Всадник. Легенда Сонной Лощины

– По-моему, тебе еще не стоит появляться в деревне. Вчера слухи так и витали повсюду, и у Катрины не очень-то получилось пресечь их. Что странно, действительно странно. Даже те, кого я считал не слишком-то легковерными, кажется, купились на бред Смита.

Меня пробрал озноб, хотя я и стояла на солнечном пятачке.

– Ничего не странно. Это все та лесная тварь. Что бы ни заразило Янссена и Смита, оно передается от человека к человеку, как болезнь.

Возможно, мелькнула мысль, люди в Лощине не такие уж невежественные – и не такие невинные, – как я надеялась. Но я все еще не понимала почему. Почему тьма, сидевшая в чаще, вдруг принялась расползаться, распространяться? Почему то лесное существо словно бы кружило вокруг меня, все приближаясь и приближаясь? Может, потому, что меня пометил Всадник? Или потому, что я видела, как оно расправлялось с Юстусом? Или это какое-то проклятие Шулера де Яагера? Я стиснула зубы. Для разгадки мне чего-то не хватало. Увидеть всю картину целиком никак не получалось. А теперь дед еще и собирался оставить меня тут, дома, чтобы я сидела и вышивала, пока он будет добывать подсказки.

– Если зло распространяется подобно болезни, тем более тебе нужно остаться дома, – заявил Бром. – Ты же считаешь, что Хенрик Янссен не в ответе за свои вчерашние действия.

– Я этого не говорила. Я имела в виду – не совсем в ответе. Не знаю, я, наверное, не очень хорошо объяснила.

– Ты объяснила достаточно, и если я увижу его, то не почувствую вины за любой ущерб, нанесенный ему. Что бы у нас ни творилось, оно, похоже, вращается вокруг тебя, а я не хочу, чтобы ты была в центре происходящего. Я не смогу защитить тебя от целой разгневанной деревни. Ты останешься здесь, в безопасности.

Он легонько пришпорил Донара пятками, и конь двинулся рысью. Я кинулась за ними – и догнала, и побежала рядом. Это мое расследование, кипела я, и Бром не должен вести его без меня! Это нечестно! Кроме того, он не видел то, что видела я. И не знает того, что я знаю.

– Но, опа, – выпалила я на бегу. – Если поеду с тобой, я смогу поговорить с другими детьми, пока ты общаешься с учителем.

Бром нахмурился:

– Я сказал – нет, Бен. Не веди себя как ребенок.

Я обиделась, зато поняла, почему отказ Брома так тревожит меня. Как ни крути, он тоже в опасности – он ведь мой дед, и только поэтому люди могут решить, что он в чем-то виновен. И тем не менее он беспечно едет в деревню!

– Ты хочешь, чтобы я осталась дома, потому что считаешь меня девчонкой, а не мальчиком. – Я не смогла изгнать из голоса отвращение. – Думаешь, я ни на что не способна. Думаешь, я не могу защитить себя.

– Как я могу, прожив с твоей бабушкой тридцать два года, верить в такую глупость? Конечно, это не потому, что ты девочка.

Но дед отвел глаза, и я поняла: причина действительно в этом, что бы он ни говорил. И это ранило меня, сделало мне очень больно, ведь Бром всегда обращался со мной как с мальчиком, поддерживал меня, когда Катрина настаивала на том, что я должна вести себя как леди. Он не должен был полагать меня существом низшим, слабым, нуждающимся в защите. Бром должен был знать, кто я на самом деле.

Я продолжала бежать за ним до самой дороги, тянущейся вдоль леса и ведущей к деревне. Опа, беспокойно покосившись на тени, скользящие между деревьями, сказал:

– Возвращайся домой сейчас же, Бен. Я рассчитываю найти тебя там, когда вернусь.

Бром никогда не говорил со мной в таком тоне, никогда не приказывал мне делать то, чего я не хочу. Я открыла рот, чтобы возразить, затеять спор, заявить о глубочайшей несправедливости всего. Но не успела вымолвить и слова – дед пустил Донара галопом, оставив меня позади, с ног до головы в пыли.

Протерев глаза, я сердито уставилась ему вслед, отчасти желая побежать за Донаром, просто чтобы доказать, что Брому не остановить меня, если я действительно чего-то хочу. Но это, конечно, было бы ребячеством и лишь подорвало бы его доверие ко мне, а я хотела, чтобы он мне доверял, и потому только разочарованно пнула ближайший валун.

Оглянувшись, я увидела стоящую на крыльце Катрину, с тревогой глядящую на меня. Я помахала ей, давая понять, что уже возвращаюсь.

Все случилось так внезапно, что я даже не осознала происходящего. Только что я, помахав Катрине, направлялась к дому, а в следующий миг меня накрыла темнота, раздался хриплый торжествующий смех, в нос ударил запах пыльной мешковины, и чьи-то сильные руки схватили и потащили меня.

Первое, что пришло мне в голову, – это Хенрик Янссен, все еще охваченный тем безумием, которое овладело им прошлой ночью. Смутно подозревая, чем грозит мне это безумие, я принялась лягаться, пихаться, извиваться – в общем, делать все, чтобы вырваться.

Но похититель лишь стиснул меня крепче и прошипел:

– А ну прекрати, сучка.

Этот голос принадлежал не Хенрику Янссену. Это был голос Дидерика Смита.

Тут я и поняла, куда он тащит меня и зачем. Он держал меня перед собой, обхватив за талию, и я что было сил пнула его пятками по ногам. Выругавшись, он ударил меня по уху. Полуоглохнув от боли, я, кажется, услышала крик Катрины.

Она все видела, в ужасе думала я. Она будет действовать. Я смотрела прямо на нее, я ей махала, так что она должна была видеть, как Дидерик Смит поволок меня в лес. Она поднимет тревогу. Позовет Брома. Кто-нибудь найдет меня раньше, чем станет уже слишком поздно.

Пожалуйста, пусть кто-нибудь найдет меня, пока не поздно!

Смит грубо ломился сквозь кусты, не обращая внимания на колючие ветки. Я чувствовала, как шипы цепляются и колют меня, но сейчас меня это не волновало. Единственное, что меня заботило, это как ослабить нечеловеческую хватку похитителя. Я была уверена, что, вырвавшись, смогу убежать от него. Смит был неуклюж, ему ни за что не удалось бы догнать меня.

Едва кусты остались позади, кузнец швырнул меня на землю, да так, что из меня вышибло весь воздух. Разум кричал: «Вставай, беги, это твой шанс!», но тело не отвечало, и мигом позже на мою голову обрушился мясистый кулак Дидерика Смита. Перед глазами взорвались звезды, а мигом позже кузнец подхватил меня снова и перебросил через плечо с такой легкостью, словно я ничего не весила.

От побоев и качки кружилась голова, от духоты и запаха грязной мешковины тошнило. Я закашлялась, чувствуя, как подкатывает к горлу кислый комок, и тут же представила, как это будет ужасно, если меня вырвет в тот момент, когда на мне мешок.

В панике я замотала головой из стороны в сторону, лихорадочно пытаясь сбросить тряпку. Животом я ударялась о плечо Смита при каждом его шаге.

Он остановился, дернул плечом, слегка переместив меня, и прорычал:

– Хватит. Уймись.

Собрав все силы, я двинула его коленом в грудь. Сил у меня в данный момент было не слишком много, но мужчина все-таки крякнул и ослабил хватку. Я неуклюже скатилась с его плеча и рухнула на землю.

Вцепившись в грубую ткань, я сдернула с головы мешок – как раз вовремя, чтобы увидеть летящий мне в лицо кулак Дидерика Смита. Из разбитого носа хлынула кровь, и я скорчилась в агонии. Удар взрослого, охваченного яростью мужика – это совсем не то, что тычки маленьких острых кулачков слабосильных деревенских мальчишек. Казалось, что мне на голову рухнул огромный валун – или что меня лягнула лошадь.

На глаза навернулись слезы, и они разозлили меня, разозлили так, что мне захотелось дать сдачи. Сейчас не время плакать, подумала я. Плачут слабые, мягкотелые. А я должна выжить, должна вернуться к Катрине и Брому.

Пальцы мои шарили по земле, разыскивая хоть что-нибудь, чем можно было бы защититься от нависшего надо мной монстра, кулак которого, вновь опустившись на мое лицо, размозжил скулу, и я закричала, или попыталась закричать, но боль была сокрушительной, и с губ моих сорвался только жалкий писк.