Время пить Херши. Сборник рассказов

…Камень ждал. Он умел ждать. Он знал, что эта ночь опять будет принадлежать ему. Молодое бьющееся тело под его сильным и ждущим телом, белая грудь с бутонами-сосками, ленивыми и розовыми; трепещущая жилка на шее, короткий всхлип, агония, легкая судорога. Так уже было не раз. Но не было Элис. Он решил: она тоже будет его женщиной, пусть через силу, через ее неприятие, придушенная и не способная к сопротивлению. Она будет его собственностью… вся, безвольная и нежная, с гладкой кожей и золотым локоном на его пальце. Элис… Он ее встречал в колледже, дышал ей вслед, поднимая долгим взглядом юбку, где светились сильные ноги и перекатывались под Коко Шанель тряские ягодицы. Он пытался с ней заговорить, но она только смеялась над его неповоротливой речью, грубым и прыщавым лицом. Над ним смеялись все ее друзья. Они никогда не узнают, что под внешностью неудачника он такой сильный и уверенный. Не узнают… Наверное, он хотел, чтобы они узнали…на короткий и ликующий миг яростного превосходства. Но главное, что сейчас он знает об этом, и будет обладать каждой, кого выберет. Она уже идет, его избранница…

– Элис, подожди! Постой, я прошу! Остановись, она пошутила, она все лжет! Элис, я не смогу без тебя жить! – за порывистой фигуркой, едва видимой в полумраке аллеи, спешил человек в распахнутом плаще.

– Она очень неудачно пошутила, Харви! Отстань и проваливай к своей шлюхе! – бросила через плечо Элис, не оборачиваясь.

«Правильно, девочка, гони его. Он не входил в мои планы. Его не должно было быть, – шептал Камень, трогая рукоять за поясом. Уходи, иначе мой Боуи не подведет. Тебя не должно было быть, слизняк. Ничто не должно было мне помешать. Я так решил. Нет, похоже, ты не уйдешь по-хорошему, сентиментальный прилипала».

Он ударил его в спину и перешагнул через упавшего. Так тоже было не раз, и удар клинка был надежно выверен. Левая лопатка, слабый хруст и дрогнувшая плоть на холодной углеродистой стали. «Теперь ты моя. Я тороплюсь, ты ждешь меня, Элис?». Но что-то пошло не так. Что-то не вписалось в его педантичную систему, выверенную до мелких деталей, расставленных в привычный порядок. Что-то его беспокоило. Распахнутый плащ, слишком широкий, широкие плечи… Дистрофичный юнец, мутирующий ублюдок с ломающимся баском и комплексами!.. Камень уже был уверен, что только задел это тщедушное тело под слипоном, сшитым на два размера больше. Надо добить! Он резко обернулся, но его встретила короткая вспышка.

Лежащие на серой земле равнодушные камни, ушедшие в себя… Кажется, он их знал, удар… Страшно. Одинокая и влажная темнота, свет, мама!.. Наглый Билл, рослый и уверенный. Он опять отнял игрушку… Насмешки и жестокие шутки ровесников, презрение высокомерных денди, проклятых метросексуалов. Лица-гримасы, кровь, жадная страсть и белые ноги, раскинутые на траве под задранной юбкой. Слабое горло с пульсирующей под ладонью жилкой, опять это слабое горло, опять… Сколько их было? Это моя добыча! Ты будешь моей!.. И горячая пуля под сердцем… Я иду к тебе, Господи!..

– Я боюсь, я достоин ада

– Земная жизнь и есть ад, даже многие из людей это понимали и знали, проходя невыносимые испытания.

– А библейское: да воздастся…

– Человеческая психология так устроена, что только страх наказания удерживает их от преступления, а библия – программа поведения, нарушение которой влечет страшное и вечное наказание. Но все не совсем так. Программа записана на языке, понятном для людей с их примитивной логикой. Существа света и разума, которых люди называют ангелами и богами, не кровожадны. Они сами прошли все ипостаси от условно мертвой материи до разумных в кавычках людей. Так рождаются боги, так заполняются пространства Вселенной и многомерных параллельных миров. И настоящая жизнь начинается для тебя только сейчас. Стоит тебе сделать выбор, перейти эту условную черту и ты соединишься с ноосферой, где ты сможешь путешествовать во времени, увидеть динозавров, узнать все тайны и наполниться безмерной информацией о всех временах и вселенных. Ты ведь был недоволен социальной несправедливостью и жестоким устройством мира. Ты был зол на бога, на его предвзятость и двойные стандарты при сотворении бытия. Одним – все, другим – ничего кроме страданий. Но даже в земной жизни ты уже прошел пути нищего, отверженного маньяка-насильника и самого богатого из людей. Ты любил старых дешевых проституток и самых красивых женщин планеты Земля. Социальная справедливость свершилась. А теперь тебе будут не нужны плотские утехи, ты забудешь про болезни и горечи. Вечность перед тобой, стоит только переступить эту черту. Ты имеешь право выбора…

Камень разговаривал с какими-то людьми, стоящими перед ним в легких светлых одеждах. Они приветливо глядели ему в лицо, и от этого ему становилось спокойно и безмятежно.

– Я смогу вернуться к той реке, где меня ждала женщина со светлыми волосами, дотронуться до ее белой кожи? Закинуть удочку в реку и ждать когда клюнет большая рыба, а потом есть ее, горячую, и запивать белым вином? Я смогу ощутить запах теплой реки и тины, почувствовать азарт от поимки сильной рыбы и горечь, когда рыба оборвет леску?

– Нет, но ты будешь владеть всеми тайнами мира.

– Я могу сделать выбор?

– Да, но если ты вернешься, все начнется сначала.

Камень повернулся и пошел назад в темноту. Вслед ему глядели люди в белых одеждах, и лился яркий и мягкий свет.

… Камень был холоден и бесстрастен. Он лежал здесь миллионы лет и видел многое…

Последняя весна

И пролились не ко времени ранние весенние дожди. Терпко запахло в борах смолевым духом-живицей, лиственной прелью и пьянящей свежестью талого снега. А среди залитых водой клюквенных моховин защелкали костяно, заголосили в скирканье-надрыве глухари, охваченные страстью продолжения рода своего древнего

Седьмой десяток разменял в эту весну Николай Васильевич Рогожин, но не усидел по-стариковски дома, хотя и соблазняла его супруга Настасья блинами, а как всегда по весне пришел сюда на последний, может быть, в этих местах глухариный ток. Ружьишком Николай Васильевич не баловался давно. Да и как стрелять-то последних петухов? Повыбивали птицу, а где и разорили токовища селениями да дорогами лесовозными. Только послушать и посмотреть пришел Рогожин на старое токовище – может, повезет на глухариную песню, да и с Озером надо поздороваться. Давно не был…

Николай Ильич вздохнул и тяжело опустился на сучкастую коряжину, лежащую поперек тропы. Коряжина просела и, чавкнув во мху, выбрызнула ледяную жижу, пахнущую багульником и клюквой. В боровых прогалах мутнел рассвет.

«Нелегка дорожка, припоздал, заря то уже занялась. Да и куда мне, старому кобелю, по болотам-то шастать?.. – неповоротливо думалось Рогожину. – Права Настя, вышло время мое. Отстрелялся, Коля, точка…А каких петухов я ей приносил!.. Перо не пробить!.. Дробь с них, как песок осыпалась, хоть пулей стреляй!.. Да, были времена…

Вспомнилось, как еще пацаном «увел» он висящую на стене отцовскую «курковку» и первым же дурным выстрелом свалил на току веерохвостого бородатого глухаря. Отец тогда вытропил его, Кольку, по следам и, натыкав сгоряча носом в мох, отдал ружье на владение. Глухарь помог…

Много охотиться не пришлось, время было тяжелое и смутное. А дальше судьба повела Рогожина в мясорубку Великой Отечественной, показала боль и кровь, смерть и измену, отвагу и страх, научила ценить дружбу и правду в глаза. А проверив его на крепость, зацепила для острастки горячим осколком и с Победой отпустила домой. В пути и нашел Николай свою Настасью. Тогда она еще Настей звалась…

Видать, судьбой определено было остановиться эшелону у полустанка без названия. На переливы гармони да на хохот вперемешку с забористым солдатским матюганом потянулись из деревеньки, что виднелась за посадкой, бабы, а за ними и девчата. Бабы – кто своих встретить, кто – на солдат поглядеть, повыспрашивать, весточки ожидаючи, а по вдовству – и перемигнуться с кем. Соскучились по крепкой ласке, по рукам мужским бесстыдным…

Девчата несли в лукошках разную снедь, а у баб и бутылки поблескивали, больше со своим – мутным «пузодером».