Всадники

– Чего ты ждешь? – крикнул Уроз.

– Слушай, слушай, – бормотал Мокки. – Нельзя… нельзя же уйти… вот так… прямо сейчас.

– Почему же это? – спросил Уроз.

– Да потому что… потому что… – лепетал Мокки.

Внутренне он молил Аллаха, умолял его: «О Аллах! О Аллах! Сжалься над сердцем моим и телом моим, подскажи какую-нибудь причину, чтобы нам остаться здесь еще хоть чуть-чуть».

И нашел в конце концов причину, нашел ее в той, кто был причиной его замешательства.

– Ну как же, – уже более уверенным тоном сказал Мокки, – ведь исцеление тебя нужно оплатить, разве не так?

– Я заплачу, не бойся, – заверил его Уроз. – За все заплачу.

Не спуская глаз с Мокки, он добавил:

– Заплачу, когда мы будем проезжать мимо палатки. Ну, а теперь подай мне коня.

– Вот он, вот он, – заторопился саис.

Сейчас для него главное было вновь увидеть Зирех, обменяться с ней хотя бы несколькими словами, может, прикоснуться к ней… Дальше время не простиралось.

Гюльджан низко поклонилась путникам. Она стояла в окружении мужчин. Женщины стояли в сторонке. Но Зирех среди них не было.

III МОСТ

Заросшая травой тропинка проходила у самой речки. Была она такой гладкой, а шум воды таким ровным и певучим, что и слепой мог бы по ней пройти совершенно спокойно. А Мокки и в самом деле шагал, как слепой, хотя и с открытыми глазами. Он не видел ни золотистого утра, ни свежей долины. Он все еще пребывал в своих ночных переживаниях. Запах Зирех, вкус ее кожи, жар ее дыхания, отблески костра в ее зрачках, звук ее голоса заменили ему и растения с их ароматом, и ветер с его порывами, и солнце с его лучами, и реку с ее песнью.

Он вдруг перестал верить в то, что произошло.

Возможно ли такое, чтобы он, бедняк из бедняков, никогда не прикасавшийся к женщине, он, кому судьба батрака запрещала даже мечтать об этом, возможно ли, чтобы он, костлявый и неловкий парень, выросший из своего чапана, обладал ею, этим чудом, слышал из ее уст самые прекрасные на свете слова? Нет. Должно быть, ему приснились и эти видения, и эти слова. Просто Аллах послал ему один час счастливого безумия. А то разве не пришла бы Зирех проститься с ним?

Мокки поднес кулаки ко лбу и сделал резкий поворот вокруг. Он хотел убедиться хотя бы в одном: в том, что палатка кочевников действительно существовала. Ее не было, она скрылась за поворотом реки, стертая складками местности. Все, что осталось от нее, – так это только тонкая струйка серого дыма в дрожащем воздухе.

Длинная фигура Мокки загородила тропу. Джехол остановился, упершись в его грудь. Взгляд Уроза упал сверху на лицо, отмеченное печатью одержимости и отчаяния. Он спросил:

– Это была первая в твоей жизни женщина?

Мокки вздрогнул, но не от смущения или удивления, а от радости. Уроз знал: значит, сон был явью.

– Ну да, первая, первая, – закричал Мокки.

– И теперь все твои мысли только об этой продажной шлюхе, – утвердительно заметил Уроз.

– За то, что она тебя вылечила, Зирех не попросила ничего, а у меня, ты же знаешь, у меня нет даже и пол-афгани, – возразил саис.

Когда он произносил это, его плоское, некрасивое лицо вдруг сделалось каким-то необычайно благородным и даже красивым.

Уроз грубо ткнул рукояткой плети своему саису в ребра и проворчал:

– Давай, пошел! Хватит болтать об этой суке.

– Ты ничего не понимаешь в мире, о Уроз, – промолвил с нежностью Мокки.

Сердце его было преисполнено силы, внушаемой уверенностью. Глазами, ноздрями, губами и всей кожей впитывал он в себя доброту солнца, красоту утра и величие гор. Травы и листья с последними каплями росы были для него полем, усыпанным бесчисленными звездами.

Мокки наклонился, собрал воедино все мускулы, сжал плечи и пошел широкими, быстрыми шагами.

Из-за такой скорости саиса и Джехол тоже пошел быстрее. Уроз его не удерживал. Они догнали Мокки. Тот шел с высоко поднятой головой, что-то напевая. Когда Уроз обогнал его, он ему улыбнулся.

«Куда делось его вчерашнее желание убить меня?» – подумал Уроз.

Теперь песня Мокки слышалась сзади. Но Джехол шагал быстро. И скоро песня пропала, а слышен был лишь шум ветра да журчание воды.

Из-за резкого поворота, который делала река, Урозу пришлось остановиться. Гюльджан сказала ему, что переправиться на тот берег надо именно в этом месте. Другого моста больше не было во всей долине.

Уроз заколебался. Перед ним лежали два бревна, два почти не очищенные от веток ствола дерева, плохо пригнанные друг к другу, с мокрой корой, круто спускающиеся к другому берегу, который был намного ниже. Уроз оглянулся. Саиса не было видно.

«Неужели мне все время нужна будет нянька?» – подумал Уроз и направил Джехола на узкий скользкий мосток.

Конь приблизился к нему с крайним отвращением. Медленно и очень осторожно провел правой передней ногой по древесине, поцарапал ее, пощупал копытом и наконец поставил ногу. То же самое проделал и левой ногой. Затем одну за другой поставил задние ноги. Сделал шаг и остановился. Все мускулы коня дрожали. Уроз подумал о том, что хорошо было бы вернуться на тот берег, который он только что покинул. Невозможно. Мост был слишком узок, чтобы конь мог развернуться, а из-за наклона нельзя было пойти и вспять. Надо было идти на риск. В конец концов горная речка была хотя и быстрой, но не широкой.

Урозу не потребовалось понукать Джехола. Коню было все труднее стоять на месте. Он пошел вперед сам. Один нерешительный шаг… другой… Половина мостика была пройдена. И тут Уроз почувствовал такой сильный толчок, что только инстинкт акробата спас его от падения. Восстановив свою позицию в седле, он увидел, в какую беду попал. Копыто правой задней ноги Джехола поскользнулось на мокрой коре и провалилось между двумя бревнами. Они, словно капкан, зажали ногу коня на уровне бабки.

Конь замер на месте, и только бока его раздувались от неровного дыхания. Он безучастно опустил голову, словно отказываясь верить в то, что с ним произошло. Затем с диким ржанием выгнулся всем телом и дернул застрявшую ногу. Безрезультатно. Попытался еще раз и потом еще и еще. Все было тщетно.

Сотрясаемый этой обезумевшей, конвульсивной и вдруг ставшей бесполезной силой, Уроз впервые в жизни запаниковал. И услышал, как внутренний голос ему говорит, говорит, говорит:

«Джехол раненый, изувеченный, искалеченный, навсегда потерянный… раненый… изувеченный… искалеченный… навсегда потерянный…»

Из растерянности Уроза вывел еще один толчок, более сильный, чем другие. Инстинкт одного из лучших степных наездников подсказал ему, что на этот раз конь был очень близок к тому, чтобы вырваться из беды. Еще какая-нибудь доля секунды, еще одно, последнее, чуть более мощное усилие, и нога должна была освободиться. Но Джехол сделал все, что было в его силах. Зад коня опять пополз вниз.