Время грозы

— Будет тебе, Николаша, ваньку валять, — отмахнулся подполковник. — Моих полномочий хватает только с полицией договориться, чтобы извековский дом постерегли. А кроме того, и не стал бы я никаких полномочий сейчас предъявлять. Не вижу оснований. Или есть они?

— Подозреваю, что есть, — ученый посерьезнел. — Однако раньше времени ничего не скажу. Возможно, ошибаюсь. Натали, дорогая, — сменил он тему. — Устала, конечно?

Помедлив, женщина неохотно кивнула.

— Устала, устала, — продолжил Румянцев. — Вот и губы. Просто-таки белые губы. Следует отдохнуть. Поедемте-ка в гостиницу. Федор Федорович, насколько я понял, тоже немалый путь проделал, вот вы оба и отдохнете. А мне кое-какие выкладки необходимо повертеть. — Он похлопал рукой по пухлому чемоданчику. — В гостинице это будет удобнее.

— Все бы тебе вертеть, — пробурчал Устинов.

На душе у него, однако, немного полегчало.

В гостиницу отправились на внедорожнике Румянцева.

Заспанный, медлительный портье записал гостей в потрепанную книгу, вручил им три ключа.

Условились встретиться в ресторане в восемь утра, разошлись по комнатам. Добравшись до своей, Федор разделся, приказал себе проснуться в семь часов, рухнул на кровать и отключился.

Утро выдалось пасмурным, моросил дождик. Настроение подполковника, тем не менее, оставалось странно приподнятым.

За завтраком он внимательно посмотрел на Наташу. Похоже, не спала — измучена, бледна, и под глазами вон какие черные тени.

Перевел взгляд на профессора. Ну, этот свеж, энергичен и собран, хотя — ясное дело! — всю ночь просидел с портативным вычислителем.

Выходит, подумал Федор, я один из всех и спал.

— Повертел? — спросил он ученого.

— Повертел, повертел, — ответил тот.

Наташа слабо улыбнулась.

— Пора? — проговорила она.

— Пять минут, дорогая, — Румянцев вынул из внутреннего кармана пиджака футлярчик с сигарой, посмотрел на него, положил обратно. — Впрочем, поедем.

— Все образуется, — сказал Устинов Наташе, вставая из-за стола. И попытался пошутить. — Видишь, светило наше что-то придумало. Значит, все будет хорошо.

— Спасибо, — ее глаза вдруг блеснули.

— Едем, — повторил профессор.

В приемном покое им, как и накануне, предложили ждать: как раз сейчас Горетовского обследовали.

— Это даже кстати, — объявил Румянцев и отправился к заведующему — предъявлять полномочия.

— Что, опять в буфетную? — вопросительным тоном предложил Федор.

— Видеть уже не могу этой буфетной, — отозвалась Наташа. — Лучше здесь посидим.

Сели в кресла. Наташа откинулась на спинку, закрыла глаза и как будто задремала.

Минут через сорок появился Румянцев, довольный, но непроницаемо-молчаливый. Он устроился в соседнем кресле, водрузил на колени вычислитель и принялся щелкать клавишами.

Прошло еще около часа.

За стойкой зажужжало. Дежурная сняла трубку, несколько секунд послушала, затем обратилась к посетителям:

— Сударыня, господа, вы все трое к господину Горетовскому? Пожалуйте, девятая палата, второй этаж, правое крыло.

Полулежавший на кровати Максим выглядел не лучше, чем вчера, разве что щеки едва уловимо порозовели.

— Коля, как я тебе рад! — воскликнул он.

Профессор быстро подошел к Максиму, коротко обнял его.

— Федор, и тебе привет! — сказал Горетовский, протянув руку.

Наташа остановилась поодаль.

— Наталья… — произнес Максим. — Мне с Николаем поговорить надо. И с Федором. С обоими, в общем. А ты подожди там… ну, в холле где-нибудь…

— Ну-ну, — Румянцев похлопал его по руке. — Брось, дружище, брось, что за капризы?

— Ладно, — сразу же согласился Горетовский. — Пусть остается. Оставайся, Наталья. Только не мешай.

— Брось, брось, — повторил ученый. Его тон стал сухим и властным. — И разговаривать после будем. Сперва я посмотреть хочу. Федюня, будь добр, зашторь окно.

Максим светился — все так же небывало ярко.

— Ага, — пробормотал Румянцев. — Раздвигай шторы, а я тут пока…

Он раскрыл свой заветный чемоданчик, извлек из него вычислитель и еще какой-то небольшой прибор — коробку размерами с половину обувной, с пятью отверстиями на одной из боковых поверхностей и гнездом разъема на противоположной. Закрепил прибор на раздвижной треноге, проворно соединил его тонким кабелем с вычислителем. Немного развернул треногу — чтобы отверстия смотрели прямо на Максима.

— Так, — резко скомандовал профессор. — Всем молчать и не шевелиться. Дышать — можно, но не сопеть!

И забарабанил по клавиатуре. Потом замер, поедая глазами экран.

— Ого, — процедил он сквозь зубы через несколько минут. — Федор, вот ты, пожалуй, выйди. Стой у двери и никого не пускай. Что хочешь делай, но пусть никто не беспокоит, покуда я не разрешу. Однако тут еще и динамика, надо же…

Устинов молча вышел из палаты.

Ждать пришлось около получаса.

— Заходи! — крикнул Румянцев.

Таким друг детства не был, пожалуй, со времен работы на «Князе Гагарине». Еще чуть-чуть, подумал подполковник, и он тоже сияние испускать начнет. Как Макс.

— Итак, — сказал ученый. — Теперь слушайте. В подробности вдаваться не стану, все равно ничего не поймете. А выдумывать для вас беллетристические аналогии сейчас ни сил, ни охоты нет. Да, чуть не забыл: с Иваном Михайловичем плохо. Вчера утром отправился в Царское, вероятно, намеревался с государем о нашем деле потолковать. Заставили ждать в приемной. Инфаркт. Мне сказали — тяжелый.

Федор стиснул зубы, Наташа быстро перекрестилась, Максим закрыл глаза.

— Итак, — продолжил Румянцев. — Когда Федор сообщил мне, что ты, Максим, идиот этакий, угодил в аварию, мне в голову пришла одна мысль. Странно, что прежде не приходила… Ну да ладно. Когда Федор сообщил мне, что ты, Максим — я настаиваю, идиот этакий, — сияешь, словно люстра Мариинского театра, эта мысль укрепилась. Измерения и обработка, — он махнул рукой в сторону своей аппаратуры, — все подтвердили. Дело обстоит так, что в результате общего сотрясения в твоем организме произошли некие изменения… опять-таки без подробностей… коротко говоря, твоя способность к проникновению многократно возросла. Это почти наверняка. Я не сомневаюсь, что, располагая соответствующим оборудованием — и вполне примитивным, не стоит и сравнивать с тем, что было у нас на Луне, — мог бы хоть сегодня отправить тебя домой. Впрочем, нет, прости: в том, что ты попал бы именно туда, полной уверенности нет. У тебя все эти характеристики еще и в динамике сейчас, и что-то конца ей не видно… Вероятно, колебания пойдут… А это — дополнительная неопределенность. Возможен… ну, без аналогии не обойдусь… возможен, скажем так, перелет. Или недолет. Непонятно?

Профессор поморщился.

— Ну, помните, я объяснял вам о пачке бумажных листов? Вот. Теперь — другая картина. Представьте себе ровную площадку. Футбольное поле. Но с ямками, вернее сказать, с лунками. В одной из таких лунок покоится мяч. Кто-то подходит и толкает его ногой в направлении соседней лунки. Но силу удара точно рассчитать не умеет. Что тогда? Очень просто: мяч пролетает мимо лунки-мишени, прокатывается дальше и замирает в какой-нибудь следующей. Или его направляют вовсе в неверном направлении.