Время, вперед !

Единственный целый глаз смотрел кругло и пронзительно, как у петуха, в сторону.

Другой - был слепой, с белым, тусклым бельмом.

– Один глаз на нас, а другой на Арзамас, - хохотал, подергиваясь, Саенко,

Он тащил к себе голову Загирова. Он мял ее, обнимал, гладил, щипал волосы.

Трижды уже, отворачиваясь, лазил Саенко в свой потайной карман, и трижды хозяин ходил куда-то через двор по колено в бурьяне и возвращался с желтыми кислыми огурцами в руках и с раздутым карманом.

– Слушай меня, корешок, слушай меня, татарская морда!
– кричал Саенко, суясь мокрым ртом в ухо Загирова.

– Понимай меня!..

И он продолжал завывать:

Эх, был я мальчик с синими кудрями,

На строительство попал.

Сиротой остался бездомным,

Без вины, товарищи, пропал!

– Пусти, Коля, пусти...

– Полегче, ребятишки, полегче!

Стаканы валились с мокрого верстака.

Саенко кричал:

Стаканчики да гра-не-ные

Упали да со сто-ла-ла!

Пил Саенко. Пил набожно хозяин. Загиров сначала не пил, отказывался, жадно смотрел на огурцы.

– Пей, татарин, пей, корешок. Гуляй, не стесняйся. Не обижай меня. Меня каждый обидеть может. Я угощаю. Может, я свою судьбу прогуливаю!..

Он совал Загирову в зубы стакан.

За окном бежала синяя до черноты конопля.

Загиров, стиснув зубы, взял стакан. Он опустил в него пальцы и сбросил в сторону несколько капель. Зажмурился. Выпил. Потянулся к огурцу.

– Обедай, обедай, такую твою мать!
– хохотал Саенко.

Водка ударила Загирову в голову.

Он опять опустил пальцы в стакан, стряхнул на стружки и выпил.

Он подражал старым татарам. Аллах запрещает пить водку. В Коране написано, говорят старики, что в капле водки сидит дьявол. Но они были хитрые, эти старики. Они опускали в стакан шафранные пальцы и сбрасывали на пол каплю, ту самую каплю, в которой сидит дьявол. А остальные уже можно было пить безопасно.

Загиров пил натощак и быстро хмелел.

Ему захотелось рассказать дружку про хитрых стариков, про каплю, про дьявола и про Коран.

– Слушай. Коля, - говорил он, доверчиво разводя рот до ушей, до острых, глиняных, движущихся ушей, - слушай, Коля, что я тебе скажу. Как наши старики пьют, так непременно каплю сбрасывают. Ну, сбрасывают прямо пальцами каплю, потому что в той капле обязательно нечистая сила, то есть в той капле обязательно черт; такие хитрые у нас старики, и книга есть. Коран называется, понимаешь, Коля... Коран называется, старики говорят...

Саенко злобно смеялся.

– А, татарская твоя морда, понимаю, бога своего хочете обманывать.

– Бога не обманешь, бога не обманешь, - бормотал хозяин, крестясь в черный угол.
– Его не обманешь.

– Твой бог дурак, идеот, пить людям не позволяет, а наш бог - во, что надо, на большой палец, жри сколько хочешь! Не правда, хозяин?

Загиров миролюбиво ухмылялся:

– Зачем так говоришь, Коля? Наш бог, ваш бог, татарский бог, православный бог. Один бог у всех людей, один хороший бог у всех людей.

Он с радостным бессмыслием бормотал эти слова, много раз слышанные в детстве от разных людей. Он широко, нежно и робко улыбался.

LII

Хозяин надел очки. Он тянул с полки маленькую толстую книжечку в черном шагреневом переплете с золотыми словами "Духовные песни".

Он открыл ее и перекрестился.

– Блажен народ, у которого господь есть бог, - прошептал он, благолепно закрывая глаза.

И вдруг он вразумительно запел высоким, негнущимся, заунывным голосом:

Велика страна родная;

Как могучий богатырь,

Полушарье край от края

Охватила ее ширь.

Но к величию пространства

Возвеличь ее, благой;

Правдой первохристианства,

Жизнью истинно святой,

Силой духа, силой слова

Осчастливь судьбу Руси.

К высям царствия Христова

Мысль народа вознеси.

Хозяин поднял целый глаз к темному потолку и повторил с наставительным, углубленным выражением:

К высям царствия Христова

Мысль народа вознеси!

– А ты говоришь - ваш бог, наш бог!
– закричал Саенко.
– Наш бог вот какой, эх ты, татарская твоя морда.

– Зачем, Коля, ругаешься?
– жалобно сказал Загиров.
– Ай, как нехорошо, ай, как плохо. Что я тебе сделал такое?

Хозяин продолжал, строго взглянув на товарищков:

Да умрет кумир телесный,

Материальный идеал;

Дай, чтоб идеал небесный

Над страною воссиял!

Изо всей силы захлопнулась дверь и вновь распахнулась.

Ветер, пыль и дождь ворвались в сарай.

Сухим облаком встали и закружились стружки, С полки полетела жестянка с гвоздями. Книжка замелькала листами и закрутилась, как подстреленный голубь.

Через двор пролетала вырванная с дерева ветка.

Черные башни бурана рушились на станицу.

Свет померк.

Хозяин бросился к двери. С грохотом посыпались гробы. Метались и хлопали вишневые полотнища знамен.

Хозяин тащил распахнувшуюся дверь за веревку, как упрямую лошадь. Наконец, он ее захлопнул.

Бежала совершенно уже черная конопля.

– Ай, плохо ребятам на участке, ай, плохо, - бормотал Загиров.

– Пей, татарская морда!
– кричал в беспамятстве Саенко.
– Слыхал: да умрет кумир телесный, матерьяльный идеал!.. Крой!.. Крой дальше! Пусть его вывернет из земли, к чертовой бабушке! Пускай чисто все поваляет!

Башни бурана летели через станицу, через плотину, через озеро - к площадке строительства.

– Эй, хозяин, хороший человек, седай ко мне, слушай, что я тебе скажу. Смотри сюда.

Саенко отвернулся и, валясь, стал поспешно рыться потайном кармане. Он вытащил протертый до дыр листок бумаги, исписанный полинявшим химическим карандашом.

– Смотри здесь, смотри здесь, хозяин. Папаши моего, отца моего родного письмо. Три месяца назад получил. Его как угнали, папашу моего, отца моего родного. Как записали в кулаки, как угнали... Письмо оттудова пришло. Стой! Не хватай! Не хватай руками папаши моего родного слова. Не заслоняй мне света, не заслоняй, а то убью!