Время соборов. Искусство и общество 980-1420 годов
Шрифт:
На самом деле мир менялся — неуловимо, в едва заметно увеличивающемся темпе. С приближением 1000 года в наиболее развитых областях Западной Европы, в первую очередь во Французском королевстве, начали яснее очерчиваться новые социальные структуры. Новым в XI веке были глубокие изменения, затронувшие все стороны цивилизации, в особенности способ распределения власти и богатств, восприятие отношений человека с Богом и, следовательно, механизмы художественного творчества. Нельзя понять причины зарождения романского искусства, его особые черты, не упоминая об этих изменениях или, говоря иначе, о возникновении того, что мы называем феодализмом.
Движущей силой преобразований была не экономика, развивавшаяся крайне медленно и не способная вызвать никаких серьезных перемен. Причину следует искать в политической жизни — во все возраставшем бессилии королей. Единство власти в руках великих представителей династии Каролингов может показаться поистине фантастическим. Как эти предводители вооруженных толп сумели удержать под своим владычеством огромное по площади государство, мощное и неприступное, каким была империя 800 года? Как им удавалось царствовать одновременно над Фрисландией и Фриулем, на берегах Эльбы и в Барселоне, действительно подчинить себе все эти провинции, где не было ни дорог, ни городов, где редко можно было увидеть даже лошадь,
54
Австразия (от нем. oster — «восточный») — северо-восточная часть Франкского королевства, приблизительно соответствующая исторической области Лотарингия во Франции и землям ФРГ Северный Рейн—Вестфалия и Гессен; в VI—VII вв. временами образовывала отдельное королевство.
Однако уже в IX веке, как только заканчивались летние забавы и наступала осень, друзья короля возвращались в свои земли, к собственным вассалам, любовницам, рабам и протеже, и тут же ускользали из-под королевской власти. Никакого контроля больше не существовало — все пути сообщения были отрезаны. Теперь каждый властвовал как единоличный господин над полями, окружавшими его жилище, и подчинял себе не поднимавшихся с колен крестьян, которые, конечно, знали о существовании короля, но представляли его себе смутно, как некоего недосягаемого владыку, незримого, как сам Господь Бог. Для всех сельских жителей мир и процветание зависели от местного сеньора. В голодные времена бедняки получали из его амбаров несколько горстей зерна. К кому было обращаться с жалобами на господина, если он злоупотреблял властью? Вскоре после возрождения империи настало время, когда короли перестали быть завоевателями, прекратились военные кампании; больше ни добычи, ни наград. Зачем теперь сеньорам было переносить опасности и тяготы бесконечных переездов и служить государю, от которого не дождаться награды? Они стали реже появляться при дворе. Королевские дворцы мало-помалу обезлюдели, государство постепенно разрушалось.
Его распад ускорили начавшиеся нашествия норманнов, сарацин и венгров. На континент и острова неожиданно обрушились вражеские набеги. Теперь бои велись не где-то далеко, за пределами христианского мира, а в самом его центре. Исход этих сражений был печальным. Толпы язычников налетали внезапно, грабили и жгли. Они были неуловимы и после битвы скрывались на ладьях или лошадях. Неуклюжая королевская армия, привыкшая к заранее спланированным военным действиям, тратившая много времени на сборы и тяжелая на подъем, оказалась неспособной оказывать сопротивление, отражать и предупреждать нападения. В Западной Европе, раз за разом переживавшей поражения, настоящим правителем каждой области становился военачальник, способный обеспечить мирное существование. Только он выдерживал внезапные атаки и быстро, при первой тревоге, собирал людей, способных сражаться. Только такой правитель мог в своем краю содержать и обеспечивать постоянными гарнизонами оборонные пункты — замки, обнесенные громадными земляными валами, внутри которых находили убежище крестьяне и скот. О безопасности народа теперь заботился не король, а сеньоры. Королевская власть действительно сдала позиции. Она по-прежнему была жива в сознании людей, но уже скорее как некий миф. В реальной, повседневной жизни настоящие авторитет и власть перешли к местным правителям, герцогам и графам. Они стали истинными героями христианского сопротивления. Вооруженные волшебными мечами, поддерживаемые ангелами, они заставляли захватчиков отступать ни с чем. В собраниях воинов исполнялись монотонные, протяжные кантилены, в которых высмеивалось бессилие государей и воспевались подвиги сеньоров.
С западных и южных пределов христианского мира, из областей, практически не подчинявшихся Каролингам и сильнее других пострадавших от набегов, хлынули две волны перемен, затронувшие сразу обе важнейшие составляющие общества — мирян и Церковь. Те, кто некогда во имя короля — родственника или господина — собирал в каждой области под свои знамена вооруженные отряды, теперь полностью отделились от государя. Конечно, они по-прежнему заявляли ему о своей преданности и иногда при случае вкладывали свои руки в его в знак вассальной клятвы. Но власть, которой их наделял король, они считали теперь своей собственностью и частью родового достояния. Они свободно пользовались этой властью и передавали ее по наследству старшим сыновьям. Самые крупные вассалы — герцоги, которым было поручено защищать огромную часть королевства, — первыми обособились в начале X века. Политическое дробление, вызванное их непокорностью, не получило дальнейшего развития на севере и востоке бывшей каролингской империи, где власть монархов была крепче и лучше сохранились племенные структуры. Но в остальной части Европы оно продолжилось. Вскоре графы освободились от господства герцогов, как те в свое время — от господства королей. Затем, с приближением 1000 года, распались и графские владения. Любой, кто владел крепостью, окруженной полями и лесами, создавал вокруг нее маленькое независимое государство. На пороге XI века все королевства по-прежнему существовали. Правителей коронуют, и никто не сомневается, что они поставлены Богом. Но военная мощь, власть судить и наказывать отныне рассеяна, рассредоточена среди множества политических образований разного масштаба.
Во главе каждой ячейки стоит правитель. Его называют «сеньор», «сир», по-латыни dominus — тот, кто действительно господствует. Титул, который сеньор присваивает себе, заимствован из христианского богослужения, где так называют Бога. В самом деле, ничто не может противостоять сеньору, он никому не подвластен. Он обладает исключительными правами, которыми прежде пользовался только король. Подобно государю, он осознает себя членом династии. Предки сеньора положили
ей начало в краю, который он теперь держит в своей власти, в крепости, где собирает своих вассалов, и ветви его рода будут цвести в этих землях из века в век. Это древо с единым стволом — власть отдельного сеньора, подобно королевской короне, неделимо переходит от отца к сыну. Как и король, каждый местный правитель чувствует, что на него возложена обязанность во имя Господа защищать мир и справедливость, и все законы, позволяющие выполнять эту задачу, рождаются в его замке. Башня, бывшая некогда символом независимого города, а потом королевского величия и военной мощи, теперь предстает как ядро личного могущества. Она оплот престижа и авторитета родовой власти. Хронист начала XII века пишет:Богатые и знатные люди проводят лучшую часть своей жизни в жестоких битвах, защищаясь от врагов, стремясь победить равных и подчинить слабых; обычно возводя [вокруг замка] как можно более высокую насыпь, окружают [его] широким и глубоким рвом; крепостные стены [строят] из заостренных отесанных стволов, крепко подогнанных друг к другу.
Таков замок того времени, грубая постройка, которая могла служить убежищем лишь во времена крайне примитивного оружия и неразвитых военных приемов. Защищенный подобными укреплениями, каждый правитель насмехался над своими соперниками. Он бросал вызов самому королю. Замок стал центром распределения политической власти, вокруг него выстраивались структуры нового общества.
Эти структуры отвечали недавним переменам, которые произошли в военном искусстве. В IX и X веках старая королевская армия, толпа как попало вооруженных пеших воинов, оказалась неспособной отражать набеги захватчиков. Только хорошо вооруженные, облаченные в доспехи всадники могли противостоять врагу, быстро появляться на рубежах, подвергавшихся угрозе нападения, и гнать неприятеля. Наконец перестали вербовать отряды из свободных крестьян, вооруженных лишь палками и камнями и не располагавших свободным временем, чтобы обучаться правилам ведения боя. Военная служба стала привилегией небольшого числа профессионалов. Население, жившее вокруг крепости, искавшее там убежища в случае опасности и поэтому вынужденное повиноваться своему господину, оказалось, в связи с новыми особенностями ведения войны, четко разделенным на две категории, к которым владелец замка и относился по-разному. Все они были его людьми. Но «бедняки», «мужланы», не принимавшие непосредственного участия в обороне земель, представляли в глазах сеньора однородную массу, которую он, конечно, защищал, но и использовал по своему усмотрению. Все эти люди принадлежали ему. Больше не было разницы между свободой и рабством. Над каждым тяготел груз поборов и отработок — цена за мир, гарантом которого выступал сеньор.
Кроме того, в каждом владении было несколько человек, считавшихся действительно свободными, обладавших привилегией носить оружие и умевших им пользоваться. Они были избавлены от эксплуатации и господских притеснений, так как по очереди несли гарнизонную службу в замке. Действия их небольшого воинственно настроенного отряда обеспечивали общественный порядок, и, защищая замок, эти люди тратили силы и проливали кровь. Их долг по отношению к хозяину башни заключался в нескольких почетных обязанностях, оговоренных в вассальной клятве (оммаже), которую они приносили владельцу замка. Эти люди были воинами, всадниками — «рыцарями» [55] . Их отряд собирался под знаменем местного правителя, как некогда большое войско, которое в VIII веке короли вели за собой на грабеж. Они окружали каждого сеньора, как уменьшенная, но точная копия королевского двора. Новая организация политических и социальных отношений в действительности отражала необходимость адаптировать государственные формы к конкретным требованиям, к реальности, которую победная мощь каролингских государей на некоторое время подчинила себе, смела с пути, но которая продолжала незаметно управлять институтом монархии, ежедневным сплетением человеческих отношений. Такой реальностью была растущая сила аристократии, преобладание больших сельских владений и невозможность управлять на расстоянии. Феодальная раздробленность соответствует природе крестьянского мира, замкнутого на самом себе и окруженного бесчисленными и непроницаемыми стенами. Безраздельный господин, опирающийся на верных рыцарей, хозяин каждой крепости предстает как король в миниатюре. Ему, однако, недостает одного, главного, атрибута государя — коронации. Именно это послужило причиной другого движения — реакции Церкви на происходящее.
55
Французское слово «chevalier» — «рыцарь» однокоренное с «cheval» — «лошадь».
Власть королей раннего Средневековья принципиально не распространялась на то, что в этом мире принадлежало Богу, — на Его святилища и людей, служивших Ему. Государи поддерживали Церковь, остерегались явно подчинять ее себе. Все епископства и крупные монастыри получили от королей хартии о привилегиях, запрещавшие представителям светской власти взимать поборы во владениях религиозных учреждений и принуждать к этому своих слуг. Ослабление власти королей, рост независимости местных правителей коснулись этих льгот. Герцоги, графы и сеньоры защищали всё свое владение целиком. Они претендовали на то, чтобы судить, наказывать и эксплуатировать всех своих подданных, за исключением рыцарей, не важно, зависели ли они от Церкви или нет. Это было первым посягательством. Кроме того, вдали от короля самые сильные правители присвоили еще одно право государей — они стали выступать защитниками, покровителями соборов и монастырей и желали сами назначать епископов и аббатов. Но если Церковь терпела, чтобы ее иерархов выбирали короли, которые были помазаны на царство святым миром, наделившим их сверхъестественным могуществом, она все-таки не могла допустить подобного вмешательства со стороны герцога или графа, на стороне которых была только сила. Церковь стала бороться.
Ей, однако, не хватало поддержки короля. Ослабление королевской власти вынудило церковную верхушку притязать на главную функцию монарха — заботу о поддержании мира. Через обряд коронации Бог наделял короля властью, которой тот уже не мог реально пользоваться. Следовательно, Бог был вправе лишить его этой власти и осуществлять ее непосредственно, то есть через своих служителей. Подобные притязания проявились сначала в области, которая более чем какая-либо другая страдала от отсутствия внимания короля, — на юге Галлии, в Аквитании и Нарбоннской провинции. Эти требования торжественно провозглашались в течение последних лет X века на больших сельских собраниях, возглавляемых епископами. Затем эта идея стала распространяться, продвигаться на север через долину Роны и Соны; после 1020 года она достигла северных границ Французского королевства. Она не пересекла их — дальше начиналась власть императора, государя, который был еще способен обеспечить мир и порядок. Но во всей Франции