Время созидать

Город смотрел ему вслед тысячью мигающих желтых глаз – это тысячи глаз Эрме-Ворона вперились в него, провожали его к той дыре.

Арон закрыл глаза. Он отвернулся от города и своей боли и постарался все-таки не плакать, потому что ни с мамой, ни с Саадаром он так и не попрощался.

Земля под ногами дрожала. Арон даже разулся, чтобы чувствовать лучше, и теперь стоял в липкой глине, а грязь приятно просачивалась сквозь пальцы. Теплый дождь промочил насквозь рубашку и штаны. Он хотел впитать этот вечер, и эту землю, и ветер, что вдруг поднялся и задул в его сторону, словно в спину подталкивал: ну же, чего стоишь?.. Но впитал только дождь.

Арон развернулся и побрел в темноту, освещая себе дорогу маленьким огоньком, похожим на тусклую монетку. И они были рядом – все время рядом, заглядывали в него, тянулись бесконечной белесой лентой вдоль каких-то своих, неведомых троп.

Дорогу он не помнил, но знал, куда нужно идти – то место тянуло его, звало к себе.

Он шел долго, пока не заболели ноги, постоянно спотыкался, падал в грязь, но поднимался и шел все дальше и дальше, по выгоревшим от солнца холмам, которые заливало дождем. Внутри все тряслось, дрожало, сердце трепыхалось и подпрыгивало от каждого шага. Если бы он мог повернуться…

Но в спину ему кто-то смотрел пристально и жадно, и дороги назад не было.

Сколько он прошел – Арон не знал, утоптанная тропа под ногами закончилась давно, вокруг плясали столбы огня, гром шел за ним по пятам. В ушах звенело от грохота, глаза слепли от молний.

А потом его резко, сразу накрыло туманом. Мир качнулся вверх, вниз – и пропал.

…Из тумана Арон вынырнул рывком. И совсем в другом месте – ни моря, ни города не видно. Его как будто прожевали и выплюнули на землю – Арон лежал, скрючившись от боли, сжавшись в комок. В голову словно воткнулся огненный штырь. Он вращался, протыкая глаз, и огонь наливался внутри. Арон лежал на мокрой земле в какой-то луже и не мог шевельнуться. Мог только хрипеть, кусая руки.

Боль хотела присвоить его, она была сама по себе, она была им, она была миром вокруг. Только она – и ничего больше. Арон закричал.

«Я могу прекратить это, – сказал кто-то могущественный, сильный внутри. Арон едва его услышал, но – услышал. – Боли больше не будет».

«Никогда?»

«Никогда».

Чужие мысли не пугали. От них было приятно, боль утихала… Почти. Руки тряслись, в голове – тот же туман, темнота. Арон широко раскрыл глаза, но не видел ничего: ни неба, ни звезд. Только вспышки боли расцвечивали все вокруг. Его мутило.

А потом ему вспороли живот.

Арон заорал, согнулся, пытаясь удержать выпадающие из раны кишки, и не мог удержать, и ничего не стало, кроме этой зияющей раны.

– Прекрати! Прекрати! Прошу!

Его выворачивало, скручивало, обжигало. В него тыкали штыками и стреляли из ружей, ему выдирали волосы, и отрезали уши, и ломали ноги и ребра.

– Пре… кра… ти! – взмолился Арон. – П-п-пожалуйста! Я… Хочу… Хочу… Прекратить!

«Пусть будет так, Арон, сын Гарольда».

Боль утихла так же резко, как и появилась, и Арон еще долго лежал, не веря, что жив. Жив ли? Голова кружилась, во рту было кисло, и встать на ноги тяжело, но определенно – никакой раны в животе, никаких сломанных ребер!

Где он? Вокруг размокшая земля, колкая сухая трава. Сильно пахнет дымом – где-то рядом дом или хижина? В темноте этого не рассмотреть.

Арон встал на колени и попробовал зажечь огонек. Влажно сверкнули справа большие необработанные камни, сложенные в стену.

Что это за стена?.. Он знал лишь, что надо идти вдоль нее.

И Арон поднялся и долго шел вдоль этой стены – без мыслей в голове, просто шел, пока стена не закончилась, и он не увидел впереди слабый свет.

– Кто тут? – произнес с тревогой голос в темноте.

Ему резко ответил другой, неразборчивый. Арон понял слово «кричал».

Круг света дрогнул, когда Арон рванулся к нему. Это был маленький масляный светильник в руке девочки на пороге хижины. Арон не думал. Чужой, но знакомый, тот, что сидел внутри, тихим голосом приказал: «Ее», и Арон вцепился в девчонку, и она только слабо вскрикнула, и Арон подхватил ее, совсем легкую, слабую – и потащил в туман.

«Неси ее ко мне».

Только желание – схватить, нести… Для чего? Все равно.

«Ты избранный, Арон, сын Гарольда». Эти слова разлились внутри золотым свечением. Избранный! Только он может спасти город! И спасет!

Золотое свечение превратилось в багровое зарево за спиной. Запах гари и сгнивших яблок. Арон оглянулся: там, за спиной, поднималось пламя. Как тогда, на чердаке… И Арон захохотал: пусть горят, пусть! Кто горит – все равно!

Девочка в его руках кричала и плакала. Но потом затихла совсем.

Чужие мысли, чужая воля. Арон подчинялся им: так правильно. Так хочет Безликий. Он лучше знает, что делать.

Он знает, как спасти город. Не будет огня, никто не умрет, все будут счастливы… А он станет героем. Да! Настоящим героем.

Арон не помнил, как оказался возле дыры в земле.

Девчонка кричала в темноте, тонко и визгливо, ужасно противно, и Арон хотел ее ударить.

«Бей».

Рука замерла.

«Не стану. Она этого не достойна», – Арон плюнул себе под ноги.

«Хорошо. Но ты должен убить ее».

Я должен убить ее, спокойно подумал Арон. Взять ее за горло, кинуть в дыру и ждать, пока ее жизнь не уйдет в эту землю, и тогда земля успокоится, и тогда ничего не случится с городом, с мамой! Выбор должен быть закреплен жертвой.

Он уже знал, что огромные плиты земли под ним приходят в движение. Чтобы остановить их, нужна большая сила: такая, как у него.

Арон схватил обмякшую девчонку за горло. Она уже не сопротивлялась, висела в руках, как мешок, и Арону ничего не стоило…

Я должен убить ее, напомнил он себе. Это как свернуть голову гусю. Или курице.

Сгусток света, что он создал, был таким ярким, что видно было далеко. Девчонка в руках – грязная, в разорванном платье, и у него – власть, власть над ее жизнью… над миром…

Власть кружила голову. Накатывала мощной волной, ударяя в грудь. Кто-то все твердил свое в темноте, рядом, и Арон снова схватился за шею девчонки. Встряхнул, чтобы она очнулась. Она должна видеть. Это были холодные мысли, чужие мысли.

«Закончи, – ударило в уши нетерпеливое. – Закончи!»

Земля под ногами начала медленно оседать, сыпаться, пошла трещинами, вздувалась, плясала. Надо торопиться!

«Сопляк!»

В груди все налилось злостью и огнем.

«Стань мной, стань сильнее! Убей!»