Всё, что возьму я с собой…

«Ну, что ж!.. Теперь моя совесть чиста. Если убьёмся, если рухнем посреди аэродрома – виноватым будешь именно ты, товарищ Степурин!..»

Хочешь, не хочешь, а мне пришлось целиком и полностью сосредоточиться на посадке. И вдруг, о чудо!.. Земля перестала нестись на меня с бешеной скоростью. Складывалось полное ощущение, будто бы, всё вокруг меня затормозилось, при этом я мог отчётливо рассмотреть каждую кочку, каждый кустик, между которыми беспечно бродил накануне. Никаких помутнений, никакой пелены перед глазами. Напротив, картинка чёткая и ясная, как никогда прежде. И самое главное, вовсе не самолёт несёт меня чёрте куда. Ныне боевая машина была полностью в моей власти, именно я манипулировал истребителем, который подчинялся моим командам. Вот я чуть-чуть потянул ручку на себя, и этот скоростной монстр начинает выравниваться, он послушно парит над поверхностью полосы. Ещё одно едва уловимое движение и боевая машина, осторожно коснувшись твёрдой поверхности, уже несёт меня по взлётно-посадочной полосе.

В это было трудно поверить. Тем не менее, я сам, без чьей-либо помощи, посадил самолёт, истребитель! Моей радости не было предела, мне хотелось подпрыгнуть до небес. Ощущение было такое, будто бы я только-только отыскал некую, недостающую деталь для запуска огромного, сложнейшего механизма. И этот агрегат вдруг закрутился, завибрировал всеми своими поршнями и шестерёнками – всё вдруг оказалось на своих местах. При этом я вновь поверил в себя. Выходило так, что не таким уж тупым и медлительным я оказался, как ранее о себе думал. Впрочем, всё это было ерундой, в сравнении с ощущением, которое поглотило весь мой разум: теперь-то я точно буду лётчиком!

Меж тем, инструктор Степурин равнодушно вылез из задней кабины, потянулся и сухо произнёс.

– Всё нормально, замечаний нет. К самостоятельному полёту готов!.. – сделав короткую паузу, инструктор добавил. – …Советую поторопиться. Командир эскадрильи не любит, когда курсанты опаздывают!

Казалось, я не бежал, а летел. Сбросив со своих плеч многотонный груз неприятностей, накопившийся за последние недели, я вовсе не чувствовал своего веса. Чуть позже ребята по эскадрильи рассказывали, как подполковник Катченко громко на меня орал, отчитывая за опоздание. Однако я этого совершенно не слышал. Нынче мой разум был занят совершенно иным. Словно наркоман, впервые подсевший на иглу, я всё ещё испытать кайф от своей недавней посадки, при этом мне не терпелось ещё и ещё раз испытать то непередаваемое ощущение. Теперь я уже точно знал, как и что мне необходимо делать.

Имелась и ещё одна причина моей спешки. Я торопился получить допуск к самостоятельному вылету до возвращения на аэродром Кравца и Корнейчука. Мне отчего-то казалось, что именно они, Николай Иванович и Владимир Викторович, обязательно спутают все, так удачно выпавшие ныне «карты».

Сразу скажу о том, что и с командиром эскадрильи я так же не оплошал. Более того, посадка выглядела гораздо уверенней, более осмысленной, едва ли не близкой к идеалу. Причём, по поводу «близкой к идеалу»… То была вовсе не моя выдумка или некий литературный оборот. На сей раз я практически дословно процитировал слова командира эскадрильи, сказанные мне уже на земле, во время послеполётного разбора.

Итак, моя мечта сбылась. Я получил допуск к самостоятельному полёту. Ныне я прибывал в каком-то полушаге от полноправного звания: лётчик.

Ровно в полдень самолёт с бортовым номером шестьдесят восемь, уже поджидал меня на авиа стоянке. Словно скаковая лошадь, нетерпеливо бьющая копытом в предчувствии очередного забега, боевая машина, слегка вибрируя на ветру элеронами и рулями, ожидала своего старта.

Мне, восемнадцатилетнему пацану, лишь год назад закончившему школу, доверили управление истребителем. Это уже потом, спустя тридцать или сорок лет, глядя на своего восемнадцатилетнего сына, я отчётливо понял, какие риски и опасности мог таить в себе тот первый самостоятельный вылет.

– Всё будет хорошо!.. – помогая мне с ремнями и замками парашюта, добродушно улыбнулся авиатехник. – …Если допустили – значит, достоин. Значит, всё у тебя получится.

Эх! Кабы бы те слова, да Богу в уши…

Чтобы быть правильно понятым я, пожалуй, позволю себе некоторое отступление.

Во время тренировочных полётов курсант неукоснительно выдерживает, все заданные ему параметры. За этим пристально следит инструктор. Если высота полёта определена пятистами метрами, она и должна быль пятьсот метров – не четыреста девяносто, ни пятьсот десять. Если скорость задана трёхстами километрами в час, то за триста двадцать ты наверняка получишь ручкой управления по коленкам. В общем, никаких отклонений, никакой отсебятины.

В самостоятельном полёте дело обстояло несколько иначе, потому как отсутствовал главный фактор прежней дисциплинированности. Имею в виду человека, сидевшего в задней кабине и неусыпно контролирующего твои действия. Ну, а когда ты вдруг оказался в полном одиночестве, можно было немного расслабиться, позволив себе некоторые вольности. Да, вы сами посудите: разве можно упустить возможность помахать крыльями девушкам, загорающим на пляже, или чуть пугануть лёгким пикированием колхозников, собирающих урожай на колхозном поле? Впрочем, сейчас я несколько утрирую, чуть преувеличивая те самые вольности, которые я мог позволить себе в первом самостоятельном полёте.

Самостоятельно взмыв в воздух, я, в первую очередь, от души наслаждался свободой. Не успев набрать высоту, подёргал рулями; на первом развороте закрутил такой неимоверный вираж, что плоскости самолёта задрожали, едва ли не в пред штопорной тряске. Несколько увлёкшись «воздушным озорством», я не заметил, как позади меня осталось условное место второго разворота – я его попросту проворонил. Чуть позже опоздал с выпуском шасси. Пытаясь поскорее исправить предыдущие ошибки, я невольно совершал новый, более серьёзные – так или иначе, всё больше и больше отдалялся от нормального режима полёта.

Напомню о том, что полёт по кругу достаточно скоротечен. С одной стороны, данное обстоятельство оказалось мне во благо, потому как я попросту не успел «вляпаться» во что-то серьёзное, необратимое. С другой стороны, мне не хватило совсем немного, чтоб вернуть машину в надлежащий режим. То есть, промахи, связанные с моими легкомысленными действиями, пришлось выправлять уже непосредственно перед полосой. Рано выполнив третий разворот, я заходил на полосу достаточно высоко – мне необходимо было срочно гасить посадочную скорость.

О том же самом напомнил руководитель полётов, наблюдавший за моим, отчасти внештатным заходом на полосу: «933, прибери обороты двигателя!.. Прибери обороты!..»

Знал бы он о том, что я уже давно перевёл ручку управления двигателя в самое крайнее положение. Более того, я ещё и выпустил тормозные щитки. А он, зараза!.. Имею в виду этот долбаный истребитель, который предательски нёсся к земле с повышенной скоростью. В ту минуту я, помниться, подумал о том, что самолёт мне по-своему мстил. Дескать, вот тебе, бестолочь! Будешь знать, как хулиганить в воздухе!

Пусть и с большим перелётом, но мне, с горем пополам, всё же удалось посадить самолёт на полосу. Вполне допускаю мысль о том, что со стороны моя посадка выглядела не такой уж и страшной. По крайней мере, запросив взлёт с «конвейера» (это когда, едва приземлившись, самолёт тотчас уходит на взлёт), я незамедлительно получил «добро» от руководителя полётов. При этом, доложив о переводе закрылок во взлётное положение, я увеличил обороты двигателя до максимального значения.

Доложить-то я доложил, а вот кнопку закрылков вовсе не нажал. Попросту запарился, потому и доложил на автомате. Впрочем, на тот момент каких-либо неудобств я вовсе не испытал, да и думал я тогда исключительно о новом полёте.