Время, назад!
Шрифт:
Солнечный свет пробивался через маленькое окно, освещая кружившиеся в воздухе пылинки. Мидорима выпрямился во весь рост, почти задев макушкой потолок, и осмотрелся. Расфасованные в пакеты и коробки и расставленные по углам вещи и в самом деле больше всего соответствовали наименованию «рухлядь». Одно радовало – что всё это не выкинули вовсе. Однако, как теперь найти то, что нужно, на этом неорганизованном складе, оставалось загадкой. Сделав неуверенный шаг в сторону ближайшей объемной коробки, Шинтаро обречённо опустился на пыльный пол, готовясь провести здесь не час и не два.
Успех пришел
– Сезон-то ещё не открыт, братец! – Кимико стянула с головы наушники и чуть приподняла брови. – Хотя, может быть, на ледниках…
Мидорима её проигнорировал, решительно направившись в свою комнату и захлопнув дверь. Руки слегка подрагивали, во рту пересохло. Бережно ухватив палку обеими руками, он присел на край кровати и уставился на неё, ища подсказки.
На вид палка была совершенно обыкновенной. Видавшей виды, о чём свидетельствовала кое-где отколотая серебристая краска. Никаких опознавательных знаков, кроме высоты, которая соответствовала ростовке японца немного выше среднего. Такао был как раз чуть выше среднего, но этого было недостаточно, чтобы делать какие-то выводы. Мидорима отложил палку в сторону, сосредоточенно положил руки на колени и бросил взгляд на пришпиленную к доске фотографию.
Всему этому должно было существовать логичное объяснение, разумеется. Например, человек на снимке может быть старшим родственником Такао, скажем, старшим братом или дядюшкой. При определённом раскладе даже отцом, ведь люди в возрасте от двадцати до тридцати пяти, а иногда и сорока мало меняются внешне, особенно, если следят за питанием и регулярно занимаются спортом. Но тогда… Он вскочил и выскочил за дверь. Тогда фамилия Такао должна упоминаться в телефонных справочниках или значиться на почте.
Проверка этих гипотез довольно быстро дала отрицательный результат: среди жителей их городка не значилось ни одного Такао. Раздосадованный Мидорима возвращался домой, мысленно ругая себя за безграничную наивность, совершенно неподобающую работникам умственного труда и будущим учёным, разумеется. С чего он взял, что Такао должен быть из местных? Он мог приехать на заработки, в конце концов. К тому же, кто сказал, что его преследователь назвал настоящую фамилию. Брякнул первое, что пришло в голову, разумеется. А он, Шинтаро, и поверил.
Собственно, кроме фотографии человека, очень сильно похожего на Такао, и горнолыжной палки, которую он обронил двенадцать лет назад, у Мидоримы не было ни одной зацепки. Когда он вернулся домой, уже смеркалось, мама и сестра суетились на кухне с ужином, а отец смотрел по телевизору выпуск вечерних новостей.
– Я достал своё обмундирование, – крикнул он, когда Шинтаро поднимался по лестнице в свою комнату. – Если ты решил снова попробовать встать на лыжи, могу составить компанию.
– Спасибо, отец, я подумаю, – выдавил Шинтаро. Хотя он не хотел кататься,
разумеется. Он хотел только разобраться, кто такой Такао и каким образом он мог оказаться на старой фотографии.В комнате действительно оказалось горнолыжное обмундирование: аккуратно пристроенные у стены лыжи и три палки – та, что он откопал на чердаке, и две, вероятно, отцовские, чуть в стороне – горнолыжные ботинки и шлем, на стуле – тёплая куртка и штаны. Шинтаро слегка улыбнулся, поражаясь предусмотрительности и заботе родственников, однако мгновенно посерьёзнел, снова бросив взгляд на фотографию и палку.
Позже он и сам себе не смог объяснить, зачем, но он схватил в одну руку ненавистную палку, а в другую – одну из отцовских, Шинтаро тут же замер, похолодев. Это было странно, почти невероятно, но отцовская палка показалась ему заметно тяжелее. Мидорима поставил их обе, прислонив к стене, вдумчиво смотрел на них какое-то время, потом снова взял в руки, на этот раз поменяв местами. И снова трофейная палка оказалась легче. Почувствовав, как волосы на затылке зашевелились, Шинтаро растерянно огляделся. Острая необходимость доказать себе нормальность происходящего повела его вниз, в гостиную, где отец сморел телевизор, а сестра, закинув ноги на подлокотник кресла, уткнулась в книгу. Они синхронно подняли на него глаза, удивлённо приподняв брови, поскольку Шинтаро занимал почти весь проём двери и сжимал в обеих руках лыжные палки.
– Всё-таки решил покататься? – встрепенулся отец. – Можем выехать через полчасика, только новости досмотрю.
– Они разные, – выдавил Шинтаро.
– Братец, научная работа дурно сказывается на твоих коммуникативных навыках, – фыркнула Кимико, смерив его недоумевающим взглядом. – Чего доброго скоро будешь говорить одними междометиями.
– По весу, – посчитал нужным уточнить Шинтаро, с усилием зажмурившись. – Это заметно, даже не взвешивая их, разумеется.
– Так это все потому, – поучительным тоном начала сестра, поднявшись и забрав из рук Шинатро злосчастные палки, – что вот эта, – она подняла трофейную палку повыше, – сделана из углепластика. А инвентарь нашего папочки раритетный, из алюминия. Ты совсем не в теме современных тенденций. Углепластик – последнее слово техники. Вот только стоят они недешево. Это очевидно, разумеется.
Кимико передразнила поучительную бескомпромиссную интонацию брата, всучила ему обратно обе палки и вернулась к своему занятию. Шинтаро больше не произнёс ни слова. Его родственникам ни к чему было знать, что эта самая углепластиковая палка, которая, как утверждала сестра, являлась современной разработкой и стоила немалых денег, вот уже двенадцать лет пылилась на чердаке в их доме среди “рухляди”…
========== Глава 1.4. Кататонический синдром ==========
Желанного облегчения от поездки домой, которое обещал ему Акаши и которого Шинтаро так ждал, не наступило. Откровенно говоря, стало только хуже. Теперь он имел все основания подозревать, что страдает психическим расстройством. Иначе невозможно было объяснить все эти странности, которые с ним происходили, разумеется. Он тщательно проверил все симптомы – налицо была шизофрения, лечившаяся, если верить данным отцовского медицинского справочника, который Шинтаро кропотливо штудировал остаток выходных, заперевшись в комнате от любопытных глаз младшей сестры, чаще всего в стационаре, в полной изоляции от окружающих.