Время перемен

– Кто это? – интересуется Мутти.

– Он, – сердито бросаю в ответ я, увидев номер Дэна, и бросаю телефон обратно в сумочку.

И вот мы уже заходим через заднюю дверь в дом, а телефон снова начинает звонить. Выуживаю его из сумочки и бросаю на обеденный стол. А телефон все звонит и звонит, и вертится волчком на столешнице. Тяжело дыша, не спускаю с него глаз.

– Да выключи ты его, – советует Мутти, направляясь к холодильнику.

Телефон умолкает, а передо мной, как по мановению волшебной палочки, появляется бокал белого вина. Протягиваю руку и вижу сделанный днем маникюр. Господи, ну и дура! Оттолкнув бокал, в отчаянии роняю голову на стол.

Чувствую ласковое прикосновение материнских рук. Мутти нежно гладит меня по волосам:

– Успокойся, милая. Не надо так переживать.

Телефон снова оживает и начинает подавать сигналы. Я с истеричным визгом подскакиваю на стуле, а Мутти забирает его и отключает:

– Так-то оно лучше.

Я горько плачу и пью вино. Сдавленные рыдания мешают глотать, воспаленные глаза застилают слезы, и все вокруг кажется смазанным и расплывчатым.

Теперь уже не унимается телефон, что висит на кухонной стене. Мутти с мрачным видом отключает звуковой сигнал, а потом идет в коридор. Вскоре все имеющиеся в доме телефонные аппараты умолкают.

* * *

Спустя час, подкрепившись двумя бокалами шардоне, бросаю парадные туфли на высоких каблуках у черного хода и надеваю привычные резиновые сапоги. Набросив поверх синего платья стеганый жилет, движусь нетвердой походкой к конюшне.

А там сразу иду в денник к Восторгу.

Стою, уткнувшись носом ему в шею. В этот момент с улицы доносится шум подъехавшего внедорожника. Ага, вот и Дэн пожаловал собственной персоной!

Закрыв дверь денника, ныряю под предназначенное для воды ведро.

Ворота конюшни распахиваются настежь, и слышатся тяжелые шаги Дэна. Он проходит мимо денника и поднимается наверх. С треском открывается дверь квартиры, но в следующее мгновение снова захлопывается, потом снова открывается.

– Аннемари! – ревет в гневе Дэн.

Перепуганные лошади проявляют беспокойство, шумно храпят и бьют копытами. Восторг с тихим ржаньем отступает в сторону. Приходится ухватить его за колено, чтобы напомнить о своем присутствии.

– Аннемари, где ты? Сейчас же отзовись! – Голос Дэна хриплый, надорванный.

Он с громким топотом бегает по лестнице, потом на мгновение останавливается. По звуку понятно: для того, чтобы пнуть ногой стену.

В конюшенном проходе загорается свет, а потом доходит очередь до лампочек в денниках. Все лошади проснулись и встревоженно расхаживают взад-вперед.

– Аннемари! – не унимается Дэн.

Слышу, как он обследует комнату для отдыха, помещение, где хранится снаряжение, и ванную. Потом снова поднимается наверх и идет в кабинет и, наконец, спускается вниз и останавливается прямо возле денника Восторга.

Я сижу, скорчившись, в углу и боюсь дышать. Голова прижата к холодному днищу ведра, а спина упирается в шершавые доски.

– Черт возьми, Аннемари! Что же ты вытворяешь!

Дэн так и пышет гневом, и я уже готова встать и обнаружить свое присутствие, но он неожиданно поворачивается спиной и медленно направляется к выходу. Его походка вдруг стала усталой и шаркающей.

Щелк! И гаснут лампочки в денниках.

Щелк! И конюшенный проход погружается в темноту.

Возле выхода Дэн ненадолго задерживается, но вскоре покидает конюшню, плотно закрыв за собой ворота. Через некоторое время слышится шум двигателя – Дэн заводит внедорожник. А потом наступает тишина.

Я поднимаюсь на ноги и, прислонившись к Восторгу, с рыданиями утыкаюсь лицом в лошадиную гриву.

Глава 12

В шесть утра просыпаюсь от сигнала будильника и оказываюсь в полном одиночестве на кожаной кушетке. Хочется плакать, что я немедленно и делаю.

Однако ровно через полтора часа мне уже надо быть в Уайлдвуде и присутствовать на собрании команды перед соревнованиями. Натали недвусмысленно намекнула, что явка родителей на это мероприятие строго обязательна, так как наш долг – оказать поддержку своим чадам. Соскользнув с кушетки, становлюсь на колени и кладу голову на пропитавшиеся затхлым запахом плесени шерстяные одеяла. Ничего более достойного в качестве постельного белья мне вчера под руку не подвернулось. Снова отчаянно реву. Прошлым вечером, когда я наконец выбралась из денника Восторга, меня ждал в спальне сюрприз. Пока я наводила красоту в стремлении сразить наповал великую любовь своей жизни, а может, когда эта любовь разлеталась на мелкие осколки – точно не скажу, – Фредди надумал переселить свое потомство ко мне на кровать. И у меня, естественно, не поднялась рука, чтобы потревожить крошечных беспомощных котят с закрытыми глазками и приплюснутыми ушками. Особенно если учесть количество выпитого до этого шардоне. Вот и пришлось рыться в бельевом шкафу в ванной, что находится в моем жилище в конюшне. Ничего лучшего, кроме ужасных колючих одеял, отыскать не удалось, и я была вынуждена расстелить их на кожаной кушетке, чтобы обливаться горькими слезами в темноте. Через три часа стало ясно, что самостоятельно не уснуть, и я решила прибегнуть к помощи снотворного, сравнимого по действию с ударом резиновой дубинки.

Но едва удалось погрузиться в сон, как затрещал проклятый будильник.

Стоит титанических усилий подняться и доползти до ванной комнаты. Однако надо поторапливаться, так как впереди ждет довольно длинная дорога, а я еще даже не упаковала вещи, необходимые для четырехдневного путешествия.

Стою в дверном проеме рядом с зеркалом и любуюсь на незнакомое создание, сильно смахивающее на болотную кикимору.

Ничего удивительного, ведь почти всю ночь напролет я проревела, и вот результат: лицо отекло, нос покраснел и распух, а под глазами багрово-черные круги. Но с этим еще можно смириться. Самое ужасное, что по всему лицу пошла сыпь, похожая на экзему. Наверное, реакция на шерстяные одеяла.

От собственного отражения в зеркале хочется рыдать, что я незамедлительно и делаю. Потом долго плещу на лицо холодную воду. Иными средствами пользоваться не решаюсь, чтобы сыпь не стала еще заметнее.

В конце концов, приходится заняться сборами, так как через четверть часа надо отправляться в путь.

* * *

Останавливаю машину возле дома, чтобы попрощаться с Мутти. Мой внешний вид приводит ее в состояние шока.

– Отвратительно выглядишь.

– И чувствую себя так же скверно.

– Провела бессонную ночь?

– В общем, да. А он заходил сюда вчера вечером?

Мутти лишь пожимает плечами в ответ.

– Ведь заходил же, так?

– Я выключила свет и не открыла дверь. Полагаю, потом он направился в конюшню?

– Да.

– Ну и что дальше?

– Да ничего. Представляешь, Мутти, он хотел подарить мне серьги!

– Знаю-знаю.

Мутти меня обнимает, а поскольку я гораздо выше, чтобы положить ей голову на плечо, приходится наклониться. Мутти гладит меня по волосам, что-то ласково приговаривая. Пошмыгав носом, направляюсь к машине.

– Ты в состоянии сесть за руль? – тревожится Мутти.

– А какая разница? Все равно придется ехать. Если не появлюсь вовремя, Ева меня убьет.

– Даже если узнает о причине?

Бросаю на Мутти отчаянный взгляд.

– Да-да, ты права, – вздыхает Мутти. – Садись в машину, а я принесу кофе.

Беспрекословно выполняю распоряжения Мутти. Насколько легче становится жизнь, когда кто-то берет бразды правления в свои руки.

Включаю зажигание, а Мутти уже выходит из дома с моей походной кружкой в руках. Харриет тащится следом, семеня коротенькими лапами по наклонному съезду. Сейчас она похожа на сороконожку. Собака становится на задние лапы, пристроив передние на дверцу машины. Просится, чтобы впустили.