Время неба

— Отлично. — Он возвращает его мне. — Теперь не сможешь по полдня меня игнорить.

Я не спорю — к земле прибивает вина. Проблема в том, что я беспокоюсь о нем. Доводы разума не работают — к нему продолжает тянуть промышленным магнитом, и абсолютное спокойствие я чувствую, только когда он рядом.

Сохраняю его номер и в наступившей тишине внимательно рассматриваю елки, в которых с позором скрылся Олег.

Темный изучающий взгляд скользит по мне, вызывая мурашки.

— Почему ты не на работе? — я выруливаю на нейтральную тему. Не хватало еще, чтобы из-за меня Тимур прогулял, но он спокойно поясняет:

— Мне не обязательно торчать там до ночи. Еще вчера сдал Киру макет. Идем!

Он встает, поправляет рюкзак и, зацепившись за лямки, ждет, когда я последую его примеру.

— Куда?

— Бухать и говорить по душам. На сухую ты будешь морозиться и ничего о причинах своих метаний не расскажешь.

***

Час пик в разгаре — автобус до спального района переполнен, в салоне духота, потные тела наваливаются со всех сторон, вынуждая нас притиснуться друг к другу. К великому облегчению, Тимур не распускает руки — оттесняет здоровенного мужика, лежащего на моей спине, и, злобно на него зыркнув, делает поездку чуточку комфортней.

Продолжаю мысленно подыскивать нужные слова, но уже совсем не уверена, что нам действительно стоит расстаться. Однако ума не приложу, куда нас заведет моя безответственность, если я все же дам слабину.

Выходим на нужной остановке и, не сговариваясь, направляемся к ближайшему алкомаркету, но у входа я отстаю. Поправив блузку, тяну на себя закрывшуюся перед носом дверь и старательно изображаю, что мы с Тимуром незнакомы. Прищурившись, присматриваюсь к ценникам над газировкой, но не выпускаю его из поля зрения — зацепив две бутылки того самого вина, что мы пили на поляне, он выдвигается к кассе.

Все идет идеально до тех пор, пока продавец в клетчатой рубашке не раскрывает рот:

— Молодой человек, ваш паспорт.

Тимур хлопает себя по карманам и матерится.

— Я его забыл. Вот черт…

Козлиный голосок Олега эхом раздается в голове.

«…Детский сад…» Ему даже вино не продают.

Превозмогая скованность и сжигающий нутро стыд, подхожу к прилавку и тоном своей любимой матушки повелеваю:

— Тогда продайте мне.

Пусть думает, что легкомысленная мамаша спаивает сына. Или… тетка покупает спиртное племяннику-раздолбаю. Но продавец скептически на меня смотрит и остается непоколебимым:

— А ваш паспорт, девушка? — Ловлю усмешку Тимура, краснею и покорно лезу в сумочку за документом.

— Вот…

На выходе Тимур снимает с плеча рюкзак, забирает у меня бутылки и надежно прячет внутри. Никак не комментирует инцидент, и я благодарна — за разговорами ни о чем мы сворачиваем во дворы, срезаем углы, скрываемся в арках между многоэтажными серыми панельками и оказываемся в самой старой части района.

Иногда на нас все же смотрят — в основном молодые девчонки. Мечтательно — на Тимура, и с недоумением — на меня.

Держусь невозмутимо. Сегодня я на волне триумфа, и мнение посторонних волнует в последнюю очередь.

Желтое предзакатное солнце гладит кожу, длинные тени извиваются на асфальте и стенах, дома расступаются, перед нами простирается зеленый простор — поле, кусты вербы над болотцем и трубы теплотрассы в блестящей обмотке.

— По-моему, тут романтично, Май. Как считаешь? — подмигивает Тимур, берет меня за руку, и электричество волной поднимается к сердцу. Он не был бы собой, если бы не выдал что-то подобное, но я настойчиво высвобождаюсь — одергиваю юбку и, ловко подтянувшись, сажусь на трубы.

Здесь и вправду красиво — запустение, задворки цивилизации и тишина…

Главным развлечением моей благословенной юности были посиделки в таких местах — с гитарой, пивом и веселыми историями. Они прекратились закономерно, но слишком внезапно, и мне до сих пор до дрожи не хватает чего-то подобного.

— Да, мне нравится! — улыбаюсь, и в глазах Тимура вспыхивают блики солнца. Он наклоняется, поднимает с куска оторванной обмотки ржавый саморез, вворачивает его в пробку бутылки и ловко поддевает ключом. Передает мне вино, открывает свое и устраивается рядом.

Пару минут мы молча пьем, мои узкие туфли болтаются возле его потертых видавших виды кедов.

— Почему ты такая, Май? — вздыхает он, щедро отхлебывая и вытирая ладонью губы.

— Какая? — недоумеваю я. От вина туманятся мысли.

— Извиняешься перед уродами, терпишь, в ущерб себе…

Надолго задумываюсь — в памяти меняются черно-белые картинки прошлого. Я живу жизнью обычного обывателя — не о ком заботиться, некого любить. Интересы сузились до пределов офиса, дороги до него и пустой квартиры. С приятелями из прошлого давно не о чем говорить. Отношения — труд, но ради Олега трудиться не хотелось, искать кого-то еще — тем более.

— Расскажи о себе. Я хочу знать все.

Глажу прохладное горлышко и заглядываю в малиновый омут. Я — та самая серость, с которой много лет ничего не происходит.

— Ну… У меня сложная мама. А папа во многом себе потакал, уходил из семьи. Они были сфокусированы на разборках друг с другом, а я, стремясь обратить на себя их внимание, старалась во всем быть лучшей, но вечно попадала под раздачу. Когда поняла, что одобрения не будет, начала бунтовать, но нарвалась на не шибко порядочного парня. Потом не стало папы… — с трудом озвучиваю воспоминания — они никому не были интересны и покрылись вековой пылью, но Тимур внимательно слушает, и меня прорывает: — В твоем возрасте я была примерно такой же. Уверенной в себе. Веселой. Яркой. Креативной. Кто из нас в девятнадцать мечтает о смирении перед начальниками-идиотами, отношениях с непонятными придурками и одиноких вечерах за сериалами?.. Я тоже не мечтала, поверь… — усмехаюсь и глотаю теплое терпкое вино. — Планов было на две жизни вперед, но в один прекрасный день самый близкий человек, которого я любила до потери сознания, обманул меня и бросил. Это было… так, будто Земля на полном ходу слетела с орбиты. Меня скосила депрессия, а мама, получив наилучшее подтверждение моей никчемности и похожести на отца, с удвоенной энергией принялась учить уму-разуму. Понимаешь, в тот момент было проще жить по ее указке, чем снова почувствовать такую боль… Пару лет я приходила в себя. Были и другие парни, но… не рыцари. К тридцати их ряды поредели, потом появился Олег…

Тимур двигается ближе и обвивает теплой рукой мою талию, но я не сопротивляюсь. К горлу подступают слезы, алкоголь развязывает язык.

— Сложно, Тимур. Сложно всю жизнь доказывать ближним, будто чего-то стоишь, да так и не доказать. И пресловутая взрослость — она не включается в голове по щелчку. Вокруг слишком много людей, которые лучше знают, как тебе себя вести и о чем думать. Они считают святым долгом давать советы, хотя ты и не просишь, и не понимают, что одиночество — это не вина, а беда. У меня нет благословенных забот о семье и детях, нет надежного тыла и поддержки, почти все мои цели так и остались замками из песка — я опоздала с ними. Что мне остается, Тимур? Ходить одной по музеям, кинотеатрам и магазинам. Терпеть несправедливость, лавировать, приспосабливаться. У жизни нет для меня сказки, впереди только бесконечный день сурка. Заброшенная Припять, запустение и разрушение…

Тимур молчит, но еще крепче прижимает меня к себе. Моя единственная спасительная соломинка, которую следует отпустить, чтобы не сломать.

— Пойми ты наконец… — В упор смотрю в его нереально красивое лицо, хотя от близости и успокаивающего тепла поводит. — Я… не ставлю под сомнение твои чувства. Я благодарна, уважаю тебя и всегда буду помнить, но… не могу быть с тобой. Это неправильно…

— Я тебя люблю, — перебивает он, но я мгновенно выстраиваю в душе стену и качаю головой:

— Сегодня ты любишь меня, завтра полюбишь другую. Разве не так вышло с той девочкой?