Время перемен. Часть 2
Шрифт:
Пелагея мне объяснила.
В Ерофеев день лешие и прочая нечисть в лесу перед зимой играют, бесятся. Не дай бог одинокому путнику им в лапы попасться. Закружат, защекочут, заморочат, в глушь, в болота заведут. Хорошо, если поиграют и опомнятся, а то ведь и до смерти сгубить могут. Чтоб лешего с толку сбить, отвадить, надо обувь задом наперед надеть или хоть стельки в сапогах с пятки на носок перевернуть. Навьи еще по дорогам ходят. От них «Отче наш» читать помогает. И кикиморы на кочках сидят, ворожейные песенки поют. Кто ее услышит, так и пойдет прямиком в топь… Не случайно они все в этот день волнуются и озоруют-то,
А в наших краях наособицу: нечисть на зиму под землю, а ледяная девка Синеглазка первый раз из-под земли через Ключи выходит, осматривается, женихов ищет…
– Вот бы подглядеть-то, – говорю я и вспоминаю Филиппа: надо ему рассказать – пусть побегает между лешими по лесу, свою невесту поищет.
– Не дай тебе бог, деточка, не дай бог, – говорит Пелагея и вздыхает.
Я вижу: она тоже чувствует и тоже не знает, как сказать. Может быть, отец послушал бы ее?
Я поднимаюсь на башню, расставляю свои театрики, но игра отчего-то не идет. Знакомые живые фигурки кажутся плоскими, обтрепавшимися по краям кусочками картона.
Смотрю в окно – над черным полем медленно кружится огромный искрящийся вихрь. Синяя Птица дрожит от его приближения. Это гибель или рождение? Я не понимаю, но выхода у меня нет, и я открываюсь ему навстречу.
Прием в честь именин Марии Габриэловны, жены Льва Петровича.
Самой именинницы, после того как она вместе с мужем приветствовала собирающихся гостей и принимала поздравления и подарки, почти не видно – хлопочет, хотя все сто раз продумано и организовано заранее.
В большой комнате за двумя роялями бурно импровизируют два похожих друг на друга молодых человека с длинными глазами, окаймленными чуть припухшими веками. Девушки и дамы сидят и стоят вокруг, изящно облокотившись.
Туалеты дам изысканны, украшения подчеркивают и расставляют акценты, но не блистают. Лев Петрович сидит у окна в глубоком кресле, взирает благосклонно и на лежащем на коленях листе карандашом рисует изящный дачный домик с полукруглой верандой, утопающий в кустах сирени. У его ног играет с тряпичной куклой маленькая девочка. Время от времени она снимает с ноги дедушки туфлю, и тогда кукла плывет в ней, как в лодочке. Лев Петрович улыбается, вытягивает длинную руку и рассеянно перебирает золотистые локоны внучки.
– Папа, Роза тебе не мешает? – заботливо спрашивает Анна Львовна.
– Нет, что ты, Энни! – искренне отвечает архитектор и рисует на веранде своего домика похожую на Розу крошечную девочку. – Мы с ней прекрасно ладим.
Приглашенный официант разносит шампанское в высоких бокалах. В соседней комнате на придвинутом к стене столе, красиво освещенные электрическими лампами, вставленными в старинные канделябры, стоят закуски – черная икра в тарталетках, раковые шейки в листьях салата, изящно украшенные маслинами канапе, тонко нарезанные сыры…
Один из мальчиков влез в тронутые ржавчиной рыцарские доспехи (возможно, подлинные) и бродит по комнатам, бряцая, волоча за собой тяжеленный меч и представляясь всем подряд:
– Сэр Ржавая Кастрюля, очень приятно. Не желаете ли сразиться со мной за благосклонность Пурпурной Красавицы?
Желающих сразиться не находится. Только Луиза исподтишка, из-за портьеры показывает Ржавой Кастрюле язык и выразительно стучит себя согнутым пальцем по темени.
– Просим,
просим, per favore! [3] – раздаются мелодичные, негромкие голоса.3
Пожалуйста (ит.).
Анна Львовна, совершенно не жеманясь, подходит к роялю.
Импровизации прекращаются.
– Энни, что ты будешь петь?
– Мамочка, «Не пробуждай», «Не пробуждай»! Oh, ti prego! [4]
Крошечный курчавый мальчик дергает мать за подол платья.
– Риччи [5] , я же не отказываюсь, если хочешь, отыщи и подай Луиджи ноты…
Сопя, мальчик карабкается на табуретку, копается в стопке нот. Он умеет читать? Названия? Мелодию по нотам? На вид ему не больше трех лет…
4
О, пожалуйста! (ит.)
5
От ит. ricco – кудрявый.
Голос у Анны Львовны глубокий и богатый, особенно на низких тонах.
Итальянские переливы звучат обворожительно.
– Как будто кошку гладит, – шепчет Луиза Камише.
– Не мешай, дай послушать. – Камиша прикрыла глаза полупрозрачными веками, вся отдалась музыке и пению.
Луиза – увы! – немузыкальна. Как белая ворона в этой исключительно одаренной ко всяким искусствам семье. Единственное, что умеет, – показывать фокусы. С картами, со спичками, со специальной, лично ею сконструированной по книжке и еще усовершенствованной шляпой. Ловкость рук необыкновенная.
«На Хитровке либо на Грачевке ты, Лиза, среди марушников в принцессы выбилась бы», – признала Люша, так и не сумевшая разобрать механику большей половины Лизиных фокусов. Комплимент сомнительный, все, кому пересказала, морщатся, но Луизе все равно приятно.
Когда напоются и наиграются, ее еще попросят выступить. У нее в дальней комнате все готово. Люша согласилась ассистировать – это хорошо, потому что аккуратная Камиша не умеет хранить где надо невозмутимый вид и смущенно улыбается, указывая тем самым на мошенство, а мальчишки вечно все путают.
Анна Львовна закончила петь и грациозно раскланялась.
Гвиечелли выразили свое одобрение, чирикая, как стайка свиристелей на боярышнике.
– Энни, ты совершеннейшая бьютифул! – буркнул веснушчатый фабрикант Майкл Такер и, приподняв мантильку, чмокнул жену чуть повыше локтя. Ушел к шампанскому и бутербродам, ловко лавируя между напольными вазами с цветами.
– Великолепно, аусгецайшнет! – говорит Анне Львовне профессор консерватории, немец. – Вы, как певица, могли бы иметь очень хорошую карьеру. А какой вид искусства предпочитает ваш муж?
– Крикет, – кротко отвечает Анна Львовна.
В группе студентов молодой человек не сводит глаз с Анны Львовны.
– Отжившая шелуха, – шепчет кому-то его коллега. – Умирающий век. Красиво, не спорю, умирает, но…
– Только символическое прочтение…
– Человеку из среды искусства прикрываться рабочим вопросом – это ничем не оправданная пошлость…
– Лев Петрович когда-то был талантливым архитектором, но теперь мастодонт, чиновник, рубит через городскую думу самые передовые проекты… – подает голос Такер, отхлебывая шампанское и заедая его икрой.