Время вприпрыжку. Часть 1

Родителей не проведешь. Чуткий мамин взор уловил наведенный за месяц Юлией некий специфический женский расклад-порядок в наполненном совместными усилиями Виталия и Юлии антураже, не успевший разрушиться после ссоры-расставания. Явно поделилась своими мыслями с отцом. Пока сын отвлекался на, как он сам себе описал — «быстро-к-холодильнику-и-резко-подорвался-накрыть-покормить-маму-и-папу».

— Да как сказать, расстроилось всё, не успев начаться. Познакомились. Разбежались. Всё, прошла любовь, увяли помидоры. — признался Галанов, промолчавший о истинном восприятии им размолвки.

— Быстро у тебя дела делаются. Неправильно как то это. Переживаешь? Вижу, не отпирайся. — констатировала стоявшая рядом мама.

— Есть такое. — не смог соврать Виталий.

Мать помолчала, не став углубляться в подробности, как предположил было себе сынуля. И быстренько, на всякий случай произнесла:

— Решай сам, я советовать тебе ничего не буду, — и тут же добавила, начав старую песню — но, может, у нас поищешь себе девушку?

Галанов вздохнул. Опять она за своё. Отчётливо понятно, намёк в какую сторону. Давно известную, хуже некуда. И, увы, не поймет, что его ненависть к церкви и многому, связанному с религией, взрастила она сама. А отнюдь не ВУЗ, давший детско-пионерско-школьному «бога нет» опору истинного материалистического понимания мира. Эх, мама! Проще смолчать. Ему, а не ей. Религиозные чувства — это неизлечимо. Мозги, в которые с детства, ей и бабушке, исподволь вливались догмы и установки упоротыми ранее «древлеправославным», ныне «старообрядческим» поколениями фанатиков попов-старообрядцев. Галанов вспомнил, с какими скандалами в школьные годы (в советское время, ха-ха, кто б мог подумать!) отстаивал своё право не креститься, не кидать поклоны на иконку в углу и не посещать (Сынок, хотя бы по «праздникам», я тебя не о многом прошу!) эту долбаную церковь. Подвинутой на «всё равно надо во что-то верить» невесты, не говоря уже о истовом религиозном упрямстве «а-ля мама» ему ещё не хватало!

Он демонстративно скривил физиономию. Мама всё поняла. И не стала продолжать. Не только сын, но и мать с годами научилась отодвигать слегка в сторону «идеологические разногласия». До более удобного случая. Если есть странные сомнения в материнской настойчивости. Ну Вы поняли, да?

— А со старой квартирой что? Продавать будешь? — с непринужденностью, возможной только между близкими родственниками, перешла мать от потенциально конфликтоносной к другой, совсем не спорной, теме.

— Жалко как-то, столько лет там прожил. Стоит, пить-есть не просит, ну и пусть. А, может в Москву рванёте? Квартиру новую для вас купим.

Мама посмотрела на отца. Похоже, они обсуждали этот вопрос и, помявшись, сказала:

— Знаешь, сынок, ты деньги не трать на нас. Квартира у тебя теперь шикарная, машина. С девушкой своей, может, помиритесь. Или новую найдешь. Живи и радуйся. Наукой занимайся дальше. Раз так хорошо выходит. — она улыбнулась ему. — А у нас спокойнее, мы в Москву переезжать не хотим, всё на месте налаженное и своим чередом идёт. Тут, в столице, все какие-то бешеные. И город сумасшедший.

— Ну да, что есть, то есть. У меня первый год такие же были ощущения, потом привык, а сейчас и не замечаю — поддержал впечатление Виталий. — а если передумайте, тоже все вопросы быстро порешаем. Сам убедился, когда есть возможности финансовые, как легко делается задуманное — явно гордясь собой (а, что нельзя? Хотя бы перед родителями покрасоваться собой!?) добавил он.

* * *

7 днями позже.

Мама и папа, неделю радовавшие себя и сына обществом друг друга, отправились домой. Посадив их на поезд до Ижевска, от которого домой — рукой подать, Виталий попросил покрутить водителя-охранника по улицам Москвы. Казанцев и крутил. От Казанского вокзала. Вот такая, понимаешь, загогулина:-)

Лишние километры помогли привести чувства, растрепанные любовной коллизией и первым, после срывания покровов, общением лицом к лицу с родителями, в некую систему. Кое-как определившись с вопросом «что буду делать дальше в первую очередь», Галанов сориентировал Казанцева рулить к дому.

Работать и вникать во что-то серьёзное? Не сегодня, не сейчас. Включив телевизор и развалившись на опустевшей кровати (воспоминания в прошедшем времени о постельных забавах с Юлией грустно и обидно царапнули где-то внутри, снизив настроение ещё на тон), он скоротал вечерок за просмотром исторического ТВ-шоу. Циничная и умная молодящаяся парочка негодяйчиков-ведущих стравила на этот раз в студии чудом выживших в бушующих волнах канувшего века и дотянувших на остатках здоровья и чуде «исключений из правил» восьмидесятилетних ветеранов. ВОХРовец ГУЛАГа, попавший в сорок втором на фронт и дошагавший в стрелковой дивизии до Германии. Оппонентом ему выставили сына «спеца» рухнувшей империи, достаточно высоко поднявшегося по советской партийно-хозяйственной лестнице, а позже отправленного за полярный круг со всей семьёй.

К концу «шоу» старики, заведенные отточенными, к месту вставленными фразами поднатаскавшихся на своём ремесле и четко державшими руку на тонусе передачи политзатейниками, готовы были вцепиться друг другу в глотку. Умело раздраконенные цитатами, хроникой, воспоминаниями и прочим «наглядным материалом» свидетели великих перепетий вспомнили тлевший под грузом десятилетий огонь классовой ненависти, густо замешанный на пропаганде, оправданной потом и кровью погибших товарищей и сотнями километров, пройденных с видами немецких зверств на освобождаемой земле первого и на неизбывной обиде поломанной жизни второго. Выскакивавшие из рядов свидетели и родственники жертв и участников пиршеств молоха революций, войн и прочих крутых переломов вносили свою лепту.

Вскоре после начала Виталий отбросил мысль о нанятых актерах. Черт его знает. Слишком натуральна была ненависть двух стариков. Несчастная наша страна и человечество в целом. Поганые времена перемен. Ублюдочные в самомнении и убеждённости в самовыписанном «праве на это» вожди, готовые слать народы на смерть, кидать целые поколения в топку конфликтов, социальных экспериментов и великих, без всякой иронии, но кровавых в своём воплощении, новых идей и последующих корректировок их неоднозначных результатов.

Поскакав мыслями на тему итогов двадцатого столетия, Галанов сделал лежащий на поверхности вывод о том, что человечество, поддержав уродов на вершине «сапиенсовой» пирамиды, в который раз выбрало практические шишки на свою бестолковку. Платя цену миллионами жизней за победу быстроты экспериментальных проверок над неторопливым ходом эволюционной альтернативы. Как и всегда, впрочем. Дурные наклонности и личные тараканы конкретных харизм вождей только усугубляли процесс рубки леса и число щепок.

Плюнув на глубинные исторические ассоциации, обрезав доступ крышесносящему ящику к выплескивающемуся из розетки «лепездричеству» и вернувшись к «своему и личному», Виталий взял мобилку и выбрал номер Юлии. Желание обнять красотку и дать волю раздразненным легкой любовной победой инстинктам намекало о себе всё настойчивее. Происшедшее он воспринимал как недоразумение. Идиотское, но вызывающее всё большее расстройство и искреннее огорчение. Большой палец приготовился упасть на отмеченную зелёным кнопку. Что, если она не ждёт? Отлупа или иных обидных слов слышать не хотелось. Хотя какая его в ссоре вина!? Не было ничего! Но девушку было не разубедить. Ну какого ты влезла тогда в машину, Марина? Шофер у неё свой, видите ли, где-то в пробке застрял. Или сломал что-то там. Ага. Сломал. Хм. Да. Три раза поводы уважительные и приятные нашлись потеснее с Колесниковой пообщаться. Ему. Факт. Над этим тоже стоит поскрипеть головой! Особенно пикантно сейчас выглядит момент, что «просто поболтать» с ней самому на задних сиденьях рядом… н-да, волнующе с ней рядом. Быть. Вот и думай про женскую чувствительность Юлии теперь. Подвозить тебя, Марина, было приятно. Вот и доподвозился. Блин! Нефиг на другие красивые ножки засматриваться, если уже одна пара в твоём полном доступе. Так и начинают верить в высшую справедливость и прочую чушь. Он разочарованно хмыкнул. Отмузыкалив и пожонглировав минуту-другую «межушным Попкорном» возможные шансы и вероятности, Галанов отменил вызов.

* * *

Разогнанные поступью ночи облака открыли скудное на звезды засвеченное столичное небо. Одевшись потеплее (мартовская погода во время, которое, положив руку на сердце, «уже баиньки», да на высоте, стремящейся к трёхзначной цифре, чувствовалась исключительно теоретически), захватив огромную кружку с кофе Галанов удобно расположился в кресле на балконе. Наблюдение сверху за вечным, всепогодно-всесезонным, «вне ритма дня и ночи» ритмом мегаполиса затягивало. Засидевшийся далеко за полночь Виталий, не отрываясь, долго смотрел на «стареющую», в третьей четверти, всплывшую над горизонтом Селену. Сравнивая подлунные впечатления дикарствовования позапрошлогоднего августа на берегу Каламитского залива (где, кстати, и родились первые мысли насчет того, что позже воплотилось в АГ-контуре) в Крыму, недалеко от Углового, с визитом в 1985 туда же в школьную пору. Текущие надмегаполисные ощущения. И, нежданно вползшие под черепок экстраполяции о думах крестьянина-путника 12 века, ночующего в поле под покрывалом звёздного неба в каком-нибудь Черниговском княжестве Древней Руси. Эмоции и ассоциации различались. Но не смотревшая на него миллиардолетняя сателлитка-дочь, возможно рожденная от подозрительно-сомнительной близости с блудливой Тейей. Бывшая всё такой же, что без малого тысячелетие, что миллион, что миллиард лет тому назад.