Всё хоккей

Они действительно толпились у книжного магазина, что-то горячо обсуждая и агрессивно размахивая руками. Внезапно по чьему-то истеричному зову все одновременно задрали головы вверх. С неба спускался гений. Я по-прежнему плохо видел его лицо, лихорадочно нащупывал очки в кармане, сумке, но безуспешно. Я щурился, но гениальное лицо так и не мог узреть. Внезапно лицо гения стало двоиться, троиться, четвериться… Лиц стало много и они все ниже и ниже, плавно и обреченно опускались на нашу грешную землю, словно делая одолжение.

Наконец без очков смог разглядеть воздушные шары с изображением лица гения. Но лица по-прежнему не мог видеть отчетливо.

— Кто это? — крикнул я.

— Вы что! С Луны свалились! — какой-то длинноволосый верзила готов был влепить мне оплеуху за мою безграмотность.

— Похоже, с луны свалился не я, а он, — я кивнул на плавно танцующие в воздухе физиономии гения.

— Да это… Это… — возмущаясь затараторила стриженая остроносая дама в очках. — И как это можно не знать! Это талантище, умница! Такую гениальную книжку написал!

Похоже, фамилию талантища она все же забыла или вообще не знала.

Возле меня запрыгали какие-то лохматые медведи, зайчики и микки маусы.

— Купите гениальную книжку! Купите шедевр века! — они навязчиво хватали меня за руки.

— Сам автор имеет честь дать сегодня вам автограф! — хрюкнула свинья и уже бесцеремонно потащила меня к входу книжного магазина.

Фамилию гения я так и не узнал. Но подозревал, что это все же не Вересаев. И не потому, что Вересаев был уже далече. Сегодня было возможно все. Просто я был уверен, что таких денег на рекламную компанию у него бы попросту не хватило. Да и со вкусом у него все было в порядке. Но я, опять же, оказался просто младенцем по сравнению с возможностями рекламы.

Свинья ловко втиснула меня через двери магазина и буквально поставила в очередь. Я обреченно вздохнул, по-прежнему утешая себя мыслью, что сегодня смогу купить Вересаева. Но стоять час в этом сумасшедшем доме все же не собирался. И решил попробовать без очереди. В конце концов я же хотел купить не сверхгения, а скромного Вересаева. Но и сумасшедший дом оказался здравницей по сравнению с исполнением моих желаний.

— Извините, — промямлил я, стараясь выглядеть интеллигентно, и от волнения даже нашел свои очки.

Очки видно полностью расположили к моей скромной персоне, и многие из очереди ко мне почтительно обернулись.

— Извините, мне совсем по-другому делу. Я вам не составлю никакой конкуренции. Хотя я очень уважаю ваш выбор. Но мне… С вашего позволения купить только одну книжку. Автора такого. Не знаю, знаете ли вы его. Вересаев фамилия.

На меня смотрели как на сумасшедшего. И я не понимал, в чем дело, неужели Вересаев уже в списке запрещенных писателей? Наконец кто-то не выдержал этого гробового молчания и загоготал на весь магазин.

— Во чумло! А мы, по-твоему, чего — за колбасой тут стоим! Или за Пушкиным? Можно сказать, паримся, все муки испытываем, а он вот просто так! Очкарик недобитый! На халяву! Без очереди!

— Но мне только Вересаева…

— А мне кого, Лермонтова?

Я вообще ничего не понимал и беспомощно озирался по сторонам в поисках вразумительного ответа.

— Да не крутись ты, очкарик! Не хочешь стоять смирно, вылетишь в один миг! — перед моим носом появился здоровенный кулак.

И я, так ничего и не понимая, собирался уже последовать его совету и вылететь отсюда побыстрее. Но положение спасла кудрявая девочка подросток с ранцем на спине.

— Тут все, дядечка, стоят за Вересаевым. Это же так просто. Его только что издали, а нам в школе обязательно к следующему уроку нужно его прочесть.

Я шумно перевел дух и вытер вспотевший лоб.

— Ничего не понимаю, — пробурчал я себе по нос. — А кто тогда дает автограф.

— Он же и дает, Вересаев, — девочка пожала плечами, недоумевая моей тупости. — И что тут непонятного.

Мне лично было непонятно все. И я на всякий случай спросил девочку.

— А другого Вересаева нет?

— Другого? — она почесала нос. — Может, где-то и есть. На свете много однофамильцев. Но теперь самый знаменитый вот тот.

И она пальцем указала куда-то вдаль. Похоже туда, где должен быть Вересаев.

— Но вообще-то Вересаев родился в XIX веке, и он просто не в состоянии сегодня давать автограф, — я еще пытался вразумить этот сумасшедший дом.

— Не, пацан, ты уже начинаешь надоедать! — перед моим носом вновь возник знакомый кулак. — Сваливай отсюда, безграмотность рассейская. Ликбез сначала закончи и даты выучи. Тоже мне, насмешил! XIX век! У нас так долго не живут! И уже тем более не раздают в таком возрасте автографы!

Пожалуй, для меня более реальным стало то, если бы сам великий писатель соизволил спуститься с небес и, наконец, о себе напомнить. И я бы этому не удивился. Но реклама была сильнее небес, сильнее чуда, сильнее религии. Реклама была все.

Это не был спустившийся с небес писатель Вересаев. Это был другой. И я на всякий случай протер очки, чтобы еще раз на него посмотреть. С надеждой ошибиться. Я, к сожалению не ошибся.

Он сидел за столом, вальяжно забросил ногу за ногу. В белом хлопковом костюме, высокий, красивый, лощеный. По излюбленной привычки в перерыве между небрежным росчерком на своей книжке, он взлохмачивал свои густые, намазанные гелем волосы. Иногда он делал одолжение и что-то небрежно отвечал сверхлюбопытному читателю, правда глядя почему-то мимо него. Я сомневался, что ему было стыдно смотреть в глаза. Скорее он не считал того достойным внимания. Это был никто иной, как Макс.

Вслед за ним я машинально взъерошил свои поредевшие жидкие волосы. И уже решил не уходить. Если я не упал при виде его в обморок, то и выстоять эту очередь до конца теперь точно смогу.

Подумать над трудами новоиспеченного писателя времени у меня было навалом. И я лихорадочно соображал, зачем он взял псевдоним. Безусловно, это реклама. Но писатель Вересаев не настолько сегодня велик, чтобы прибегать к его помощи. Вполне возможно, это условие издательства. Это вполне естественно — сегодня двойники, однофамильцы, клоны размножаются с утроенной скоростью. Всякие мелкотравчатые пушкины, толстые, чеховы… Вот и до Вересаева добрались. А все — чтобы запутать читателя, перевернуть его сознание, заблудить в истине. Чтобы окончательно убить прежнего Вересаева, непременно нужно, чтобы появился новый. И тогда уже сам черт ногу сломит. Хотя черту до подобной изощренной манипуляции, пожалуй, ох как далеко.

И все же непонятно. Зачем Макс взял псевдоним. Он слишком тщеславен, слишком чистолюбив, лишком славоохотлив, чтобы ставить под своими трудами чужую фамилию. Он всю жизнь посвятил себе любимому и своему имени. Остается, пожалуй, одно. Он просто-таки сумел украсть труды Смирнова и на всякий случай перестраховался, поставив псевдоним. Если шумихи не будет, он в любой момент сможет эти труды опубликовать вновь, уже под своей фамилией. Что ж, вполне логично, если логикой можно назвать плагиат.