Все это очень странно

В день свадьбы диктатор увидел меня в отцовской машине. Он проехал за мной до церкви и предложил выбор.

Он сказал, что влюбился в меня с первого взгляда. Либо я сейчас выйду замуж за него, либо он расстреляет моего жениха.

В то время диктатор еще недолго был у власти. Ходили разные слухи. Им никто не верил. Мой жених предложил диктатору поговорить по-мужски или устроить поединок. Но диктатор кивнул своим охранникам, они выволокли моего жениха на улицу и расстреляли.

Потом диктатор сказал, что я должна выйти за него, или он расстреляет моего отца. Мой отец был человек влиятельный. Думал, диктатор не посмеет его расстрелять. Но его точно так же выволокли на улицу и расстреляли прямо у церковных дверей, хотя я умоляла пощадить его.

Потом мама сказала, чтобы они и ее тоже расстреляли — все равно она не будет жить дальше. Ее трясло. Диктатор был недоволен. Это нелогично, сказал он. Когда маму выводили, она посмотрела на меня, но ничего не сказала. Только споткнулась и потеряла туфлю. Ей не дали поднять ее.

У меня были два брата-близнеца, на год старше. Когда солдаты выводили маму, они бросились за ней. Их застрелили еще в проеме двери. Я думала, что следующей выведут меня, но рядом заплакала сестра, Эффи. Плакали все девочки, которые держали шлейф. Эффи сказала, что не хочет умирать и не хочет, чтобы я умирала. Она была совсем маленькая. И я согласилась выйти за диктатора.

Мы вышли из церкви в сопровождении солдат. У дверей диктатор вдруг наклонился. Он поднял мамину туфлю и протянул мне, как дар любви. Как сувенир.

На следующий день мы с Эффи хоронили родителей, братьев и моего жениха. Омыли их тела, одели во все чистое. Положили в хорошие прочные гробы и опустили в могилу, но они там лежат босые. Их туфли и ботинки я взяла с собой к диктатору, выдав коробки за приданое. А Эффи отдала на воспитание тете.

Лицо жены диктатора под свалявшимся париком напоминает лицо злобного старичка, и даже — на секунду — посетителям может показаться, что в старушечьей постели лежит вовсе не жена диктатора, а он сам, нахлобучивший старый грязный парик.

— Я была слишком красива, — говорит жена диктатора. — Сколько людей я убила, не сосчитать. Диктатор казнил всякого — мужчину, женщину, неважно — кто задерживал на мне взгляд. Женщин он казнил, потому что кто-то как-то раз сказал, что они красивее его жены. Он велел расстрелять моего парикмахера, когда тот по моей просьбе обрил меня наголо. Я не хотела, чтобы люди смотрели на меня. Думала, если обриться, никто уже не будет рассматривать мою красоту.

Волосы больше так и не выросли. Я носила парики из волос мертвых женщин, сделанные мертвыми мастерами. Мои шкафы были набиты обувью мертвецов. Иногда я приходила посидеть в этих шкафах. Примеряла туфли.

— Я все время думала о том, как его убить. Но это было непросто. За столом с нами всегда сидели дети, которые пробовали его блюда. Каждый вечер в дверях спальни солдаты обыскивали меня. Он спал в бронежилете. У него был оберег, заговоренный ведьмами. Я была молодая. Я боялась его.

Мы с ним ни разу не спали наедине — я долго думала, что в браке так и положено: у постели стоит телохранитель и следит за супругами. Когда диктатор засыпал, телохранитель сторожил его. Стоял у кровати и наблюдал за мной. Мне так было спокойнее. Я не хотела оставаться с диктатором один на один.

Не знаю, почему он казнил людей. Ему снились дурные сны. Их объясняла прорицательница. Они запирались и сидели часами. Потом приводили меня, чтобы я рассказала ей о своих снах. Он стоял за дверью и слушал. Я по запаху чуяла, что он там.

Мне ни разу не снились сны о диктаторе. Только хорошие сны, где я вышла замуж, и муж у меня добрый и красивый. Мы с ним живем в маленьком домике. Ругаемся из-за мелочей — чья очередь готовить ужин, похожа ли я на кинозвезду, какие имена дать детям.

Один раз во сне мы поссорились, и я бросила в мужа чайником. Промахнулась. Обожгла руку. И после этого во сне на руке у меня всегда был шрам. Заживший ожог. Мой красивый и добрый муж целовал его.

Прорицательница ничего мне не говорила о моих снах. Только всё худела и худела. Плохая это диета — сны диктатора и его жены. Всё равно что есть камни.

Иногда мне снилось, что я растолстела после родов. Мои сны были похожи на сказку, которую я сама себе рассказываю. Я засыпала в одной постели с диктатором. Рядом стоял телохранитель и не спускал с меня глаз, а мне всю ночь снился маленький дом, мой красивый и добрый муж, мои дети.

— Одно было странно, — говорит жена диктатора. — Моими детьми во сне были туфли и ботинки. Я рожала только их.

Действительно странно, думает посетитель. Его собственные дети во сне всегда младше, чем на самом деле. Их можно посадить на ладошку, как камешки. А под дождем или под душем они становятся прозрачными — видны только слабые очертания, и то если присмотреться.

— У меня была странная жизнь. Неудивительно, что и сны странные. Но я любила своих детей. Это были хорошие дети. Плакали по ночам, прямо как настоящие. Иной раз так громко плакали, что я просыпалась. Открывала глаза и не могла понять, где я, пока не встречалась взглядом с телохранителем. И тогда опять засыпала.

Однажды диктатору приснился сон. Не знаю какой. Диктатор всю ночь ворочался. А когда проснулся, велел привести к нему прорицательницу. Ни свет ни заря. Даже солнце еще не встало. Я вышла и спряталась у себя в шкафу. Он что-то сказал ей. Не знаю что. Потом пришли солдаты, я слышала, как ее волокут вниз по лестнице, в сад. Ее расстреляли, а спустя несколько минут я пробралась туда и сняла с прорицательницы туфли. Я была рада за нее.

Я ни разу не спрашивала, почему он казнил прорицательницу или кого-то еще. Я не задавала ему вопросов. Говорила только тогда, когда он спрашивал. Как прорицательница. И никогда не смотрела ему в лицо. Смотрела на ботинки. Наверно, он думал, это потому что они плохо начищены. Велел чистить их снова и снова, пока там не стало отражаться мое лицо. Размер у него был восемь с половиной. Я примеряла как-то раз его ботинки, они сильно сжимали ноги. Узкие, как гробы. А у меня ступни широкие, крестьянские.

По ее лицу текут слезы, они слизывает их.

— У меня была дочь. Я еще не рассказывала? За день до того, как она родилась, диктатору опять приснился сон. Он проснулся со страшным криком, схватил меня за руку и рассказал, что ему снилось. Ему снилось, что наша дочь вырастет и убьет его.

Минуту она молчит. Посетителям, наверно, неловко, они отводят взгляд, рассматривают стеклянные коробки с обувью. В каждой грани стекла отражаются кровать и жена диктатора.

— Когда дочка родилась, ее положили в ящик. Ящик сбросили с пристани, и он утонул. Я даже не дала ей имя. Она не носила никаких туфель. Она была совершенно лысая, точно как я.

Жена диктатора опять молчит. В тишине кажется, что стеклянные коробки с обувью едва слышно жужжат. И запах странный, словно кто-то стоит рядом. Те, кто лежат под кроватью, тоже слушают. На другом конце зала смотрительница тихонько напевает, протирая стекло. Одна женщина спрашивает:

— Так как же она могла вырасти и убить его?

— Мертвая — конечно, не могла. Однажды он собирал клубнику в саду. Наступил на что-то острое, металлическое. Пропорол ботинок. В рану попала инфекция, началось заражение крови. Диктатор лег в постель и через шесть дней умер.