – завтра будут вести себя в зависимости от того, что решат европейские или североамериканские парламенты и правительства.
Это сходство взглядов говорит о сходстве ситуаций во всех странах, переживших демографический переход, но отнюдь не служит доказательством того, что столь единодушные взгляды верны. Возможно, ситуация настолько нова, что она по-настоящему не осознана ни в одной из этих стран, и повсюду живы надежды, что можно повернуть историю вспять – во всяком случае, в том, что касается миграции. Хотя в России, так же, как в Европе или США, счет так называемым «нелегальным мигрантам» идет уже на миллионы, и их число с каждым годом увеличивается, все еще живы надежды на то, что приток мигрантов можно остановить, в крайнем случае, с помощью новой разновидности китайской стены – технического сооружения вдоль государственной границы или чего-то в этом роде. Скорее всего, эти надежды тщетны, и рано или поздно большинству развитых стран придется искать новые стратегические подходы в области миграционной политики, действуя в соответствии с английской поговоркой: what can’t be cured must be endured [176] .
176
Чего нельзя вылечить, то нужно вытерпеть.
Не станет исключением и Россия. Совершенно естественно, что сегодняшняя драматическая демографическая ситуация, перспективы ее развития беспокоят российское общество, подталкивают его к поиску мер, способных переломить неблагоприятные тенденции. Однако по мере того, как будет накап ливаться опыт, как будут углубляться знание и понимание фундаментальных причин демографических перемен, будет приходить и осознание того, что изменить можно далеко не все. Преодоление накопленного российского отставания в области смертности – безусловный императив, conditio sine qua non успешного развития страны. Что же касается динамики рождаемости и миграции, то она в очень
большой степени определяется сложными глобальными процессами. Влиять на них, действуя в рамках одной страны, едва ли возможно. Россия, как и все индустриальные страны, находящиеся на примерно одинаковом этапе демографического развития (завершающие стадии демографического перехода), возможно, вместе с ними должна выработать политические подходы, предусматривающие не только изменение того, что может быть изменено, но и адаптацию к тому, что изменить уже невозможно.Многополярность и демография [177]
XX век стал временем невиданного в истории ускорения роста населения Земли вследствие несинхронных изменений смертности и рождаемости в процессе мирового демографического перехода. Темпы роста мирового населения достигли максимума в 1960-е годы, в последующие три десятилетия они постепенно снижались, и эта тенденция сохраняется. Тем не менее в середине XXI столетия на Земле будет жить примерно в 5–7 раз больше людей, чем в начале XX в. Расселение людей по планете никогда не было равномерным, но мировой демографический взрыв резко усилил эту неравномерность.
177
Россия в глобальной политике. 2008. Янв. – февр. № 1. С. 18–32.
Главный глобальный вызов демографического взрыва, порождающий, в свою очередь, цепочку других вызовов, – экономический. Он обусловлен колоссальным увеличением потребностей вследствие появления миллиардов дополнительных потребителей и роста среднего уровня запросов каждого из них. В результате попыток ответить на взрывоподобный рост глобальных потребностей интенсификацией производства во всех его формах, включая и самые традиционные, нарушение равновесия между жизнедеятельностью людей и используемыми ими природными ресурсами приобрело общемировые масштабы.
Политические последствия демографического взрыва
В современном мире экономические и экологические проблемы могут легко трансформироваться в политические, а то и военно-политические вызовы. В той мере, в какой они вытекают из демографической ситуации, у этих вызовов есть два ряда причин, которые можно условно назвать международными и внутренними.
Международные причины очевидны. Демографическая асимметрия мира резко обостряет экономические диспропорции (рис. 1), противостояние бедных и богатых государств, конкуренцию за ресурсы в условиях их нарастающего дефицита. В то же время подобный ход событий подталкивает развивающиеся страны к модернизации, а это коренным образом изменяет соотношение сил на мировой арене. В воздухе носится идея передела мировых богатств.
Рис. 1. Доля в мировом населении более развитых и менее развитых регионов (2025 и 2050 гг. – по среднему варианту прогноза ООН 2006 г.)
Внутренние причины связаны с тем, что модернизация, разрушая традиционные социальные структуры и институты, жизненный уклад десятков и сотен миллионов людей, создает множество не известных прежде каналов экономической и социальной мобильности. Люди приобщаются к новому образу жизни, вырабатывается иная система норм, институтов, ценностей. Однако многие экономические, социальные и демографические обстоятельства тормозят модернизацию и снижают ее темпы. Пропускная способность каналов социальной мобильности расширяется крайне медленно и не соответствует потребностям формирующихся социальных слоев. В обществе накапливается недовольство, которое обостряется на фоне неизбежного конфликта между полуразрушенными старыми и еще не полностью созревшими новыми формами жизни.
Повсеместно возникают контрмодернистские (обычно антизападные) идеологии и политические движения. Идеализируя прошлое, они ищут опору в традиционных ценностях, религиозном фанатизме, националистическом экстремизме и т. п. Парадокс истории состоит в том, что движущей силой подъема традиционализма, как правило, служат модернистские устремления.
Эта чрезвычайно сложная ситуация плохо осознаётся даже учеными, ее анализ зачастую подменяется конструированием поверхностных схем. Примером может служить концепция «столкновения цивилизаций» Сэмюэла Хантингтона, подчеркивающая непроницаемость границ между «цивилизациями».
Между тем в действительности происходит стремительное усвоение достижений (и противоречий) промышленно-городской цивилизации сельскими, крестьянскими обществами, которые вынуждены за очень короткое время совершать переход из одной исторической эпохи в другую. Именно трудности столь быстрого перехода порождают промежуточные социальные состояния. Они крайне неустойчивы политически и чреваты вспышками беспорядков и насилия, государственными переворотами, кровавыми этническими конфликтами, военными авантюрами, ростом внутреннего и международного терроризма.