Время и комната

Эдна Грубер. С каким удовольствием я услышу это из твоих уст! Какой восторг я испытаю!

Макс. Да, а потом он еще говорит…

Эдна Грубер. Тсс! Я не хочу этого знать. (Отводит его в сторону; серьезно.) У тебя есть еще одна попытка стать счастливым в любви. Не выйдет — и твое сердце навсегда останется куском льда.

Макс. Разве она говорит так?

Эдна Грубер. Это я говорю тебе так. Тсс! Ни слова. Это приговор. Обжалованию не подлежит. (Отворачивается от него.) Фолькер! Ты меня заманил обратно в театр. Козел согнал косулю с логова. А теперь поглядим, как ты со мной управишься. Пожалуйста! Я к вашим услугам. Чего изволите? Профессорская дочка, серая мышка, тихий состарившийся ребенок, подавленный, сломленный и несчастный… (Перевоплощается в роль и играет.) «Отец, сам-то ты что-нибудь делаешь? Ты не пошевельнул и пальцем, чтобы хоть что-нибудь прояснить в этой невероятной истории. Ты хоронишь себя среди книг, изводишь меня своими жалобами и ждешь, что в один прекрасный день явится небесный посланник и восстановит твою честь…». Или это должно быть немного энергичней? Не подсыпать ли мне еще перцу? «Отец! Сам-то ты что-нибудь делаешь?» (Повторяет тот же текст в повышенном тоне.)

Фолькер. Очень хорошо. Дальше!

Карл Йозеф (в роли Брюкнера). «Я не знаю, в состоянии ли ты войти в мое положение, малютка. Еще вчера генетик профессор Рудольф Брюкнер занимал в списке кандидатов на Нобелевскую премию чуть ли не первое место. Тебе, безусловно, понравилось бы принимать участие в Нобелевском чествовании, венчающем жизнь любого ученого. Еще бы — дочь Нобелевского лауреата! А сегодня этого самого человека можно безнаказанно называть мошенником, фальсификатором, невзирая на заслуги».

Эдна Грубер. «Я верю в тебя, отец. Я твердо знаю — ты не виновен. Я уверена — ты стал жертвой интриги. Я знаю, есть толпы людей, желающих сделать карьеру на твоем падении. Если бы я хоть на минуту засомневалась в этом, я бы не осталась с тобой ни на мгновение. Я была бы в силах выносить день за днем эти страдания и позор».

Карл Йозеф. «Странно же ты убеждаешь в своей преданности, малютка. В конце концов, я твой отец. Предположим, меня изобличили в подлоге, гигантских жаб из клонированных клеток никогда не существовало, протоколы лабораторных исследований все без исключения подделаны… разве от этого я перестал бы быть твоим отцом? Ну представь себе, что мне не оставалось бы ничего другого, как стать перед тобой и сказать: „Ну да, я сделал это, но только не спрашивай больше ни о чем“, — я оставался бы, несмотря ни на что, твоим отцом — да или нет?».

Фолькер. «Да или нет» — это лишнее.

Карл Йозеф. «Нет, нет. Это же само собой разумеется, что я для тебя всегда останусь честным человеком. Ни тени подозрения. Ты моя дочь. Моя плоть и кровь. Ты что, полагаешь, негодяй мог бы так нянчиться с тобой и так любить тебя?»

Эдна Грубер. «Разве негодяи и мошенники не могут питать нежные чувства к своему собственному ребенку?»

Макс (рядом с режиссерским столиком). Чудная. Я люблю ее.

Фолькер. Господин Йозеф, минутку! А не могли бы вы сыграть это чуточку легче, чуть более простодушно: «Ты что, полагаешь, негодяй мог бы так нянчиться с тобой и так любить тебя?». Вы начинаете, Эдна подхватывает. Совсем легонько. Петелька и крючочек.

Эдна Грубер.

Цып-цып-цып, мои цыплятки, Мои будущие квочки…

Фолькер. Ты тоже, пожалуйста, легонечко. Она не может в этом месте надрываться и показывать тем самым свою слабость.

Эдна Грубер. Но дорогой, ты же знаешь, я всегда обнажаю все мои мыслимые и немыслимые слабости…

Фолькер. Пожалуйста, еще раз. «Ни тени подозрения…».

Карл Йозеф. «Нет, нет. Это же само собой разумеется, что я для тебя всегда останусь честным человеком. Ни тени подозрения. Ты моя дочь. Моя плоть и кровь. Ты что, полагаешь, негодяй мог бы так нянчиться с тобой и так любить тебя?»

Фолькер. Браво. Идеально.

Эдна Грубер (выйдя из роли). Нет. Нет-нет-нет. Я не могу этого играть. Совершенно исключено. Я не могу появиться в этой пьесе. Играть женщину, которая защищает эксперименты над животными — или, во всяком случае, не осуждает их? Такую женщину я не буду играть. Я не могу убеждать зрителей в том, о чем я тут должна говорить.

Карл Йозеф. Но сударыня, вы же знали пьесу до того, как дали согласие в ней играть.

Эдна Грубер. Ну и что? Сейчас с моих глаз как будто бы пелена спала: гигантские жабы. Вы вообще соображаете, о чем мы говорим в пьесе? Насколько я знаю, речь идет об экспериментах над эмбрионами лягушки. Это же чудовищно!

Карл Йозеф. Сыграйте это критически. Выразите свою точку зрения. Или как это теперь говорят?

Эдна Грубер. Я никогда не играю «критически»! Не говоря уже о том, что я должна быть сентиментальна в этой роли. Это же понятно. Ничего не останется от этой Сони, если я не стану ее плотью и кровью. А вам это безразлично, да? Клонирование лягушек?

Карл Йозеф. О Господи, это же бульварная пьеска. Не надо принимать все это так близко к сердцу.

Эдна Грубер. Вы чудовище. Вы деградировали. Окончательно деградировали.

Фолькер. Но Эдна, речь в самом деле идет лишь о самых обыкновенных лягушках.

Эдна Грубер. Всего лишь?! Разве лягушки — не живые существа?

Макс. Иногда в них прячутся прекрасные королевны.

Карл Йозеф. Для этого, как вы помните, их надо сначала ударить о стену. В конце концов, это тоже эксперимент над животным. Шмяк мерзкого лягушонка о камень, а оттуда — молодая красавица. Или красавец.

Эдна Грубер. В сказках! В сказках!.. О Боже! Что за жестокость!

Карл Йозеф. Но ведь мы и играем пьесу как своего рода современную сказку.

Эдна Грубер. Вы, Брюкнер, выводили гигантских лягушек. Это не сказка. Это генная инженерия. Так это называется. Нет ничего более мерзкого.

Карл Йозеф. Вы уверены? Я как раз читал о том, что мы были бы совершенно безоружны против злокачественных вирусов без генно-технологической защиты.

Эдна Грубер. Откуда же тогда берутся опасные вирусы? Они с помощью этой технологии искусственно произведены на свет. Это же правда.

Карл Йозеф. В самом деле? Да, конечно, современная наука граничит подчас с областями, уводящими в чистую фантастику.

Эдна Грубер. С жестокостью, гнусностью — с варварством она граничит.

Карл Йозеф. Ну хорошо. Тогда оставим эту тему и разойдемся по домам.

Эдна Грубер. Современный человек слишком испорчен. Он скоро вымрет, если не очистит свой дух до основания, до корня. Разве человеческая душа сегодня — арена высшего разума? Нет, она давно уже смердит. Норея, дочь Адама и Евы^{53}, потребовала, чтоб ее взяли в Ноев Ковчег. Ей отказали, и тогда, подув на ковчег, она испепелила его. Одним своим чистым дыханием! И тогда Ной вынужден был соорудить новый ковчег и взять с собой много больше животных. И лягушек тоже! И растения, ибо растения — самые светоносные созданья на земле. Прежде всего огурцы, дыни и пшеница. Поэтому Норею и называют повитухой рода человеческого. Так и быть. Я играю. И буду сама в фойе после каждого спектакля собирать деньги на спасение животных.