Время невиноватых

— А историю расстрельной команды вы целиком придумали? А если да, то насколько близко попали в точку здесь? [59]

— Эта история придумана, хотя, в принципе, сам «процесс» происходит практически так, как это и описано в книге. А родилась эта история следующим образом: однажды, еще в советские времена, мы вышли из ростовского ресторана. Представьте себе: время за полночь, абсолютно пустые улицы, и вдруг навстречу тебе на большой скорости несется автофургон «Хлеб». Вот с этого мимолетного впечатления у меня и начал складываться роман — по пустынным ночным улицам несется хлебный автофургон, он же «спецавтозак».

59

Речь идет о романе «Привести в исполнение», рассказывающем о специальном милицейском подразделении, сотрудники которого приводят в исполнение смертные приговоры.

— Абсолютно солженицынские ассоциации…

— Точно, я в романе над этим даже поиронизировал: у Солженицына — «Мясо», у меня — «Хлеб». Хотя, на самом деле, на том борту была совершенно другая надпись.

— Какая?

— Не скажу! После этого я буквально по крупицам принялся собирать информацию о людях, которые как-то, когда-то могли быть причастны к этому ремеслу. Найти таких людей не так просто, а уж заставить их рассказывать — и подавно (палаческий ореол, от него никуда не денешься). Причем получалось так, что чем ближе человек стоял к реальности, тем меньше и неохотнее он рассказывал. Зато всякий раз, когда собеседник говорил много и охотно, на поверку выходило, что он не знал вообще ничего. Кстати, в какой-то момент мне удалось выйти на человека, который ранее был милицейским руководителем, имевшим отношение к подобной группе. Он меня тогда, помнится, всячески застращал: мол-де. за такую книгу сразу из органов вылетишь. Но как раз в ту пору времена изменились, и вышло так, что именно за эту книгу я получил премию МВД. Такой вот парадокс.

— Ну, раз уж мы коснулись столь щекотливой темы… Я знаю, что вы сторонник возврата смертной казни?

— А ее, между прочим, никто и не отменял, это до сих пор действующий институт. И вовсе не мораторий нас сейчас удерживает, и не протокол № 6 Совета Европы (к тому же, мало кто знает, что он и не был ратифицирован Госдумой). С правовых позиций нас удерживает только решение Конституционного Суда, согласно которому смертный приговор должен выноситься исключительно судом присяжных. Но поскольку таковые введены еще не во всех субъектах РФ. то вроде как и смертный приговор выносить нельзя. Хотя чем ущемляются права, к примеру, якута, который убил нескольких человек, но его за это нельзя расстрелять по причине отсутствия суда присяжных в Якутии, я, честно говоря, понять не могу.

Тем не менее, со следующего года суды присяжных будут везде, и тогда вопрос «Что нам делать со смертной казнью?» снова станет актуален. Народ, как известно, в большинстве своем «за». К тому же тенденции преступности ныне таковы, что отменять смертную казнь — это все равно, что лупить самого себя палкой по голове. Но к какому решению мы в конечном итоге придем, я не знаю.

— Не секрет, что риск судебной ошибки — один из главных доводов «против».

— Это настолько дилетантский подход, что даже и нечего обсуждать. Риск судебной ошибки сродни риску ошибки хирурга, риску ошибки летчика. Но ведь никто на этом основании не запрещает проводить операции на сердце или летать самолетами «Аэрофлота».

К тому же сегодня слишком уж много спекуляций вокруг этих ошибок. Тем более что у нас как-то сразу и вдруг все почему-то сделались невиноваты. У меня даже есть такая статья «Время не виноватых». Телевизор включишь, газету почитаешь — а кого у нас привлекают? А оказывается, исключительно тех, кого либо подставили, либо заставили, либо оговорили. Словом, все невиноваты! На мой же взгляд, главная проблема не в том. что привлекают к ответственности невиновных, а в том, что не привлекают виновных. Вот в чем все дело.

— Про невиноватых это, я так понимаю, камушек в огород суда присяжных?

— Где-то в 1977–1978 годах, я работал в первом в нашей стране отделе криминологических исследований. Мы тогда как раз исследовали эффективность института народных заседателей и пришли к выводу, что он не дееспособен, и предложили ввести суды присяжных. Прошло двадцать лет, и. в порядке эксперимента, их начали вводить. Но колесо истории провернулось. Время ушло, и присяжные в нынешнем качестве для нас уже не годятся.

— Для нас, значит, не годятся, а для Запада столько лет в самый раз?

— Но мы-то — не Запад! В России нет присяжных заседателей. Потому что присяжный — это обеспеченный, самодостаточный человек, который имеет собственное мнение, умеет его отстаивать и не боится, что за это его накажут. Если человек нищ, зависит от начальства, у него нет квартиры, он не может свести концы с концами — он тот же самый народный заседатель, делает то, что ему сказали.

Есть еще и организационный момент. И согласно ему. наш присяжный заседатель таковым также считаться не может. Потому что наших на заседание в суд запустили, они там полдня отсидели, после чего спокойненько выходят на улицу и едут к себе домой. А ведь присяжные должны находиться под охраной, жить на автономной базе, быть отсеченными от всех внешних информационных потоков.

Но ведь ничего этого не делается. Как следствие, вот вам возможности для подкупа, запугивания и иного влияния.

Или еще один, совершенно дикий, на мой взгляд, момент: наши присяжные как часть нашего народа зачастую также поражены ксенофобией. Им убиенный негр или вьетнамец бывает столь же малосимпатичен как, собственно, и обвиняемому. А если еще в ходе судебного разбирательства какой-то нажим со стороны возникнет — тогда все. пиши пропало. Люди принимают именно то решение, которого от них ждут.

И это проблема не только процессов по экстремизму. Наш менталитет таков, что очень большая часть населения считает, что оправдательный приговор — это хорошо. Правозащитники постоянно жалуются и причитают, что в России выносится слишком мало оправдательных приговоров, мол. всего каких-то несколько сотых процента. Опомнитесь, на самом деле так было в советские времена.

Сейчас же эта цифра достигает 8—11 %. Но стоит ли этому радоваться?

— Если задумываться о том, кто у нас работает на стороне обвинения, может быть, и стоит. Бог с ними, с непрофессионалами без мотивации, но вы же не понаслышке знаете, что в наши дни уголовное дело можно изготовить всего из двух компонентов — нужны лишь высосанный палец и белые нитки.

— Да, порой возникает резонный вопрос, как можно доверять таким сотрудникам милиции? Но тогда вот вам вопрос встречный — так зачем же вы их, таких, у себя держите? Надо менять. Если от смены пары человек качественно ничего не изменится, надо менять систему целиком.

— Других-mo все равно нет.

— Неправда, люди есть, и люди есть разные. Просто эту проблему необходимо решать радикально. Потому что, если человек серьезно болен, а ему лечат палец, полируют ногти и делают омолаживающие уколы, толку все равно не будет. Для эффективной борьбы с преступностью нужны всего три вещи (это не я придумал, но готов под этими словами подписаться): во-первых, государственная воля, желающая покончить с преступностью; во-вторых, законы, направленные на исполнение этой воли, и, наконец, в третьих, кадры, способные и желающие исполнять эти законы.

Все, больше ничего не требуется…

— Данил Аркадьевич, наша газета называется «Ваш тайный советник». Не могли бы вы дать какой-нибудь тайный совет читателям?

— Но, если вы его опубликуете, он перестанет быть тайным.

— Хорошо, тогда пусть это будет просто совет от нашего тайного советника, полковника милиции Данила Корецкого.

— Совет такой: нам надо срочно создать масонскую ложу умных и порядочных людей и внедрять своих агентов во все сферы жизни. Это очень вредоносный, далеко идущий план, но, как мне кажется, его можно реализовать.