Всё хоккей

— Вы прекрасно готовите, — неудачно пошутил я. — Самые удачные сравнения — взятые из собственного опыта.

— Лучше бы мой опыт был другим. Например, опыт слушать свое сердце, прислушиваться к своей интуиции. Ведь я прекрасно знала, кто такой Макс. И все-таки совершила эту сделку. Может, мое горе после смерти мужа может оправдать мою непоправимую ошибку.

— Вы отдали эту папку Максу?

— Мне некому больше было ее отдать. Хотя я поначалу хотела передать вам, но когда узнала, кто вы…

— Так вы не сразу меня узнали?

— Ну, конечно! Как вы могли подумать! Я бы вообще вас никогда не узнала, поверьте! Для меня спортсмены — все на одно лицо. К тому же я даже не хотела видеть человека, убившего мужа. Я искренне верила, что наша встреча на кладбище была случайной. И искренне хотела, чтобы вы мне помогли разобраться в записях мужа и найти пропавшую синюю папку. Но все случилось иначе. Глупое стечение обстоятельств. Я нашла папку именно в тот момент, когда вы впервые познакомились с Максом. То, что я прочитала, меня… не скажу, что шокировало. Внутренне я даже была готова, что Юра от меня прячет что-то очень ему дорогое. Ведь у него не было от меня тайн. Значит, эта тайна была очень личной.

— И что за личная тайна была в этой папке, если, конечно, не секрет?

— Вы так и не поняли? — Надежда Андреевна с искренним недоумением на меня посмотрела. — Вы так ничего и не поняли…

— Если честно, нет. Я понятия не имею, о каком секрете идет речь.

— Этот секрет уже растиражирован в сотни тысяч экземпляров, продается на каждом углу и валяется в этой комнате на полу, — она пнула ногой книжку с моей лощеной физиономией.

Похоже, сюрпризы еще не закончены. И когда же, наконец, они исчерпают себя. К черту, как мне все надоело.

— Вы хотите сказать, что исследование характера хоккеиста Белых, его эгоизма, который и привел к преступлению, принадлежит не Максу, а вашему мужу?

— О, Боже! — Надежда Андреевна резко поднялась с дивана, налила себе водки, глубоко затянулась с сигаретой и сделала несколько решительных шагов по комнате.

И этот ситцевый выцветший халатик, и эти жиденькие волосы, собранные в пучок, и эти стоптанные тапочки так не соответствовали сигарете, стопке водки и твердым шагам. Впрочем, что сегодня в мире чему соответствует? Сама жизнь не соответствует тому, какой ее придумали, и какой она должна быть. И моя личная судьба не соответствует тому, что я о ней знаю.

— О, Боже! Ну конечно, конечно, этот труд принадлежит перу моего мужа. Это он проводил исследование, извините, буду точнее, опыт над вами. А Макс… Макс, понятно, не без моей помощи, присвоил эти труды себе. И подписался фамилией Вересаев, на всякий случай, дли перестраховки. Хотя она излишне. Максу бояться нечего. И гонорар получил, и славу, и мою четкую подпись на право опубликования трудов мужа. Вот так. Но я понятия не имела, честное слово, я не имела понятия, что он зайдет так далеко! Подонок!

Надежда Андреевна дрожащими руками затушила сигарету, окурок соскользнул и упал прямо на пол.

— Я была уверена, что он поставит авторство мужа. У меня даже мысли не могло возникнуть, что так нагло можно украсть, еще прикрывшись мною! Более того, Макс сам дописал эту отвратительную последнюю главу. Ну, о нас с вами. Об убийце и жене жертвы. Вот так. Господи! А пишет-то он бездарно! Подумать только, в одной этой главе, посвященной нам, проявился весь Макс, словно на рентгене. Его мелкая душонка, его низменные инстинкты, его ненависть к человечеству, его несостоятельность как ученого и непомерные амбиции. Он посвятил главу нам, а оказалось — себе.

Я налил себе из графина воды и вылил стакан на голову. Мне непременно нужно было освежиться. Все мое тело горело, сердце готово было выскочить из груди, а мысли прыгали в огненном пылу.

— Что-то я понимать начинаю, — прохрипел я, вытирая мокрое лицо ладонью. — Что-то. Вы нашли папку, хотели передать ее мне, чтобы решить — что с ней делать. Но вас опередил Макс, потому что узнал меня сразу, решив на этом сыграть. И сразу же после моего ухода позвонил вам и все рассказал. И вот тогда…

— И вот тогда я пережила настоящий шок. Я даже плохо помню тот день, очень плохо. Словно в тумане. Я вдруг узнаю, что живу в одном доме с убийцей моего мужа. Вы себе можете представить, что я тогда пережила?!

— Признаюсь, не могу.

— Вот именно. У меня все плыло перед глазами, я двигалась словно в прострации, неадекватно воспринимала звуки и слова. И не могла даже подумать, сообразить, зачем вам все это нужно. Вряд ли я тогда могла поверить в ваше благородство! Какое к черту может быть благородство, если вы сразу же в день похорон человека, которого убили, познакомились с его вдовой! Но самое страшно было даже не это. А то, что мне необходимо было взять себя в руки, стиснуть зубы и изображать дружелюбие и незнание. Вот тогда, в таком состоянии, Макс легко подчинил меня, очень легко. Я никогда не любила Макса. Это честно. Но в том состоянии, по сравнению с вами он мне показался ангелом и единственным другом. Он внушил мне, да медленно, спокойно, ненавязчиво внушил. Он все-таки психиатр, хоть и бездарный. Но в том моем состоянии особого таланта внушения не требовалось. Он убедил меня, что вам нужно отомстить. Во-первых, что я имею право на все ваши деньги. Я понимала в глубине души, что вы бы и так мне дали много денег, ведь вы уже предложили построить дачу. Но Макс сказал, что брать деньги у убийцы никому бы не позволила гордость. Впрочем, это было так. Я бы от вас ничего не взяла. Только играя в то, что я вас не знаю, я могла позволить себе это.

— А во-вторых, была синяя папка.

— Ну, конечно, конечно! Я уже без раздумий передала ее Максу. Весь мир должен был узнать, кто такой настоящий Виталий Белых, этот гениальный хоккеист, этот баловень судьбы, любимчик женщин. На самом деле — патологический эгоист, влюбленный только в себя и без малейшего укора совести шагающий по чужим головам.

— Ну, да, особенно, когда все кругом шагают исключительно по помытому мылом асфальту, в вокруг цветут розы.

— Прекратите! Я все теперь понимаю! Я вам говорю не о сегодняшнем дне. И вы должны меня понять!

— Я вам вообще много должен. И вряд ли смогу расплатиться.

Я говорил совершенно искренне, но злость переполняла меня. И я не понимал, на что злюсь — на свое прошлое, на свою судьбу, на Макса, на Смирнову… Или нет! Кто-то еще есть в этой истории. Кто-то еще. Словно призрак прячется за дверью, подслушивает наш разговор, но объяснить ничего не может, поскольку призраки объяснять не умеют. Приходится искать ответы самим. Но для этого мои огненные мысли нужно притушить, построить в один ряд и попытаться в них найти логику.

— Так, так, так, — протянул я. — И все же на чем мы остановились. На синей папке. В которой постранично была разложена вся моя жизнь. И за этой жизнью следили.

Вот оно что! Я хлопнул себя по лбу. Вот этот призрак, на которого я должен злиться, но не имел право!

— Да, и еще я хотела отомстить ему, — сквозь слезы пробормотала Надежда Андреевна. — За то, что он ее настолько любил, что следил за ее жизнью, беспокоился за каждый шаг ее сына, и она так легко и беззаботно отдала свою судьбу в его руки.