Время зимы

— Хорт, сколько поганые стервятники Шараяны уже не беспокоят Сьёрг? — Конунг обернулся к брюхатому.

— С лета, владыка Торхейм, — быстро ответил толстяк, будто знал заранее, о чем его спросят.

— Долгое затишье. — Конунг помрачнел.

Надолго в стенах тронного зала повисла тишина. Раш успел пересчитать все завязки на одеянии толстяка Хорта, рубины в эфесе меча Берна, а владыка Торхейм, вернувшийся на трон, продолжал молчать.

— Берн, ты что скажешь? — Наконец обратился к прямому, как гвоздь, северянину.

Рашу показалось, что голос владыки в этот раз звучит уважительнее, чем когда он говорил с брюхатым. Карманнику вдруг и саму стало интересно, что же ответит молчун.

— Хорт прав — мы не знаем, что за чужестранец принес нам черные вести с южных границ Артума. Но можно послать кого-то к фергайрам и если девушка там, заставить ее говорить. Осторожность не глупость, никто еще не был за нее высмеян, владыка.

В то мгновение, когда позади Раша раздался шум отворившихся дверей, карманник как раз решил, что нашел северянина, который пришелся ему по душе.

В спину повеяло холодом и запахом морозного ветра. А после мимо Раша проследовали почтенного возраста матроны, одетые в белые мантии без всякой вышивки и длинные туники соболиного меха. Волосы всех троих белых ворон, как про себя окрестил матрон Раш, были заплетены в косы, как у Хани и старухи-колдуньи из деревни. Только фигурки и украшения на кончиках косиц были богаче — нефрит, сусальное золото, алый жемчуг из Кровавого моря. Карманник почувствовал знакомый зуд в ладонях, появлявшийся всякий раз, как он видел наживу, даже если понимал, что никогда не сможет ее украсть.

А потом Раш увидел и саму девчонку. Несмотря на то, что старость гнула матрон к земле, они все равно оставались выше Хани и белоголовая северянка затерялась среди них. Раш почувствовал легкое облегчение: девчонка пришла как раз вовремя, чтоб расспросы и сомнения упрямых дуболомов не затянулись.

— Вы в самое время явились, — отозвался Торхейм. — Я как раз собирался послать гонца в Белый шпиль.

От зоркого глаза карманника не укрылось, каким колючим взглядом Конунг встретил старух. Между Торхеймом и тремя седовласыми матронами будто зарождалась стужа. Раш впервые пожалел, что рядом нет всезнающей Миэ.

— У нас тяжелые вести, Конунг. — Взяла слово та, что шла первой. Она показалась Рашу самой старой, ее спина надулась горбом, что кособоко распластался на правом плече.

— Шараши на юге моих границ? — Торхейм метнул недобрый взгляд на брюхатого Хорта.

Толстяк попятился и подобрал живот, будто боялся, что его могут отнять вместо головы. Горбунья ответила, и ее короткое «да», взлетело к потолку черным вороном.

— Мы смотрели ее глазами. — Теперь заговорила вторая, такая сухая и тощая, что из-под одежд ее выпирали угловатые плечи. Старушечий костлявый палец указал на Хани. — Южные границы Артума почернели от полчищ отродий Шараяны. Мы глядели в Зеркало — всюду их следы, но самих ширшей нет как нет.

Раш взглянул на Хани и только теперь увидел, какой бледной она пришла. Будто сам Скальд выбелил ее лицо, смыл со щек румянец и украл цвет из глаз. Северянка смотрела себе под ноги, словно боялась оступиться.

— Что с деревней? — Зарычал Раш, двигаясь вперед. — Хани! Проклятая девчонка, посмотри на меня и скажи, что с ними!

Старухи разом поглядели на него и карманника обдало холодом, но он успел сделать еще несколько шагов, прежде чем северянка взглянула на него.

Никогда прежде Раш не чувствовал такой боли. Волна за волной его накрывали отчаяние, ярость, страх, паника. Он будто стал на пути шторма, который испытывал его крепость. Голова пошла кругом, до тошноты, до одури.

Раш увидел пепел. Пепел. Один только пепел. Он летал в воздухе, как мелкая мошкара. Перед глазами карманника замаячили лица, бесконечная вереница глаз и ртов. Люди, длинная живая лента. Они улыбались, но глаза их пожирало пламя, тела вспыхивали и тут же тлели. Вот в веренице промелькнул Банру — грустный взгляд бронзовокожего тутмосийца скользнул по Рашу и на его глазах Банру разлетелся пеплом. И снова лица, лица. Арэн, весь в пепельном саване. Лента скользнула дальше, Арэн растворился в тумане. Пепел, только пепел. Миэ. Красавица Миэ, которую медленно пожирал огонь. Кожа ее тлела прямо на глазах, обнажая мясо, которое обуглилось так же скоро, и вот уже хоровод водит скелет с пляшущей челюстью.

Раш скорчился, поздно понимая, что лежит на полу и трясется судорогами, как в припадке падучей. Хани отвернулась и боль, преданным псом, отступила вслед за нею.

Карманник перевернулся на живот, подобрался, неторопливо встал сперва на колени, потом на ноги. Зрение вернулось к нему, видения исчезли, но все тело ныло, будто его долго колотили палками.

Никто из стоящих в зале даже не пошевельнулся. Только Эрик неотрывно следил за Хани, и губы его дергались, словно шамаи готовился обнажить волчьи клыки. Девушка вернула взгляд в пол, тяжелые косы закрыли лицо от мира.

— Только смерть, — прошептала она еле слышно.

— Чья? — Раш потирал ушибленный затылок.

Но Хани ничего не ответила или просто не успела, потому что в тронном зале снова зазвучал голос горбатой старухи. В нем карманнику чудилось что-то от вороньего карканья — черное пророчество. На краткий миг Рашу захотелось выхватить украденный кинжал со зловещим пламенеющим лезвием и воткнуть его мегере в рот по самую рукоять, и от такой мысли сделалось неожиданно хорошо. Но тут его спугнул взгляд одной из старух и парень поспешно отвернулся: хоть ничто не говорило о подобном, карманнику чудилось будто белое воронье видит насквозь самое его нутро.

— Нужно ехать на юг, Конунг, — сказала горбунья. — Собирать войско и прогонять скверну с наших земель, пока ее корни не укрепились в чистых снегах Артума. Много времени потеряно, больше некогда ждать. Много невинных умерло.

— Где же были ваши хваленые глаза? — Торхейм метнул в старух огненный взгляд. Лицо владыки Северных земель стремительно багровело, наливалось гневом, как спелое яблоко. — Я чту ваше уединение, колдуньи, исполняю все ваши просьбы, слушаю каждое слово и не вмешиваюсь, когда вы остаетесь глухи к моим просьбам. Но вы клялись не мне, вы клялись Артуму следить за его просторами и охранять покой неустанно, и днем и ночью! А нынче же вы говорите, что юг моих земель обагрился кровью невинных жителей, чьи души навечно попали в гартисову огненную бездну!

Слюна летела из его рта, пальцы сжимались в кулаки и тут же разжимались, чтоб снова собраться разом. Никто не смел перебить Конунга, все мужчины, кроме Раша, потупили взоры. Старухи же, напротив, будто собирались подчинить его сразу в три пары глаз. Горбунья дождалась, пока Торхейм закончил.

— Мальчишка, — презрительно фыркнула она, и Раш готов был спорить, что косы ее зашевелились змеиным клубком. — Благодари Снежного, что здесь так мало людей и никто не узнает, что сильный Конунг верещал, как мальчишка, у которого еще и борода не проклюнулась. Хватит стенать, Торхейм. Нужно звать вождей, пусть дадут своим знаменам ветра, а лошадям дороги!