Время невиноватых
Шрифт:
Детектив не умрет никогда!
«Рабовладелец мне не брат»
— Как вы стали раскрученным писателем-миллионщиком?
— Раскрученный — это тот, кого еще вчера никто не знал и завтра знать не будет, а сегодня рекламы и саморекламы у него больше, чем новых идей в книгах. А у меня первая книжка вышла в 1981 году, и сегодня с успехом продается то. что я написал двадцать лет назад. О таких тиражах я. конечно, в то время мечтать не мог. Но рецепт простой: надо «пахать»!
— Вы не ощущаете со временем недостатка в темах, сюжетных поворотах?
— Наоборот: у меня их такое изобилие, что не знаю, как успеть все реализовать. Хочу попробовать наговаривать на диктофон.
— Но для этого можно нанять литературных рабов. Ваш брат, популярный писатель, сейчас это здорово практикует.
— У меня нет таких братьев. И нет того, кто мог бы качественно реализовать мои идеи. Иначе появился бы второй Данил Корецкий.
— Темы рождаются вашей фантазией или все берете из жизни?
— Отовсюду беру. Вот сносили московскую гостиницу «Интурист», и я неожиданно придумал сюжет романа «Рок-н-ролл под Кремлем». После поездки в Андорру родилась повесть «Парфюм в Андорре», давшая название новой книге.
— Любое лыко в строку — синдром писателя?
— Не любое, конечно. В 24 года я уже работал следователем прокуратуры и с тех пор в органах — юстиции. МВД. Так что это у меня синдром не писателя, а человека, который всю жизнь изучает преступность и методы борьбы с ней. Я расследовал дела. знаю, как убивают людей, что говорят при этом, что думают…
— А разве когда убивают — думают?
— Конечно. Это — детали преступления, и их надо знать.
— Их, кстати, в ваших романах так много, и все они кажутся настолько достоверными, что невольно задаешься вопросом: это-то откуда, сами-mo вы ведь срок не тянули на «зоне», «бригадиром» в преступном сообществе не подрабатывали?
— Но тот, противоположный мир. я изучил неплохо. Общался с разными людьми, наблюдал их…
— Из тех, кого вы сажали, с кем-то после встречались?
— Из тех, кого сажал, нет. Но один интересный случай был. Внештатный инспектор квартирного бюро подозревался в том, что составил фиктивный акт обследования жилищных условий за две бутылки коньяка. Я вызвал его на допрос 9 мая. тогда это был рабочий день, и начал «колоть». И вдруг он заявляет: «Тридцать лет назад в этот же день я сидел перед следователем гестапо».
Ну, я молодой, вспылил.
«Что за сравнения?! — кричу. — Могу позвонить в Комитет госбезопасности, и будете сидеть перед следователем КГБ. если желаете…»
С идеологией тогда не шутили, он тон сбавил. Говорит: «Я. правда, воевал летчиком, самолет немцы сбили, и 9 мая 1943 года меня допрашивал следователь гестапо».
Тут до меня дошло, наконец. Стало не по себе. Конечно, он эти две бутылки коньяка заглотнул. Типичный алкоголик: нос красный, разбухший, руки дрожат. И акт фиктивный он, конечно, составил.
Пара бутылок — это взятка. Попадет дело в суд. надолго упекут фронтовика. И хотя я пацан еще был. сообразил, что к чему. Однако от морали не удержался: «Вот вы — боевой летчик, а замарались с ног до головы. Не стыдно?
Подумайте об этом». И отпустил человека.И вот года через три еду в троллейбусе, подсаживается человек в форме гражданской авиации: «Не узнаете?» И называет свою фамилию. Невероятно: нос белый, только прожилки остались, выправка настоящая.
«Я же понимаю, — говорит. — что вы могли меня за две несчастные бутылки коньяка упечь в тюрьму. Вот не знаю теперь, как и благодарить».
И, действительно, тогда роли не играло: две бутылки или тысяча рублей — факт взятки доказан и все. А если ты эти две бутылки взял в два приема, то вторая — уже повторная взятка. Там санкции от 8 до 15 лет. И особо с этим никто не шутил. Но мой летчик бросил пить, ушел из квартирного бюро, переучился и стал работать в гражданской авиации. Такой встречей я был очень доволен.
Авеля Каин убил ножом
— Миллионные тиражи — это и миллионы в банке, на личном счету писателя?
— Мой заработок — шесть тысяч в месяц. Вряд ли миллионеры работают за такую зарплату. Просто есть поговорка: «В чужих руках одна штука всегда толще…» Но жаловаться грех, на достойную жизнь хватает.
— Правду говорят, что сегодня можно раскрыть любое преступление — был бы лишь стимул у начальника тех, кто этим непосредственно занимается?
— Это преувеличено. Хотя здравое зерно в таком утверждении присутствует.
— А почему тогда заказные убийства не раскрываются? Не кажется ли вам, что сегодня наше государство практически бессильно перед преступностью, которая развивается и совершенствуется?
— Ну, почему государство бессильно? Государство у нас как раз очень сильное. Но иногда чересчур «гуманное». Преступникам верят на слово, заботятся, оберегают их права. Ведь раньше «заказняков» и быть не могло: заинтересованный человек боялся, что сразу попадет под подозрение. А от подозрения до выщербленной пулями стенки — рукой подать. Сейчас подозрений не боятся.
За каждой такой ликвидацией стоит чей-то интерес. И что? Да ничего! Директор завода не хотел продавать контрольный пакет — его застрелили. После этого имярек пакет купил и живет спокойно и счастливо. А если бы он знал, что в такой ситуации его посадят на «детектор лжи», вколят «сыворотку правды»? Директор был бы жив-здоров!
— Поэтому средь бела дня в центре столицы стреляют в губернатора и убивают наповал?
— Конечно. Ведь все дело в том. что кто-то принял соответствующее решение. А дальше — дело техники. Есть фраза из «Крестного отца», что если история чему-то и учит, то только тому, что убить можно кого угодно.
— «Крестный отец» Марио Пьюзо для вас — культовое произведение?
— Очень интересная, добротная книга.
— Как произведение искусства или как образ жизни?
— Ну, как образ жизни мне трудно примерять, это же образ другой жизни. А насчет произведения искусства…
Когда-то применительно к «Крестному отцу» это слово брали в кавычки: низкопробное чтиво, пропаганда гангстеризма! А книга десятки лет как издавалась во всем мире, так и издается. Тьма «Оскаров» и других премий у одноименного фильма. Потому что это действительно искусство, которое, как известно, бессмертно.