Время проснуться дракону. Часть 1

Выглянув из-за занавеси, он принялся сначала кричать на носильщиков, называя их глупыми баранами, совершенно не осознающими своего счастья, что носят столь святого человека. Затем он перекинулся на хозяина другого портшеза, обзывая того надутым индюком, который не чтит Светлого, а если б чтил, то пропустил бы Его представителя вперед. А потом его брань брызнула во все стороны, мерзко и грязно марая всех, кто окружал застрявшие носилки. Из его рта полились такие проклятия, что девочка зажмурилась и готова была уже зажать себе уши, но… все вдруг неожиданно смолкло.

Эль открыла глаза и встретилась с пораженным ненавидящим взглядом «противного дядьки». Случилось самое плохое, что могло вообще произойти — не только девочка узнала его, но и он вспомнил ее!

Оставив тетку Медвяну и корзины с овощами на крыльце того дома, к чьей двери они жались, Эль протиснулась между какими-то мужиками и бросилась домой.

«— Это все мои красные волосы! Он по ним меня узнал! Говорила тетушка надеть чепчик — так ведь нет, не послушалась! Что теперь будет?!» — корила она себя.

А залетев в лавку, принялась звать отца:

— Папа, папа! Ты где! — голосила она, носясь меж развешанных ковров и пугая покупателей.

Когда отец прибежал на ее зов и выслушал сумбурную речь, то только посмотрел на нее, как выдохнул, и тихо сказал:

— Будь готова дочь в любую минуту уехать из города.

Но они не успели. Отец хотел сделать все, как положено — продать, или сдать лавку и квартирку, расплатиться с поставщиками, выполнить срочные заказы. Именно об этом слышала Эль все последние дни, присутствуя при разговорах отца и приказчиков, пока помогала паковать вещи.

Но его благим намерениям не суждено было исполниться, и уехать из города тихо и без проблем они так и не смогли. На третий день после происшествия на улице, так же как и в тот первый раз, во время вечерней трапезы к ним ворвались.

Настоятель, теперь Первого храма Старого Эльмера, был уже не тем зачуханым служкой в мятой льняной рясе, а величавым полным достоинства служителем в переливающейся серебром белоснежной атласной мантии. И если бы не обстоятельства, поломавшие жизнь и Эль, и ее отцу, и запечатлевшие это лицо в памяти прочно, то его можно было бы и не узнать.

Да и сопровождали его сегодня не четверо пожилых солдат в потертых кожаных доспехах, а полтора десятка отборных воинов приписанных к ратуше одного из крупнейших городов королевства и снаряженных в лучшие стальные кирасы и шапели.

И все же подросшей Эль было непонятно — как он не побоялся придти к ним сегодня и снова начать угрожать? Она-то отчетливо помнила не только его лицо, но и тот ужас, который искажал его при взгляде на маминых змеек.

Но, буквально после первых фраз, в которых служитель в первую очередь превознес себя и свое сегодняшнее положение, он ответил и на этот незаданный вопрос:

— Ведьмы с вами больше нет! Так что в этот раз вы будете делать то, что скажу я! — вот и стало понятно, почему он не объявился сразу, как опасался отец, и тем самым дал надежду, что они смогут спокойно собраться и уехать.

Видимо, «противный дядька» не хуже Эль помнил об огненных змеях и разведывал обстановку. А теперь был в курсе, что их и защитить-то некому.

Поняв это, Эль в страхе посмотрела на отца, которого к этому моменту двое солдат успели выволочь из-за стола и теперь держали с заломленными назад руками. Девочка перевела взгляд на тетку Медвяну. Та так и продолжала сидеть, в растерянности машинально кроша пальцами хлеб. Сама Эль успела встать, но далеко от стола не ушла.

«— Куда? Бежать и прятаться среди тюков в лавке? Ну, уж нет!», — ей не четыре года нынче!

— Тебя, торговец коврами, бросят в тюрьму за неуважительное отношение к Светлому Господину нашему! — меж тем вещал настоятель: — А тебе, капитанская жена, я советую тотчас уйти и больше в дом, противный Храму, не возвращаться! — это он уже велел тетке Медвяне.

Та, не понимая ничего и хлопая глазами, стала подниматься со стула.

— А ведьмино отродье я спалю на костре прилюдно, чтоб неповадно было таким в нашем славном городе селиться! Хватайте девчонку! — приказал он солдатам.

Тетка, успевшая к этому моменту выбраться из-за стола, услышав такой приказ, кинулась к девочке и загородила ее собой:

— Побойтесь Светлого, Отец! Это ж ребенок! — закричала она и выставила ладони с растопыренными пальцами, не подпуская к Эль солдат.

Отец стал вырываться из державших его рук в стальных перчатках.

А для самой Эль время как бы остановилось.

Она в одно мгновение приметила слезы тетушки Медвяны и поняла, что та уж старенькая, чего за живостью и говорливостью той, девочка и не замечала раньше — значит и защитить ее не сумеет. И в этот же миг разглядела, как мышцы на плечах отца вздуваются с неимоверной силой, но все равно не могут совладать с железной хваткой солдатских рук. И торжествующую лисью рожу настоятеля увидела. И одновременно растерянные и решительные лица воинов, пораженных этим ужасным приказом, но все равно готовых выполнить его.

А поверх всего, выхваченного глазами за долю секунды, легло видение ленточки удерживаемой маминой рукой и стелющейся по морскому бризу. И сразу Эль почувствовала, что за окном бушует холодный осенний шторм и он тянется к ней и хочет помочь.

«— А вот он-то вполне может нас защитить! Я же тоже волшебница, как говорила мама!», — и она позвала осенний ветер в щелочку между створок окна, как когда-то в детстве обращалась к соленому бризу.

А он, отзываясь, приналег и одним махом и створки распахнул, и стекла разбил. Эль, чувствуя его всей душой, «ухватила» только ею видимый ветер руками, как собаку за поводок, и направила на настоятеля.

Тот не сразу поняв, что происходит, закричал:

— Кто посмел камнями в окна кидаться, когда я тут нахожусь?!

Но в следующий момент его подхватило и прижало к стене, припечатав сверху теми солдатами, что направлялись к Эль и оказались на пути у ветра. И завопили они все впятером в один голос! Тяжелые железные доспехи теперь не защищали, а давили их тела, впиваясь острыми краями.

Обойдя тетку Медвяну и встав перед ней, что бы и ее не зацепило, девочка лихорадочно соображала, что делать.

Направить часть потока на солдат, которые держали отца, она побаивалась. А на улице, под дверью, ожидало еще несколько воинов. А самое главное, она чувствовала, что ветру, лихому, порывистому и буйному, вся эта расправа очень даже нравиться и было неизвестно, как долго она сможет им управлять. Он, как плохо воспитанная собака, рвался с поводка и если саму хозяйку может и не покусает, то вот ее приказов, скорее всего, скоро слушаться перестанет.

Она вспомнила мать в такой же ситуации. Та что-то тогда говорила «противному дядьке», чего-то добивалась от него и только после его согласного кивка, отпустила.