Все цвета тьмы. Часовой галактики

Даржек чувствовал, что его сочувствие и симпатия к Исайе растут тем сильнее, чем горше и язвительнее он его подначивает. Он знал, что последнее замечание глубоко ранило душу юного инопланетянина, и ненавидел себя за свои слова.

И все же он обязан разобраться во всем.

Захария, услышав, как он распевает свое «тик-так», спросил у Исайи, что это значит, а ответ пересказал Гвендолин. Та поспешила поделиться информацией с Алисой и Ксерком, и после этого одного-единственного «тик-так» хватало, чтобы заставить Захарию с Гвендолин прервать игру, а Алису — тут же оборвать пение.

В начатой им суровой психологической войне Даржек мог рассчитывать лишь на одно, но абсолютное, оружие. Инопланетяне боялись смерти. Сам он смерти не боялся, и считал, что сидеть и ждать, сложа руки, — просто смешно. Чувство ответственности поддерживало его, не позволяя погрузиться в трясину темного, липкого ужаса, переполнившего остальных обитателей капсулы. Страх буквально сковал инопланетян по рукам и ногам. Они ничего не могли предпринять ради своего спасения.

А его, Даржека, сковывало по рукам и ногам полное отсутствие информации.

Тогда он решил испытать новый трюк.

— А знаешь, вы же совсем не с той стороны начали, — заметил он Исайе.

— Не понимаю.

— Я — о ваших попытках расправиться с «УниТел». Удивительное дело. Вот вроде бы и тьма у вас внутри правильного цвета, и все такое, — а какого дурака сваляли! Есть у меня некоторые опасения касательно Кодекса, который позволяет вам крушить чужое имущество почем зря, но дело даже не в том. Это ж надо было так бездарно облажаться!

— Что же нам следовало делать?

— Э-э, об этом мы уже говорили. Информация — только в обмен на информацию.

— Мы ничего не разрушаем, если можем, — сказал Исайя. — У нас не было другого способа.

— Другого способа добиться чего?

Исайя промолчал.

— Не было другого способа уничтожить чужое имущество, кроме простого уничтожения оного?

Ответа вновь не последовало.

— Вот смотри, — заговорил Даржек, — вы себя считаете наицивилизованнейшим, суперэтичным народом. Который, конечно же, не станет ничего разрушать ради пустой забавы. Наверняка вами двигали некие высшие соображения, какая-то высшая цель.

Исайя медленно поднялся на ноги и сказал:

— Я очень устал. Я должен поспать.

С этими словами он взобрался по трапу наверх. Прочие инопланетяне, видимо, тоже спали: уже довольно давно не было слышно ни Алисиных песен и приглушенных споров — или, может, восхищенного шепота? — игроков. Поколебавшись, Даржек дотянулся до своего ящика, закурил одну из двух оставшихся сигарет и улегся на подстилку.

Он и сам порядком устал: пение Алисы, несмотря ни на что, спать мешало, а сама она спала лишь изредка… Даржеку было очень жаль ее. Как она, начальник группы, наверное, казнит себя за обрушившуюся на них катастрофу… Лицо Алисы было уже, чем у Гвендолин, и гораздо пропорциональнее, а голос — заметно мягче, нежнее, чем у прочих инопланетян. Быть может, для своих она — ослепительно прекрасна? Пожалуй, Даржек мог представить ее себе, как нечто прекрасное; примерно так же абстрактная картина может быть одновременно и смехотворной нелепицей и произведением искусства…

Даржек выкурил сигарету так, что едва не обжег пальцы, затем попытался заснуть. Некоторое время оставшиеся без ответов вопросы и иррациональные размышления не давали ему покоя. В конце концов он задремал, но появление Захарии почувствовал еще до того, как открыл глаза и увидел инопланетянина рядом с собой.

— Прошу прощения за то, что разбудил тебя, Ян Даржек, — негромко сказал Захария, — но Исайя… — Он запнулся. Инопланетяне до сих пор относились к попытке Даржека снабдить их земными именами с опаской, точно имена могли оказаться оскорбительными для них. — Исайя, пока вы оба бодрствуете, проводит с тобой столько времени, что у нас до сих пор не было возможности побеседовать с тобой конфиденциально.

— Не стоит извиняться, — шепнул в ответ Даржек, садясь, потягиваясь и протирая глаза.

— Мы слышали твои слова, — продолжал Захария, — и обсудили их. Мы согласны, что несправедливо обрекать тебя на смерть из-за принципов, тебе неведомых. Ибо… — Он скрестил ноги, устремив немигающий взгляд на бункер позади Даржека. — Ибо правда заключена в том, что мы могли бы позвать на помощь людей Земли. И они спасли бы и наши жизни, и твою. Но мы не сделаем этого. Наш Кодекс строго запрещает это.

— Это только подтверждает то, что я и без тебя знаю, — буркнул Даржек. — Поскольку ваш Кодекс строго запрещает вам рассказывать мне что-либо о вашем Кодексе, ситуации это не меняет.

— Кодекс требует, чтобы мы, любыми или всеми доступными способами, скрывали от посторонних — в частности, от твоего народа — свое существование и свои цели. Мы перечитали Кодекс, обсудили его, и сошлись на том, что понятие «посторонние» подразумевает, скорее, группу, чем отдельного человека. Ранее прецедентов, в коих разница между этими понятиями имела бы значение, не было. В твоем случае, возможность передачи информации от тебя к твоей группе исключена. И мы решили, что Кодекс позволяет нам сделать исключение.

— Наши юристы от такого Кодекса пришли бы в восторг, — заметил Даржек. — Так в чем же будет заключаться это исключение?

— Мы решили рассказать тебе все, что ты хочешь знать.

— Понятно. Не будешь возражать, если я закурю?

— Пожалуйста. Сожалею, что мы не можем снабдить тебя и сигаретами, но никто не мог предвидеть, что здесь они потребуются. Мы сами так и не смогли привыкнуть пользоваться ими.

Даржек закурил и глубоко затянулся.

— Вы, наверное, начитались этих старых медицинских книжиц… Я думал, табачники давно опровергли все эти разглагольствования о раке.

— Нет, мы избегаем курения не по медицинским соображениям. Просто нам не нравится табачный дым.

— Понимаю. Когда я в первый раз попробовал, мне тоже не понравилось. Даже стошнило. Хотя — мне тогда было всего десять лет… Все же вы здорово меня одурачили. Я думал, что, если кто-то из вас и скажет мне что-нибудь, это будет Исайя. Он мне казался… так сказать, наибольшим идеалистом из всех вас.

— Так оно и есть, — заверил его Захария…

— Но я не смог поколебать его.

— Неудивительно. Он никогда ничего не сказал бы тебе именно по указанной причине. И — пожалуйста… Я должен попросить, чтобы ты больше не задавал ему вопросов. Ты беспрерывно мучаешь его.

— Так и было задумано. Однако ожидаемых результатов я не добился.

— Молодежь не отличается гибкостью в обращении с Кодексом, — пояснил Захария, — а Исайя — не только молод, но и… А разве у вашего народа — не так?

— Пожалуй, что, в самом деле, не так.

— Вот как… Впрочем, это неудивительно. Твой народ во многих вопросах эмоционально инвертирован. И еще я должен просить тебя не говорить Исайе о нашей беседе. Возможно, позже я изыщу способ все объяснить ему. Что ты хочешь знать?