Время расставания

— Вы станете для меня дорогим гостем, Симон, — улыбаясь, сказал Александр. — Можете оставаться сколько захотите.

— Спасибо, месье! — воскликнула Сара.

— Большое спасибо, месье, — подхватил ее брат, его лицо просветлело, и на нем заиграла робкая улыбка.

Александр сел на табурет.

— Вы хотели еще о чем-то спросить меня, Сара? — участливо осведомился он.

Девушка покраснела и взглянула на брата, который подбодрил ее кивком головы.

— Дело в том… Я не хотела бы показаться назойливой, но моя мать и я, мы мечтаем о том, чтобы Симон уехал в свободную зону… А проблема заключается в том, что мы никого там не знаем, и у нас совсем немного денег… И вот я спросила себя, быть может, вы знакомы с кем-то, кто мог бы на некоторое время приютить…

— Лично я хотел бы отправиться в Испанию, месье, — уточнил молодой человек, и его глаза загорелись. — Оттуда можно было бы переправиться в Англию. Я хочу присоединиться к де Голлю, к тем, кто сражается против немцев.

— А сколько вам лет, Симон? — спросил Александр.

— Девятнадцать, месье.

— Тебе только что исполнилось восемнадцать, — поправила юношу сестра.

— Ну и что? — бросил он раздраженно. — Я уже достаточно взрослый, чтобы бороться с бошами…

— И лишиться головы…

Брат и сестра гневно уставились друг на друга. Александр понял, что этот спор давнишний.

— Ладно, ладно, не ссорьтесь, — попытался успокоить их Манокис. — Вы смелый человек, Симон, но вся проблема в том, что я не знаю никого…

Мастер растерянно осмотрелся, продолжая напряженно думать. Он прекрасно знал, что демаркационную линию можно пересечь без особого труда. В их районе шепотом рассказывали о проводниках, помогающих беженцам, о семьях, готовых приютить несчастных… Александр вдруг подумал о старине Василии, погонщике мулов из Кастории, который вел его по горам Македонии до Фессалоников. Любой человек, покидавший свою страну окольными путями, непроходимыми тропами, должен испытывать тот же страх, ту же неуверенность и те же приступы немного нервного веселья, сменяющегося глубокой подавленностью, что испытал когда-то и сам грек.

Но здесь у Александра не было друзей и даже знакомых, способных помочь юному Симону… Совершенно неожиданно его взгляд упал на старую газетную вырезку, висящую над оверлоком.

— Подождите-ка, — вставая, бросил Александр.

Он подошел к фотографии, которая стала настолько привычной частью интерьера комнаты, что он уже перестал ее замечать. Снимок был покрыт коричневыми пятнышками, бумага пожелтела.

— Я знаю одну особу, у которой есть дом в свободной зоне. Во всяком случае, я думаю, что ее дом находится именно там… Возможно, она могла бы нам помочь.

Внезапно его лицо прояснилось. Казалось, что порыв свежего ветра ворвался в комнату и унес тревогу и напряжение, которые пропитали квартиру после утренней облавы. Александр снял с вешалки шляпу и водрузил ее себе на голову.

— Симон, оставайся здесь и никуда не высовывайся. Сара, покажи ему мои владения. Спать он может на диване в гостиной. В мое отсутствие никому не открывайте. К счастью, сейчас мертвый сезон. Вас никто не побеспокоит. Я скоро вернусь.

Бодрым шагом, с улыбкой на губах, Манокис вышел из квартиры.

— Кто это? — поинтересовался Симон, с любопытством глядя на фотографию на стене.

Сара сняла маленькую черную шляпку, украшенную вишневой лентой, и положила ее на стол.

— Это мадам Фонтеруа. Месье Манокис, прежде чем завести собственное дело, несколько лет работал в Доме Фонтеруа. Он сказал, что хранит эту фотографию, потому что его вдохновляет покрой манто. Среди профессионалов эта модель очень известна, ее называют «Валентина». Но если тебя интересует мое мнение, то я полагаю, что когда-то он был влюблен в нее. Надо отметить, женщина красивая… Ладно, пойдем. Я покажу тебе, где ты будешь спать.

Через час Александр остановился перед витриной Дома Фонтеруа. Три несчастных деревянных манекена, наряженных в одежду из бумаги и с поднятыми руками, расположились по кругу, как будто сошлись в немыслимом хороводе. По всей видимости, Одиль Венелль больше не заботилась о витринах Дома.

Много лет тому назад он стоял за стеклом этой витрины и смотрел, как Валентина выходит из магазина и садится в свою машину. «Бог мой, как она была прекрасна!» — подумал Александр с горечью и почувствовал, как оживает старая боль. А ведь молодой грек надеялся, что «излечился» от Валентины Фонтеруа. Он разозлился было на Сару, заставившую его воскресить воспоминания, которые он похоронил, как ему казалось, уже много лет тому назад.

Покидая девушку и ее брата, Александр намеревался отправиться на авеню Мессии, но по дороге растерял весь запас смелости. Кем он себя возомнил? Кто он такой, чтобы позвонить в дверь дома Валентины и попросить ее принять у себя в Монвалоне совершенно незнакомого молодого польского еврея? В лучшем случае она рассмеется ему в лицо. В худшем — он подвергнет ее опасности. Какое право он имеет просить ее об этой услуге?

Запутавшись в собственных мыслях, Александр спустился в метро — это была станция «Опера» — и вновь задался вопросом: а не лучше ли ему вернуться в свой квартал? В его любимом кафе, на углу улиц Рише и Фабур-Пуассоньер, кто-нибудь мог предоставить ему необходимую информацию.

Стоял прекрасный день. Некоторые женщины в легких платьях катались на велосипедах, и при движении их бедра обнажались. Другие женщины, увенчав свои головы шляпками с вуалетками или фантазийными шляпами с матерчатыми цветами, стучали по тротуарам деревянными подошвами ботиночек, напоминая экзотических неповоротливых птичек. Солдаты в серо-зеленой форме, сидящие на террасах кафе, внимательно наблюдали за этим спектаклем, стараясь не упустить ни единой детали. Через некоторое время Александр вновь оказался перед Домом Фонтеруа, который притягивал его, как магнит.

Спрятав руки за спиной, мужчина сердито смотрел на стеклянные двери и спрашивал себя, осмелится ли он побеспокоить своего бывшего хозяина. Александру всегда казалось, что Андре Фонтеруа порядочный человек. Поговаривали, что он не один раз отказывался от того, чтобы стать временным администратором того или иного мехового Дома, принадлежащего евреям и «нуждающегося» в хозяине-арийце. Он приобрел лишь предприятие Гольдмана, но, зная о дружбе, связывающей Андре Фонтеруа и Макса Гольдмана, Александр не сомневался, что его бывший патрон просто искусно исполнял роль «свадебного генерала».

Перед дверью магазина остановилось велотакси. Из него выбралась долговязая дама, наряженная в платье, которое было ей к лицу; шляпка с перьями венчала платиновые кудри. Она устремилась к магазину. Александр последовал за этой особой. Тотчас же к нему подошла молодая продавщица.

— Чем я могу вам помочь, месье? — вежливо поинтересовалась она.

— Я хотел бы видеть мадемуазель Камиллу Фонтеруа.

— Конечно, месье. Как о вас доложить?

— Александр Манокис. Мы знакомы с мадемуазель Камиллой.