Время перемен. Часть 2
Шрифт:
Александр быстро шагал по дорожкам старого парка. Ходьба всегда помогала ему думать. Люба лежала на ветке над прудом, ловила сачком и внимательно рассматривала какую-то малопривлекательную прудовую живность.
– Александр, иди сюда! – оживленно позвала она. – Залезай, ты тут поместишься! Посмотри, как интересно: мы смотрим на них отсюда, а они на нас оттуда. Кто смотрит на нас с той стороны зеркала, а? Двойники? Тогда здесь в пруду я – вот эта личинка. Смотри, какие у нее огромные глаза и хищные жвалы!
Александр подошел и стал взбираться по наклонному стволу ивы, придерживаясь руками за ветки.
– Вот, вот она, гляди! – манила
Александр, кувырнувшись, полетел в пруд. Вслед за ним туда же полетели и водяные гады из сачка. Холодная вода хлынула в нос, в рот попала ряска, на лицо налипла какая-то скользкая масса. В пруду оказалось неглубоко. Когда он наконец встал, вода едва доходила до груди. Люба пробежала по ветке, спрыгнула на землю и скрылась между деревьями. Ее жуткий переливчатый, вызывающий дурноту смех затих вдали. Александр, опутанный водорослями, стоял и смотрел ей вслед. Застывшее лицо его напоминало древнюю маску из кабинета профессора Муранова. С Доном Педро из кабинета профессора Рождественского не было никакого сравнения – скелет однозначно выглядел куда веселее и дружелюбнее.
– Юленька, я в совершеннейшем расстройстве. Я просто не знаю, что делать. – Лидия Федоровна промокнула нос и глаза кружевным платочком, затем почему-то приложила его к правой щеке.
– Мама? – Юлия подняла тонко прорисованную бровь.
– Твой отец…
– Что еще сделал папа?
К жалобам матери на отца Юлия привыкла с детства, и они казались ей такими же неизбежными, как смена времен года. По большей части мать была в своих претензиях абсолютно права. Но от этого становилось только скучнее, и даже сам мир казался несправедливо устроенным. Ведь папа был так красив, ярок, блестящ, громкоголос – весь как большая и умная птица. А мама… говорят, что когда-то она тоже была красавицей. Юлия этого времени не помнила.
– Он в пятницу получил деньги за дело Филиппова. Я это доподлинно знаю. Я рассчитывала немедленно выплатить по самым неотложным кредитам… В лавки, и за новые обои, и за кушетку в твоей комнате. И выкупить из ломбарда свое любимое кольцо с изумрудом… И надеялась к началу сезона хоть как-то обновить наш гардероб. Сегодня я подошла к нему… А он… – Платочек снова совершил свое путешествие – к глазам, к носу, к правой щеке. – Он поднял одну бровь… вот как ты это делаешь, когда не хочешь меня слышать, и сказал эдак удивленно: «Какие деньги? О чем ты, Лидуся?! Мы посидели с друзьями, и я еще остался должен. Хотел как раз у тебя спросить…»
– Опять все в карты проиграл, – не спрашивая, утвердила Юлия.
– Именно. – Лидия Федоровна наконец сумела тихо заплакать. – Что с нами будет? Мы погибнем!..
– Но ведь папа всегда играл, – напомнила Юлия.
– Раньше он проигрывал, что было, и мог остановиться, – всхлипнула Лидия Федоровна. – А теперь играет в долг… А я должна вести дом и все от всех скрывать. Такой стыд… Все же знают, что Борис один из самых модных и дорогих адвокатов Москвы, что он получает большие деньги, и… никто не может представить себе, что у нас штопаное белье и нет денег, чтобы заплатить в мясную и зеленную лавки. А он уже ничего не понимает. «Лидуся, почему мы так редко принимаем? – кривляясь и некрасиво шмыгая носом, передразнила она мужа. – Я же люблю гостей! И Юлии надо общаться с молодыми людьми, блистать…» Какой уж тут блеск… Это его испортили, я знаю. Я же помню: он был скромным, трудолюбивым, талантливым юношей. По ночам сидел, читал, готовился к процессам. А уж когда веселился – пел, танцевал, играл в шарады, всех тормошил… Мы жили
небогато, но счастливо. Деньги и дурные друзья…– Мама, никого нельзя испортить, если он сам не согласится, – возразила Юлия. – Папу никто не заставлял и не заставляет играть…
– Конечно, конечно, Юленька, – закивала Лидия Федоровна. – Он просто устоять не смог. Уставал очень, хотел отвлечься, расслабиться, а вина не мог пить – голова после болела. Умный, добрый, но слабый. Не устоял перед соблазном… Но как же нам-то теперь быть? Я ведь ночей не сплю, все о тебе думаю, Юленька. Я-то ладно, пожила уже, счастья свой кусок пусть маленький, но ухватила, тебя вот вырастила, умницу да красавицу… Но у тебя-то вся жизнь впереди… Ночами не сплю, извелась вся…
– Спи спокойно, мама! – огрызнулась Юлия. – Я как-нибудь сама о себе позабочусь.
– Да как же, объясни матери! – возвысила голос Лидия Федоровна. – Ты же не собираешься, как эта твоя стриженая подружка из гимназии… – Лидия Федоровна снова перевоплотилась и заговорила нарочито низким и грубым голосом: – «Приобрести профессию и самой, независимо от мужчины, зарабатывать себе на жизнь»?
– Если бы я видела в чем-то свое призвание или свой талант, я была бы рада пойти той же дорогой, что и Надя Коковцева, – подумав, серьезно сказала Юлия. – Хотя ее революционных взглядов я, конечно, не разделяю.
– О чем ты говоришь, Юленька! – всплеснула руками Лидия Федоровна. – С твоим-то происхождением и с твоей-то красотой! Надя Коковцева по сравнению с тобой просто серая мышь, а ее мать – вдова коллежского асессора. Отсюда все устремления! Что ей, бедной, еще остается… А вот тебе… Тебе нужна достойная партия, но я не вижу, чтобы ты… Давно, кстати, хотела с тобой поговорить: Надя Коковцева да юнцы Лиховцев с Кантакузиным – что за общество для тебя!
– Надя – моя подруга с первого класса гимназии, мы все делили, и теперь ради твоего снобства я не собираюсь от общения с нею отказываться. Алекс Кантакузин в меня влюблен, а Макс Лиховцев… что ж, он порою весьма забавен…
– Да не об этом же речь! – с досадой воскликнула Лидия Федоровна. – С этими мальчиками ты просто теряешь время. Отец Максимилиана с трудом сводит концы с концами, имение их заложено-перезаложено, мать пишет сказочки и продает их в детские журналы, а сам Максим, насколько я его видела, и вовсе питается звездным светом. Не спорю, он весьма мил. Не могу понять: как получилось, что в семье уездных дворянчиков вырос этот бездомный космический арлекин, одуванчик в красном домино…
– Ого! – воскликнула Юлия, едва ли не впервые с начала разговора внимательно взглянув на мать.
Лидия Федоровна кашлянула и снова сменила тон.
– Александр – нищий юнец, живущий в приживалах у самодура Осоргина. Даже если тебе и льстит его самозабвенная влюбленность, все равно нужно думать о настоящих претендентах. Ведь юность, увы, не вечна, а тебе уже двадцать. В мое время это для девушки считалось критическим возрастом. Либо в жены, либо в старые девы… Беда в том, что все в тебе видят богатую, во всяком случае, вполне обеспеченную невесту, а это вовсе не соответствует действительности.
– Мы можем перестать делать вид, что богаты, – предложила Юлия. – Отменить журфиксы по четвергам. Все равно это скучно…
– Нет-нет, что ты, Юленька! – в испуге воскликнула Лидия Федоровна. – Пока ты не выйдешь замуж, ни в коем случае! Но надо тщательно продумать наши планы…
– Князь в качестве зятя тебя устроит? – бесстрастно спросила Юлия.
– Что? Что ты говоришь?! – забеспокоилась Лидия Федоровна, но тускловатые глаза ее, выдавая, блеснули надеждой и предвкушением. – Какой князь?