Всадники

И тут он услышал, как чей-то голос рядом шепотом произнес:

– На своем коне он похож на принца.

Уроз повернулся, увидел Зирех и пришел в себя. Этот восхищенный голос, это сияющее лицо… Он добился большего, чем ожидал. Эта скрытная девка уже не владела собой. Теперь она никогда не забудет Мокки на Джехоле. «На своем коне», – сказала она. «На своем коне»…

Уроз подал саису знак спешиться. Мокки слез с коня. И опять стал выросшим из чапана юнцом.

– Мы уходим, – поставил Уроз в известность хозяина чайханы.

– К вечеру ты доберешься до хорошего караван-сарая, – пообещал тот. – И уж там сможешь отдохнуть как следует.

Уроз спросил счет.

– Счета не будет, – отвечал старый хазареец. – Я тебе много больше должен за все, что ты нам показал.

Уроз стал было настаивать. Старик тихо промолвил:

– Оставь бедняку его единственное богатство.

Когда путники, Мокки впереди, Уроз на Джехоле посередине и Зирех позади вышли на дорогу в Бамиан, хозяин чайханы вернулся к своему наргиле и затянулся дымом. Друзья его ждали каждый своей очереди. Бывшие рабы молча смотрели, как серый дымок поднимается по трубке через воду и улетает через сухие ветки навеса.

IV СЕРЕДИННАЯ ЛИНИЯ

Старая дорога на Бамиан осталась такой, какой она была с незапамятных времен: узкая и извилистая, покрытая в сухое время года пылью, словно толстым одеялом, в период дождей она превращалась в поток грязи с неровными краями и огромными рытвинами посередине. Одним словом, это была обыкновенная разбитая проселочная дорога. Колесный транспорт здесь не мог продвигаться. Вся торговля, все обмены между Югом и Севером совершались по большой дороге, по которой Уроз и Мокки ехали в течение нескольких часов после их бегства из Кабула.

А старая бамианская дорога, тихая и заброшенная, теперь служила только местным жителям: крестьянам, ремесленникам, пастухам, торговцам в разнос, случайным проезжим, а главное, дважды в год ею пользовались для перегона скота: весной – в горы, осенью – обратно в долины. Сейчас был октябрь. Стало быть, стада спускались и шли этим путем каждый день.

Во второй половине дня Уроз с высоты своего седла первым увидел на горизонте что-то вроде столба рыжего дыма, двигавшегося навстречу. Столб дыма быстро приближался. Появились и другие, подобные ему. Постепенно они все соединились в облако цвета глины, поднимавшееся в небо настолько высоко и создававшее такую плотную пелену, что оно совсем закрыло солнце на середине его пути от зенита до заката. Когда время от времени ветер создавал просветы, внизу было видно какое-то движение, то ли войска, то ли стада. Наконец, в просветах стали возникать животные и люди, кое-где вдруг сверкали, освещенные косыми лучами солнца, медь, сталь конской упряжи или оружия.

Мокки остановился, поджидая Уроза. Подошла и Зирех, держась за крупом Джехола. Она ни секунды не колебалась.

– Большие кочевники.

Она не выделила голосом слово «большие». Однако простой ее внутренней уверенности в глубоком, истинном и важном значении этого слова уже было достаточно. Для Зирех не было ничего общего между теми «малыми кочевниками», к которым принадлежала и она сама, и этими, гордо шагавшими сейчас в лучах золотистого солнца.

– Что это за племя? – вопросительно посмотрел Уроз на женщину.

– Это пуштуны с высокой границы, оттуда, откуда восходит солнце, – объяснила Зирех.

– Пуштуны… – посмотрел в том направлении Уроз.

Он никогда не встречал их караваны, проходившие в период перегона скота намного южнее степных районов. Но, как всякому афганцу, это название было ему более чем привычно. Пуштуны с восточных перевалов, пуштуны из крепостей, прилепившихся к горам, подобно орлиным гнездам… Пастухи и непобедимые воины. В своих мастерских они ковали сабли, пики, изготовляли ружья. Они завоевали долины до самой Амударьи, покорили хазарейцев, обратили язычников Кафиристана в истинную веру. Они изгнали из своих долин, после вековой партизанской войны, даже английских солдат, непобедимых в других местах. Пуштуны, племя господ… Кланы, поставлявшие стране королей… Вот уже тысячи и тысячи лет каждую весну они шли в горы, пересекая всю страну по всей ее ширине, от Индии до Ирана, шли при оружии, не заботясь ни о каких законах и ни о каких границах.

– Пуштуны, – эхом отозвался Мокки.

В его приглушенном голосе прозвучала тревога. В Меймене, его провинции, главы районов, сборщики налогов, высшие и средние армейские и полицейские чины, то есть все, кто командовал, присматривал и наказывал, всегда были пуштунами. Людьми другой крови, потомками победителей, присылаемыми из Кабула, из-за Гиндукуша, чтобы править степняками.

И Мокки снова протянул:

– Пуштуны.

Движущийся пыльный полог затянул из края в край всю долину, и завитки его поднимались высоко в небо. Подобно теплой еще золе от мирового пожара.

– Ступай, – подтолкнул саиса Уроз.

Тот сделал несколько неуверенных шагов, повернулся и, глядя на Зирех, шагавшую за Джехолом, предположил:

– А может, нам лучше свернуть на какую-нибудь тропу, которая проходит по лугу?

– Почему? – вопросительно посмотрел на него Уроз.

– Пуштуны занимают всю дорогу, их стадо – это все равно, что туча саранчи, и к тому же они с оружием, – пояснил Мокки.

– Дорога принадлежит всем прохожим, – не согласился Уроз. – Ступай!

Мокки вобрал голову в плечи и повиновался.

А поток пыли уже поглотил их и двигался дальше. Они не видели ничего. Слышны были лишь неясный топот со всех сторон, позвякивание металла, негромкий говор людей, но громче всего – ржание, блеяние, крики ослов, верблюдов, лай собак.

Зирех подбежала к Урозу, обхватила обеими руками его правую ногу и закричала:

– Я тебя умоляю, хозяин, свернем хотя бы на обочину.

– Почему? – недовольно тряхнул головой Уроз.

– Пуштуны всегда едут по самой середине дороги, – попыталась объяснить Зирех. – Они считают, что иначе их постигнет неудача.

– Я тоже так считаю, – нахмурился Уроз.

На лицах их оседало все больше пыли. И эта пепельная маска еще больше усиливала на лице Зирех выражение страха. Она простонала:

– Горе мне, дочери малого кочевого народа. Они растопчут меня ногами.

– Делай, как считаешь нужным, я тебе разрешаю, – снизошел Уроз.

Женщина поцеловала его в щиколотку и в три прыжка оказалась в канаве, идущей вдоль дороги. Мокки тоже кинулся было к этой хрупкой, тщедушной фигуре, но остановился на полпути.

– Иди, иди, – кинул ему Уроз презрительный взгляд.

Мокки присоединился к Зирех, взял ее за руку и почувствовал, как она дрожит в его огромной ладони.

– Смотри, – крикнула Зирех. – Твой хозяин поехал дальше. Он не иначе как с ума сошел.

– Просто он гордый, – отозвался Мокки.

– А чем это он гордится? – вновь вскричала Зирех. – Что он, настолько богат?

– Это не имеет значения! – объяснил Мокки. – Во всех трех северных провинциях нет чопендоза лучше его, и к тому же он сын великого Турсуна.