Все детали этого путешествия

«Совершенно ясно, что в скале была богатая медная жила, — сказал Нукзар. — Они выбрали её всю, здесь же у подножья каким-то способом выплавили медь, хотя никаких следов печей не осталось, я тут все осмотрел. И потом — как, каким образом они её отсюда вывозили?»

Я сидел с закрытыми глазами, зажав в ладони кусочек шлака.

Спутники отошли от меня, разбрелись в безнадёжных поисках ещё каких-нибудь следов неведомых добытчиков меди.

...Самым трудным было отрешиться от мыслей, от попытки догадаться, узнать. Постепенно темнота в глазах сменилась тенями. Эти тени двигались, оформлялись в фигуры, гигантские фигуры людей. На мгновение, как при вспышке молнии, увидел всю картину — торчащие из глубокого снега конструкции, ведущие ко входу в тоннель, стоящий поодаль овальный аппарат со множеством прорезей-окошек. Вдруг будто кто-то ладонью заслонил виденье...

Открыл глаза.

Нукзар стоял рядом. «Послушайте, что вы сейчас делали? У вас такой вид, будто вы отсутствовали. Мне даже показалось, что вас только что здесь не было».

«Показалось», — ответил я.

С разрешения Нукзара захватил с собой этот кусочек шлака, несколько раз, набравшись духа, пробовал у себя дома в Москве повторить эксперимент, но ничего нового не увидел. Мешала информация, полученная впервые. Она вставала перед глазами, как заслонка.

Поглощенный воспоминанием о загадочной штольне, вернулся в дом. Долго не мог уснуть. Подобно всем людям, я тоже был заинтригован появлением «летающих тарелок», о которых без конца сообщала печать, телевидение. Откуда являются странные пришельцы? Зачем? Почему они ни разу не захотели вразумительно объясниться с людьми? Совсем недавно, апрельским вечером вышел в лоджию, чтобы повесить сушиться выстиранные Анной рубахи, и увидел со своего третьего этажа медленно плывущую в небе пульсирующую светом красную полусферу с мигающими внизу огоньками. Не успел позвать жену, как полусфера резко изменила направление и исчезла за высокими четырнадцатиэтажными зданиями.

Ощущение осталось апокалиптическое. Не было никакого сомнения в том, что деятельность человечества на земле вызывает тревогу существ из каких-то иных миров.

Утром Иванцов вместе с местным лесничим повёз осматривать леса Гагринского и Бзыбского хребтов. И здесь зияли варварские вырубки. Несколько показательных лесопитомников, где выращивали секвойю и гималайскую сосну, являли собой лишь декорацию хороших намерений, прикрытие, за которым беззастенчиво орудовал разбой.

Заночевали в старинной деревянной гостинице на берегу знаменитого горного озера Рица. Невдалеке за одним из мысов скрывалась бывшая дача Сталина.

На рассвете я проснулся, разбуженный непонятным скрежетом. Одевшись, спустился по лестнице, вышел и увидел, что по заасфальтированной набережной несколько человек, обвешанных фотоаппаратами, везут, толкая в спину, чучела медведей, поставленные на визжащие, несмазанные шарикоподшипники.

Подъехали автобусы с отдыхающими из санаториев, туристами. Взревели запускаемые двигатели прогулочных катеров, повалил дым, запахло бензином.

Из озера вытекала река Бзыбь. Над истоком был перекинут мостик. Я стоял на нём, видел, как приезжие фотографируются рядом с чучелами медведей, рассаживаются в катера. Здесь сезон ещё продолжался.

Внизу сквозь стремительные струи зеленоватой воды виднелся расколотый унитаз.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

И здесь, в Асуане, рассвет начинался с призывного пения муэдзинов. Точно такого же, как в Душанбе, Хиве, Ашхабаде. Вместе с солнцем сюда с далёкого острова Шри Ланка, через мусульманские Индию, Афганистан, Иран, Турцию, Ближний Восток, как эстафета, передавался протяжный напев. Впервые осозналась громадность мусульманского мира.

Было семь часов нежного декабрьского утра. Вместе со своей группой я шёл пустынной набережной Нила к большой фелюге, которая стояла у берега, чуть покачивая непомерно высокой мачтой.

По сходням гуськом, придерживаясь за верёвочные перила, перешли на фелюгу. Сел на корме. Остальные разместились вдоль бортов и у носа.

Стройный молодой нубиец в длинном белом одеянии-галабее втянул сходни, поднял шкотами косой треугольный парус. Фелюга двинулась.

Нубиец стоял во весь рост на корме рядом со мной, одновременно управлял парусом и рукоятью руля.

Саша Петров носился по фелюге, как всегда, снимая своих благодетелей на разных фонах. Гид Мохаммед рассказывал о том, что мы направляемся мимо острова Элефантин, куда древние египтяне ссылали непокорных рабов, к другому, расположенному близ противоположного берега, — острову лорда Китченера, где тот устроил Ботанический сад.

Отсюда, с воды, Нил казался ещё шире, ещё огромней. Фелюга прошла мимо лодочки рыбаков. Один сидел на вёслах, другой стоя вымётывал сеть с поплавками.

Плыть в тишине под парусом было для меня высшим наслаждением. Всю жизнь сопровождала сокровенная мечта о яхте с каютой, о свободном передвижении по озёрам, рекам, морям. Парусная яхта олицетворяла волю, непривязанность к определённому месту. Не нужно было изобретать квартиры-дирижабли, ибо давно, испокон веков, существовал парус — гениальное изобретение человека, не менее гениальное, чем колесо. Стопроцентная экологическая чистота этого простого устройства, безмолвие, с которым оно работало, улавливая малейший ветерок...

Я вдыхал свежесть нильского утра, любовался снежно-белой горой паруса, величественными движениями нубийца.

Вдали показался зелёный остров, вершины пальм.

И тут донёсся голос Изольды Егоровой:

— До чего же хорошо, родные мои! А не спеть ли нам нашу русскую, раздольную песню?! — И она громко, с натугой заорала: — «Из-за острова на стрежень, на простор речной волны...»

Остальные подхватили:

— Выплывают расписные Стеньки Разина челны...

Ничего более нелепого нельзя было придумать. Мохаммед присел на корму рядом со мной, спросил:

— Что случилось? У вас такой обычай? Мы хотели дать всем отдых, тишину.

Никак не совместима была эта песня, этот коллективный ор с пролетевшей нильской цаплей, с островом, обрамлённым цветущими бугенвиллеями.

Я вышел на берег убеждённый, что вся поездка испорчена. Но постепенно, идя по аллеям среди пальм и цветов, ощутил спокойствие и красоту неповторимого утра. Шел один. Остальные вслед за Мохаммедом шагали по другой, параллельной дорожке, записывали названия растений.

Всеми порами впитывал в себя солнце, атмосферу пальмового леса, воды, обтекающей остров. В этой атмосфере таилось особое очарование. Остановился, выставил торчком ладонь, закрыл глаза. «Остров, что ты за чудо такое, откройся, — молил я про себя. — Что за энергия разлита вокруг, поделись своей тайной...»

Подошвы ног закололо, реально ощутимая тёплая волна стала подниматься, как ртуть по градуснику. И тут слуха коснулся какой-то звук, словно треснула ветка. Открыл глаза, увидел старичка — специалиста по романской литературе. Высунув лысую голову из-за мохнатого ствола пальмы, тот внимательно глядел... Я сделал вид, что ничего не произошло, двинулся дальше по аллее.

Остров кончился маленьким открытым кафе над заводью. В ней спокойно плавало множество птиц — белые лебеди, гуси... Все они казались знакомыми.

Я купил у стоящего за стойкой продавца чашечку кофе, бутылку «Кока-Колы», сел за один из пустых столиков.

Тем временем группа переправлялась на фелюге через узкий рукав Нила к близкому левому берегу, чтобы посетить виднеющийся вдали среди песка мавзолей Ага-хана — первого главы Организации Объединенных Наций.

Я решил, что Ага-хан нисколько на меня не обидится на том свете, а может, и возблагодарит за то, что одним ротозеем будет меньше у его могилы.

Где-то там, за этой заводью, за скалистым извивом Нила, был юг, был экватор — совсем рядом. Над головой в кронах пальм щебетали скворцы, может быть прилетевшие на зиму из России...