Всадники

– Сед-лай!
– раздалась команда.

Выстроившись в колонну повзводно, эскадрон снялся на рысях.

"Цок-цок-цок! Цок-цок-цок!" - вызванивали по булыжнику главной улицы строевые кони под всадниками. "Та-та-та-тах! Та-та-та-тах!" - стучали колеса пулеметной тачанки. "Бум-бум-бум!" - басом громыхала запряженная восьмеркой эскадронная пушка. А позади, тоже на рысях, шел обоз: пароконные фуры с продовольствием и фуражом, походная кухня, телеги, нагруженные свежим сеном.

Поселковые мальчишки кинулись провожать, но скоро отстали. Ежась от утреннего холодка, они долго стояли на дороге, махали картузами. И каждый в эту минуту душой был там, в походной колонне.

Вечером бабка хватилась: где Севка? Кинулась к соседям, допросила Севкиных товарищей. Нет, никто не знал. Утром, когда провожали эскадрон, Севки среди мальчишек не было.

– Сбежал, окаянный!
– заголосила старуха.
– Где его теперь искать?

На следующее утро она полезла в свой сундук и нашла записку.

"Бабуся, не ругай меня и не плачь, - писал Севка крупными печатными буквами, хоть и знал, что бабка неграмотная.
– Двоим нам никак не прокормиться. Если объявится батька, дай ему знать, что ушел я с эскадроном Красной Армии. Авось не пропаду и вернусь с победой".

...День и другой шел эскадрон. Останавливались, пасли на лужайках коней, поили в ручьях. Кавалеристы приносили в котелках пшенную кашу, курили едкий самосад, иногда пели. А Севка лежал, закопавшись в сено, ничего не видел, но все слышал. Судороги сводили его голодный живот.

Наконец не выдержал - вылез. Был вечер. В небе светились звезды. Невдалеке паслись стреноженные кони. У костров сидели кавалеристы, ели дымящуюся кашу.

– Хлеб да соль!
– подошел Севка к одному из костров.

– Едим, да свой!
– ответил пожилой обозный, приглядываясь. Постой-ка, ты почему в расположении эскадрона находишься? Айда к командиру, товарищу Реброву.

Командир сидел на своей черной бурке, опершись спиной о седло, переобувался. У ног - широкий кавалерийский ремень, шашка в ножнах и маузер в деревянной кобуре.

– Парнишка приблудный!
– доложил ездовой.
– Тайком с обозом следует.

Командир посмотрел сурово:

– В эскадроне, да еще тайком. Выходит, ты, приятель, не иначе как военный шпион.

– Что вы, товарищ командир!
– взмолился Севка.
– Не сойти мне с этого места... Спросите у кузнеца дяди Архипа...

– У дяди Архипа? А не тот ли ты хлопчик, который моему Бурьяну на левую заднюю подкову подарил?

– Тот самый! Севастьяном звать. А фамилия - Снетков.

– Садись!
– приказал командир.
– Каши Снеткову!

Подали котелок, деревянную ложку. Севка уселся на край командирской бурки, чуть отодвинув шашку, глянул на конвойного, который его привел. Тот, потоптавшись, вернулся к своему костру.

Насытившись, Севка аккуратно облизал ложку, поблагодарил:

– Спасибо, дядя!

– На здоровье! А теперь расскажи, как думаешь домой добираться. Ведь отмахали мы за эти дни верст полтораста.

– Домой?
– вздохнул Севка.
– К бабке? Она и сама-то голодная-преголодная. А тут еще я. Домой мне никак нельзя, дядя. Вот если б вы в эскадрон взяли. Не глядите, что мал, мне уже четырнадцатый, прибавил он себе целый год.

– Могу при санчасти состоять или при кузнице с дядей Архипом. А если что - из пулемета тоже...

– Можешь из пулемета?

– Смогу! Пулеметчик Дроздов сколько раз при мне разбирал своего "максимку" до винтика. И ничего в нем хитрого, в пулемете.

Подумал, помолчал эскадронный.

– Писаря ко мне!
– приказал.

Явился писарь, козырнул, звякнул шпорами.

– Зачислить товарища Снеткова на котловое довольствие! Пока будет при кухне, а там увидим.

Вот как повернулась Севкина жизнь. Хоть без коня, без шашки, да все равно он теперь боец! А со временем добудет и коня.

Быстрый, неутомимый парнишка приглянулся всем. Кашевар, дядя Андрей, не скупился на похвалы:

– Огонь, не парень! Вихрь! Одно плохо - разут. Надо ему каку-никаку обувку справить, а то виду нет - шпоры не к чему прицепить.

И справил: где-то в деревне выменял у старика на алюминиевую собственного литья ложку пару новеньких пеньковых лаптей.

– Обувайся!
– приказал.
– Для лета - легки, для зимы теплы. Не у каждого взводного такая шикарная обувка имеется. Видел, в чем воюют?

– Как не видеть, - ответил Севка.
– У кого опорки, у кого калоши.

Кавалерия может воевать и в конном, и в пешем строю. Но в пешем она теряет главное свое преимущество - подвижность. Потому-то эскадрон, в котором служил Севка, часто перебрасывали, придавая его пехотным полкам для прорыва, для выхода на фланги, а то и в тыл противника. И хоть Севка в боях пока не участвовал, все же многое успел повидать и понять.

Дядя Андрей поучал:

– Главное - тыл, это уж завсегда. Фронт на нем, как дом на фундаменте. Наш эскадрон, к примеру, ходит сейчас по тылам противника. Через то у беляков дрожь в коленках и несварение желудка - не знают, где мы их лишь куснем для виду, а где под корень вдарим.

Засыпав две горсти соли и размешав в котле, кашевар продолжал, снизив голос:

– Беспременно вдарим! По всем приметам, не сегодня-завтра.

Предчувствие не обмануло старого бойца. В ночь Ребров перебросил эскадрон к небольшому селу, укрыл в роще и послал разведку.

– В гарнизоне от силы рота!
– доложил старший разведки.
– И, видать, нас не ждут. Вооружение не так чтобы шибкое: артиллерии - ноль, а пулеметов, по видимости, один - на колокольне. Если с наскоку...

– С наскоку петухи дерутся, - осадил разведчика эскадронный. Сколько же пулеметов, если не "по видимости"?

– Один, должно быть, - развел руками разведчик.
– Они тоже не дураки показывать.

К рассвету второй и третий взводы перешли подмерзшее болотце и затаились в овраге. Первому взводу приказано спешиться и идти на село в лоб - для маскировки.

Севка видел, как из рощи выскользнула цепь первого взвода, припала к земле. За ней - вторая цепь, тоже ползком. Неужели противник не видит? Или подпускает на выстрел?