Время лечит не спеша

Я все вижу довольно просто, двумя глазами: тебя очень легко любить, но тебе очень нелегко соответствовать. Вывезти нелегко. И ты сейчас усмехнись, покачай головой, опровергни, а теперь слушай дальше: вывезти нереально тяжело. Ты этого не чувствуешь, ты считаешь, что это не так, а это страшно. Потому что человек смотрит на тебя, человек влюбляется в тебя, человек узнает тебя поближе, и вся твоя коллекция качеств, которую он изучает с течением времени, она может легко от него ускользнуть, потому что соответствовать тебе нелегко. Потому что не понятно и не верится, что может быть все по-настоящему и честно. Потому что соперничество –страшно, потому что всегда может появиться кто-то получше, кто заберёт, потому что юмор, внешность и мозг неординарны и черта с два этому сможешь соответствовать. А ты еще и моложе его на десять лет. Он же боялся тебя потерять, это же очевидно!

Это огромная несправедливость, что происходят вещи, которые могут надломить. Огромная. Но это реальность, другой она не будет. Учись с этим жить. Поговори с подругами о том, что теперь не можешь нормально верить людям.

Я знаю, что это такое, я понимаю, что это такое, когда жрет изнутри, я знаю, как это, когда в желудке появляется дыра, а потом вдруг приходят кашель, ком в горле, сдавленное дыхание на фоне абсолютного здоровья. Это тяжело. Это неприятно. Это плохо.

И это можно преодолеть.

Можно не есть, не спать ночами, чувствовать себя ничтожеством.

И преодолеть. Самой, самой преодолеть.

И это не сила. Это просто жизнь. Этот навык нужен, чтобы беречь, а не уничтожать себя. Чтобы жить и стараться радоваться. И чтобы потом, когда получится, взять и поверить.

Мне очень жалко. Мне очень горько и тяжело.

И я знаю, что ты справишься.

Потому что я в тебя верю.

Последнее слово я уже не сказал, а прошептал, потому что она вытерла слезы и поцеловала меня. Впервые поцеловала меня.

Прошло столько времени, а я как будто все тепло отдал Поле, и себе ничего не оставил. Искал, не понимая, чего не хватает. А тут вон как просто – тепла. Я на кухню захожу, окно закрываю, батарею на максимум выкручиваю, а все равно тепла нет. И так каждый вечер. Каждый вечер.

Каждый вечер на кухне полумрак. Откровенный такой полумрак, как в детстве иногда пожирал, как в детских кошмарах. Будто из-за занавески пробивается лунный свет, но он не голубой и не холодный, а просто целиком черный. Поэтому полумрак. Полусветом такое не назвать. Сижу на стуле на кухне, холодно, полумрак. На шкаф смотрю, а он мне снится как будто. И страшно до жути. И проснуться очень хочется. А я не сплю. И сидеть так неудобно. Две недели назад Глеб сел на этот стул и стал качаться. Ножки расшатал. А я не починил. Сел и сижу. Неудобно.

Неудобные стулья. Всю жизнь неудобные стулья. Стулья и диваны, одежда, табуретки, кровати, люди, шапки. Неудобно. Не нравится. Почему не сделать удобно? Почему не пересесть? Как будто сам себя наказываю. Зачем мне это? За что?

***

Не могу, не могу есть. Не хочу, не могу есть. Ходить, ходить. Куда угодно ходить. Вот как умеешь – так и ходить. Ногами ходить. Чтобы шевелиться. Главное – не сидеть. Свежего воздуха, не дома сидеть. Ходить. Идти, чтобы делать хоть что-то, только не в квартире сидеть.

Я в четырех стенах провел две недели. Пропасть глубиной в четырнадцать дней. Иногда, казалось, сутки напролет не двигался. Двигаться не хотелось и было страшно. Только ноги на пол спускаю – сразу готова кружится. Полное ощущение, что упаду, а вот встану после этого или нет – это вопрос. Но проверять не каждый день хотелось.

Ел я за это время раза четыре. Может быть пять. После второго считать перестал. Думать о еде и о том, как она попадает в рот, не хотелось. А когда хотелось, спал. Или казалось, что спал. Во всяком случае, еда мне не снилась.

Ох, какой воздух свежий. Головокружительный и ненадежный. Опять голова качается. Или это земля качается?

Нужно было всего лишь встать с кровати, надеть на себя какую-то одежду, а потом найти ключи. Это заняло около трёх часов. Как интересно, настоящая заместительная терапия! Если сбоит, то вообще все. Даже голова. Чтобы она думать не могла.

Интересно, я потерял вес? Главное, что себя не потерял. Во всяком случае, весы я не нашел. Я не нашел весы в однокомнатной квартире. Кому расскажу – вот смеху будет! А может быть я их выкинул? Прямо с Полиной одеждой взял и выкинул. Тогда, когда силы были. Две недели назад. В прошлой жизни.

Отец почему-то не звонил. Наверное, у него все хорошо. Ну, конечно, жена умерла, сын не в себе. Все у папы отлично. Вообще человек не страдает.

Идти, идти. Идти, чтобы ходить. Чтобы хоть что-нибудь, но только дома не сидеть.

Надо же, как холодно.

Глеб почему-то не пишет. Наверняка испугался за меня. Хотя, если бы испугался за меня, то писал бы. Или скорее бы даже звонил. Значит он испугался меня. Ну ничего, ничего, дружище. Где наша не пропадала! Позвонишь ещё. Или я сам позвоню. Так ведь интересно, что там у тебя. У меня вот ничего, сидел один, иногда телевизор пытался включить. Получалось через раз. Нелегкие, нелегкие времена. Но ты не боись, все путем. Мы ещё с тобой побарагозим. Как в старые-добрые. В жизни позапрошлой.

Чего-то много воздуха как. А людей, кстати, мало. И славно. Не надо людей. Вот не хочу сейчас людей. Пусть бы я сам.

Дедушку вспомнил. Будь, говорит, мужиком. Да я и так, вроде, не девочка, дедуль, только как это – мужиком быть – ты почему не объяснил? Мог бы рассказать ведь, но не рассказал. Не успел? Понимаю, понимаю. Столько всего было, а такую мелочь не успел. Ну не беда, наверстаем. Когда-нибудь. Через недельку. Или год.

Надо же, я ходить умею. И не задыхаюсь даже. И одышки нет почти. Иду сам, своими ногами, по земле. Иногда по асфальту, правда, у нас тут район такой: то земля, то асфальт. Но это ничего. Ноги на месте. Иду вот.

Отвлекаюсь. Удивляюсь, какое целительное свойство у кислорода. Ну ничего себе, прочищает как, плечи аж расправляются, чувствую, что жить могу. Не хочу пока, но могу, могу прямо. По-настоящему могу. Хожу, дышу. Полину вспоминаю. Это ещё мне зачем? Организм, ты чего? Паниковать перестаешь? Оборонительная тактика сменилась? Ничего. Переживём. Все переживём. Семь лет коту под хвост. А все опыт. Бесценный. Бесценный опыт бесцельно прожитых лет. Зачем мне это все? Почему вспоминать стал?

Сигарет надо купить. Эх, и хлеба в доме нет. Вообще ничего нет, все закончилось! А погода-то какая хорошая. Разноцветная какая! Надо папе скорее позвонить, а потом Глебу. Но сперва надо, пожалуй, зайти куда-нибудь, передохнуть хоть немного. И что-то так поесть захотелось.

***

– Ты где был? – спрашивает отец, по привычке не здороваясь. Он всегда так звонит: не здоровается и не прощается. Бывает и так, что только начав очередную фразу я понимаю, что отец бросил трубку. Как истинный интеллигент бросил трубку не только не попрощавшись, но и не поняв, что я не закончил разговор. Или поняв. Но он всегда выходил победителем из любой, даже непродолжительной беседы: оставлял последнее слово за собой.

Он звонит мне на стационарный телефон. С одной стороны, это довольно ярко его характеризует, с другой – это оптимальный способ проверить, дома ли я. Если бы он звонил на домашний, пока я ходил по улицам, у него был бы козырь в виде переживания за сына. Но он мог бы и на мобильный позвонить. Но не позвонил. А теперь звонит. Мог бы и поздороваться.