Время перемен
Шрифт:
Сопротивляться не стал и отвлекался, как мог. Поначалу, это конечно вызвало нездоровый ажиотаж, но вскоре все успокоились. Разные ведь игры бывают. Ну, а раз я Великий Князь, то игры у меня великие. На том окружение и порешило и перестало вмешиваться, но и помощи не было. Вот тут-то и стало понятно, чего на самом деле стою, хоть и Государь.
— М-да, один в поле не воин. — Не весёлые мысли никак не хотели выходить из головы.
С истории помнил, что вначале чугун случайно получили в кричной печи. Там было дело в большей задувке воздуха, вроде. Раз так, то дело плёвое! Ага счаззз… Типа Великий Князь и всё такое. Деньга имеется. Осталось плюнуть и растереть. Потому и решил сбацать в Туле такое производство, по быстренькому.
А что вы хотите, обычный кирпич на такие страсти не рассчитан. Нужен другой, огнеупорный. Только нет его. Даже глины для него нет, искать надо. А кого этим озаботить? Может, дело не только в кирпиче, но и конструкции самой печи, хотя вроде ничего там мудрёного нет, но кто точно знает. Как же мне не хватало Прохора, с его наглой, с хитрым прищуром глаз, морды лица. В том-то и проблема, приказы мои исполнялись точь-в-точь, но я-то абсолютно точными знаниями не располагал. Вот и на это производство нужен был человек, которому тоже было бы интересно.
Нет, если бы поселился тут в Туле, в конце концов, добил эту хрень, но бывал наездами, а потому и получалось, то, что получалось. Нужно было искать людей, которые бы занялись всем этим серьёзно. В окружении никого перетруждаться сверх меры не находилось. В общем, больше никого, кому бы мог доверить свои игрушки, не знал. Как нельзя, кстати, тогда обострилась борьба между Шуйскими и Бельскими. Как же обрадовался возвращению своих нянек. Вот, в общем-то, вот так, бестолково, и прошёл 1538 год.
Думалось тогда, что, наконец, всё затихло, да вот и нет. Вскорости, князь Василий Шуйский умер и ему на смену пришёл его брат Иван. История с Мишуриным, которая уже стала забываться, вышла вновь на первый план. Нехороший был прецедент. В думе, среди бояр, вновь вспыхнуло глухое раздражение. Оно бы может и забылось совсем, но опьяненный, фактически абсолютной властью, Иван начал, по понятиям местного бомонда, беспредельничать.
В отличие от него, Василий поступал правильно, разогнал противников, подмял власть под себя, и стал править, как считал нужным. Тем же, кого не тронул, намекнул так, прозрачно, что ежели ещё воду мутить и дальше будут, то уж извиняйте. Потому и успокоилась буря в стакане.
Ивану было этого мало. Ему обязательно нужно было показать своё превосходство. Причем вещественное. Если для Василия был какой-то порог, через который он не стал переступать, то его брат такой ерундой не заморачивался. Василий из врагов своего рода оставил нетронутым митрополита Даниила, Иван же его свергнул, на освободившееся место был возведен игумен Троицкого Сергиева монастыря Иоасаф Скрыпицын в феврале 1539 года.
Мы, в очередной раз, тогда только вернулись из Тулы. Прохор вновь клялся, что вот в лепёшку расшибется, но найдёт нужного розмысла, а то и двух. Я ему почему-то верил, наверно, потому что лицо у него честное. Вернулись, а митрополит уже другой. Непорядок это. А от Даниила осталась только подаренная Мурка, тогда совсем ещё котёнок. Эх…
— Ты почто животину чуть не убил? — Обратился к вошедшему воеводе я.
— …??? — С недоумением уставился он в ответ, а на лице проступило явственное, никого вроде сегодня ещё не прибил, но тока прикажи — сей момент.
— Да никого убивать не надо! Я про Мурку. Ты знаешь, какая вира за неё! — Проговорил, поглаживая предмет разговора.
Понимание в его лице появилось, но промолчать оказалось предпочтительнее. Бывали прецеденты. Откроешь рот, а нарвешься на мою лекцию о ценности и полезности сего зверя. Церковники это давно поняли и продавили, в своё время, огромную виру за их кражу. Она была как за рабочего вола.
Откуда-то из угла раздался
писк. Это проснулся один из шести пушистых клубков. Мурка естественно сорвалась и понеслась к своим чадам. Они толком ещё не ходили, но на мир уже смотрели широко распахнутыми глазами. Она окотилась не в первый раз. Из первого окота, одного я подарил своим нянькам. Столько не от жадности, они теперь одна сатана. Это оказался кот и вырос наглющим, стараниями Таисии.1539 год принёс много перемен. Не только незаконное свержение одного и возведение другого митрополита Иваном Шуйским. К слову сказать, Прохор-то обещание выполнил и нашёл-таки розмысла. Звали его Фёдор Савин из Угличского уезда, и был он средним сыном помещика под Устюжно-Железопольским. От него-то и узнал, с удивлением, что там железом занимаются зело и мастеров оружейных имеется многие.
Взялся он за эту мою задумку всерьёз. Даже куда-то ездил. Только за лето 1539 года было построено одиннадцать домниц. Чугун никак не давался.
— И как, скажите, его случайно получили? — Воскликнул я в сердцах, однажды.
Его никак специально-то выплавить не удавалось. Уже думал, что всё, писец котёнку, но Фёдор упорствовал и клялся, что всё путём.
— Чушки, вона, какие отменные! — Начинал он доказывать, демонстрируя блины, извлечённые из разрушенных домниц.
По ним, кстати, и определились с высотой расположения отверстий летков. И опять не сразу. По совести чугун-таки получался, и даже первые отливки были. Но как уже упоминалось, мало и не долго. Но процесс, почему-то завораживал нашего розмысла, да и не только его, притом, что сам чугун никого не удивлял, вот что меня приводило в недоумение.
И вот уже осенью, перед самыми холодами, из Тулы прискакал гонец. После прочтения грамотки, сам чуть туда не улетел, но Великиё Князь, за здорово живёшь, не может сорваться с места, по своему желанию. Второй день мне душу выматывал Иван Семенович Пересветов. Он много лет служил в различных европейских армиях, был дипломатом. После встречи с русским послом в Молдавии решил стать российским подданным и в 1539 году переехал в Москву.
Он, по его собственным словам, выехал в Россию с Запада потому, что услышал пророчества «многих мудрецов», что царь будет вводить «во всем царстве своем правду великую», а сам хотел при этом «за веру христианскую и за честь государеву пострадати и главу положити».
— И зачем только согласился с Таисией послушать сего мудрого человека? Очередной страдалец за правду. — Думал я поначалу, но по мере того, как вслушивался, стал просто диву даваться.
— Бог не веру любит, а правду, ибо и бесы веруют, но правды не творят… — Проговорил он, не в первый раз, но видно выражение ему нравилось.
— А пойдёшь ко мне розмыслом?
Правда, солидно не получилось. Голос-то детский. Но как говорится, молодость это такой недостаток, который с возрастом быстро проходит.
— Напишешь всё на бумаге, а мы думать будем.
Иначе, чувствую, это так просто не кончится. Моё предложение его сбило. Забавно наблюдать зависание. Совсем не готовился он к такому неожиданному вопросу. Да и не собирался я этого делать, но грамотка подняла настроение. Охота было совершить что-нибудь хорошее.
— Прохор, ну что возьмем сего достопочтенного мужа Ивана в великокняжеские розмыслы?
— Почему же не взять, коли человек хороший.
Надо сказать, что палата, в которой заливался соловьём Пересветов, была большой, и народу находилось в ней еще много. Другие няньки никуда ведь не делись, но как-то уже все привыкли, что разговоры веду только с Прохором и иногда, вмешивается Таисия. Попытки остальных влезть, пресекаю на корню. Толку от них, во всяком случае, с моей точки зрения. Как-то привык их не замечать, вроде как нет никого. А вот он-то не знал такой местной особенности и стал оглядываться, пытаясь понять, не шучу ли с предложением.