Время дождей
Шрифт:
— Получают отступные… Жалобу на них в милицию не подашь! — Старичок поискал по карманам — спичек не было. — Не приведи, пречиста дева! — Закончил он серьезно: — Про Мацуру не знаю: может, и нет у него детей. Милиция, наверное, проверила. А насчет Кремера… Я его своею рукой в номер прописал. Здесь все в порядке.
Гостиница спала, когда Ненюков вышел на площадь. Ему необходимо было время от времени находиться среди незнакомых людей — в метро, на вокзале. Это помогало думать.
Так было не раз.
Так было и когда он летел из Торженги — с места
В белой, лишенной звуков пустыне висело серебристое тело машины. Рассвет не наступал. Когда Ненюков смотрел по курсу на золотисто-червонное кольцо горизонта, казалось, самолет только покачивается с боку на бок, подставляя под невидимые струи то одну, то другую плоскость…
Глава четвертая
ЗАЛЕССК
В самолете было тихо. Несколько раз мимо Ненюкова прошла с аптечкой усталая расстроенная бортпроводница: кому-то в первом салоне нездоровилось. Вокруг спали.
Ненюков думал о северной деревушке, которую он только покинул, об убийстве пастуха — обладателя «Святого Власия», о том, что в фотографии, оставленной преступниками в Москве, в квартире онколога, жители Торженги опознали своего земляка — Сенникова.
«Вопреки логике, вопреки здравому смыслу — вопреки всему, преступники намеренно вывели на свой след», — думал Ненюков.
Без фотографии старика на завалинке, обрывка письма, блокнота с телефонами никому не пришло бы в голову искать похитителей икон на берегу тихого лесного озера. После убийства в Торженге на этот счет не могло быть двух мнений.
«Странная логика, совершенно непонятный склад мышления…»
Ненюков оглянулся: бортпроводница с аптечкой вновь скрылась в первом салоне.
В Каргополе Ненюкову сообщили: Сенников Иван Алексеевич, запечатленный на любительской фотографии, несколько лет назад умер, захоронен в деревне Кирге. Сын его, Константин Сенников, в деревне не проживает, осужден за кражи, местонахождение неизвестно.
«Если преступник по непонятным причинам все же хотел — надо же прийти в голову такому! — чтобы милиция узнала о Торженге, почему он так странно распорядился уликами? Можно было много раз беседовать со старухой Ковригиной и ее дочерью, смотреть на полыхающую в сумерках трубу медеплавильного комбината и не догадываться о существовании погоста. А сам блокнот с телефонами? Разве не был он сфабрикован, чтобы завести следствие в тупик?»
«Рецидивист-уголовник, подбрасывающий «улики», — Ненюков сомневался. — Невероятно!»
Летели на юго-запад, Ненюков видел ветры, дувшие за окном, их всеобъемлющую голубизну. Внезапно четко разграничились три слоя: черный — снег под машиной, голубое — небо вверху и багровая полоса между ними.
Вставало солнце. В поразительно яркое по чистоте соцветие была врезана сверкающая обтекаемая сигара сопла.
До сих пор оставалось неясным, почему преступники оставили онкологу его вторую подписанную Тордоксой икону — «Апостола Петра». Зачем,
оставив ее профессору, преступники потом завладели никому не известным, кроме специалистов, «Святым Власием»?Ненюков чувствовал, ответы на вопросы где-то совсем рядом. Не следовало только ни в коем случае спешить.
Осторожно, чтобы не беспокоить соседей, Ненюков достал из пиджака блокнот с репродукциями. С обложки глянуло ставшее знакомым изображение человека со свитком. Апостол Петр, написанный Тордоксой почти четыреста лет назад, казалось, без остатка погрузился в нелегкие свои раздумья, оставаясь в то же время здешним, не до конца умиротворенным и искренним.
«Константин Сенников?» — снова подумал Ненюков.
Иметь противником рецидивиста-уголовника, даже очень опытного, для инспектора все-таки удобнее, чем бороться с новичком.
«Пристегнуть ремни, не курить!» — зажглось табло.
Пока глушили двигатели, пассажиры вели обычную игру: никому не хотелось выходить из самолета последним, но и ждать в проходе было тоже неинтересно. Поэтому, оставаясь на месте, каждый зорко следил за соседями. Когда в задних рядах неосторожно скрипнуло кресло, все двести человек поднялись одновременно.
«Где сейчас «Апостол Петр»? — попытался Ненюков сделать совсем крошечный шажок в рассуждениях. — Куда профессор определил его после кражи?»
Ответить на этот вопрос мог Гонта.
Набрав номер, Ненюков представил переполох, поднятый его ранним звонком, — оглушительный лай Альзена-младшего, шиканье Гонты — всю обстановку квартиры, в которой под утро раздается бодрый телефонный призыв. Однако ждать рабочего дня Ненюков не хотел.
Трубку взяли не сразу. Услышав третий гудок, Ненюков нажал на рычаг, несколько секунд переждал — ему и раньше приходилось прибегать к этому приему.
Шофер снизил скорость, но мера явно была лишней — телефон в машине работал отлично. Когда Ненюков снова набрал номер, жена Гонты уже дежурила у трубки: она снимала ее первой в любой час суток.
— Сто извинений, — сказал Ненюков: Марина Гонта работала в управлении, они хорошо знали друг друга, — сможешь еще заснуть?
— Что-нибудь случилось?
— Несколько слов Андрею…
— Доброе утро, Владимир Афанасьевич! — послышался голос Гонты. Докладывая, он снова проделывал мучительную операцию по усечению каждой фразы. — Получено заключение дактилоскопической экспертизы. Отпечатки на бутылке в избе Смердова оставил Константин Сенников…
Можно было сколько угодно гадать — кем совершено преступление, новичком или преступником-рецидивистом, но вот наука произнесла свое слово, и новую версию следовало строить с учетом неопровержимых данных.
— Не ожидали?
— Действительно, новость номер один…
— Я запросил архивные дела, направил ориентировки.
— Где он находился последние месяцы?
— В Архангельске. Сейчас в столице…
Ненюкову показалось, что он ослышался.
— В Москве?
— Здесь! Сенников дал телеграмму дочери Ковригиной. Она встречала его на вокзале.
Ненюков кивнул шоферу, тот прибавил скорость. Машин на дороге было совсем мало.
— Встреча не состоялась: Сенников вышел из поезда перед Москвой.