Все и немного больше

— А почему бы и нет? Ведь Богу известно, что разница в возрасте между тобой и твоим первым мужем составляла шестьдесят или семьдесят лет. Что страшного, если разница между тобой и крепким молодым человеком составит каких-нибудь пятнадцать лет?

— Восемнадцать, — поправила она. — Тебе двадцать четыре.

— Пусть восемнадцать. Это что — такой большой грех?

— Билли, не надо об этом. — Она произнесла это удивительно холодным и ровным тоном, после чего обвила его руками.

Билли застонал, сжал ее в объятиях так крепко, что ей стало страшно за свои ребра. Затем он стал горячо целовать ее, глубоко проникая языком в ее открытый рот и одновременно тиская ей груди и ягодицы. Она стала расстегивать черное шерстяное платье, которое вскоре упало на ковер, затем сняла черный кружевной лифчик, выпустив на волю крупные груди с большими возбужденными сосками. После этого она стянула с себя прозрачные черные колготки.

Юркнув под казенные простыни, Алфея приникла к Билли, стремясь побыстрее соединиться с его горячим телом. Она нетерпеливо пошевелила бедрами, и он начал движение. Ну вот, я снова стала сама собой, подумала она.

Алфея пробыла с Билли несколько часов и ушла в двенадцатом часу.

Несмотря на позднее время, она из телефонной будки в холле позвонила Арчи Койну, который в качестве председателя фонда Койнов контролировал все принадлежащие семейству предприятия, в том числе Нью-Йоркский банк Койнов. Снова было чрезвычайно важно, чтобы Чарльз ничего не узнал. Она изложила Арчи свою просьбу и причины, и тот отнесся к этому с пониманием.

61

Во второй половине дня в понедельник Чарльз вошел в гостиную, где Алфея сидела с бокалом аперитива. Она по-новому переставила мебель в квартире, придав ей изысканную простоту. Слева от окон теперь располагались полки с бабушкиной коллекцией греческих ваз, амфор, гидрий, кратеров, алабастронов — своего рода умиротворяющий островок среди океана современного искусства.

— Чарльз? — окликнула она.

Она знала, что он был на собрании у Койна вместе с осмотрительными, убеленными сединами банкирами, которые станут его непосредственными начальниками. Прямые светлые волосы Чарльза разметались от ветра, он выглядел усталым.

— Такое впечатление, что ты шел пешком от Уолл-стрит, — сказала она.

— Мне нужно было хорошенько все обдумать. — Он сел рядом с ней на стул.

Алфея постучала ногтем по хрустальному бокалу.

— Не желаешь?

— Нет, спасибо, — отказался он. — Огден рассказал мне о ситуации, которая создалась в Стокгольме. Оттуда убирают уже второго человека. Я должен немедленно вылететь туда.

Алфея изобразила удивление.

— Я и не подозревала, что Нью-Йоркский банк Койнов имеет филиал в Швеции.

— С тысяча девятьсот пятьдесят девятого года… Небольшое отделение… Вполне подходящее место для меня, чтобы изучить зарубежное банковское дело. — Он посмотрел на свои ногти. — Дело в том, что я не уверен, что хочу работать в Нью-Йоркском банке Койнов.

Холодок пробежал по телу Алфеи. Я правильно действую, подумала она. Еще немного — и эта шлюха, эта хиппи окончательно приберет его к рукам.

— Мы об этом нередко разговаривали, — сказала Алфея. — Ты всегда говорил, что сознаешь свой долг… Тебя огорчает, что придется начинать в маленьком отделении?

— Дело не в этом. Я сейчас все чаще думаю, что надо бы заняться чем-то другим, чем-то более общественно полезным. Я наделен способностями вести за собой людей. А что может быть более абсурдным, чем предводительствовать богатыми в их стремлении нажить еще большее богатство?

— О Господи! Чарльз, тебе не кажется, что это отдает какими-то коммунами? Мы оба знаем, что в этом столетии финансовые учреждения в борьбе с бедностью сделали гораздо больше, чем все бородатые гуру вместе взятые!

— Да, я знаю, что без накопления капитала невозможен промышленный прогресс. Я говорю лишь одно: я не уверен, что банк — мое призвание. Большинство людей тратят всю жизнь на то, чтобы прокормиться. Я считаю это неправильным. Я хочу выбрать то, что мне интересно.

— Арчи уйдет в отставку через несколько лет. Не стоит объяснять тебе, что это такое — быть президентом банка, председателем фонда.

— Я не единственный кузен, — ответил Чарльз.

— Третьему за пятьдесят, — возразила Алфея. Третий — это Гроувер Т. Койн III, следующий из преемников. — А после Третьего кого ты можешь предложить? — Она перечислила еще нескольких кузенов в третьем и четвертом поколении. — Дэниса, который носится со своими мальчишками? Ридона с его любовью к азартным играм? Тинни, который без конца разводится? Или такую тряпку, как Уоллас?

Чарльз вздохнул.

— Ты хочешь сказать, что меня обрекает рок.

— Это просто естественно, что ты должен возглавить семью, Чарльз. — Она наклонилась к сыну. — Скажи откровенно, какая проблема тебя мучает в связи с отъездом в Швецию?

— Я намеревался провести остаток месяца в Калифорнии.

Алфея приподняла бровь, словно говоря: ах вот оно что, всего лишь такие мелочи.

Он глубоко втянул щеки, так, что на лице резко обозначились скулы — типично койновское выражение, означающее: предупреждаю, осторожно.

Алфея обхватила бокал обеими ладонями и сказала мягким, просительным тоном:

— Чарльз, может быть, я несколько нажимаю на тебя, но это из-за того, что я всегда гордилась тобой. Ты — то, о чем я всегда мечтала.

Во вторник вечером вылет самолета Скандинавской авиатранспортной компании из аэропорта Джона Ф. Кеннеди в аэропорт Арландо близ Стокгольма был отложен.

Чарльз и Алфея томились ожиданием в зале для ВВП — весьма важных персон. Чарльз сидел в кресле, под глазами у него залегли темные круги.

Хотя благодаря ее целенаправленным маневрам сын сегодня отбывал, Алфее меньше всего хотелось отпускать его. Она отчаянно в нем нуждалась. У нее иногда появлялось ощущение, что почва колышется под ней, что ее преследует какая-то музыка. Она проснулась ночью в слезах, чувствуя, что боится всех, кроме сына.

Низкий голос объявил по радио, что на самолет Скандинавской авиатранспортной компании началась посадка. У выхода Алфея обвила руками Чарльза, крепко прижала его к себе, а ведь раньше она всегда проявляла сдержанность на публике.

— Звони и пиши мне почаще, хорошо?

— Ты все еще чувствуешь себя неважно, мне бы не следовало уезжать.

— Неужели мать не может немного расслабиться? — Она оторвалась от него, погладила его по щеке. — Счастливого полета, Чарльз.

Вместе с группой других пассажиров первого класса он стал подниматься по трапу, затем обернулся, ища ее взглядом. Алфея подняла руку, благодаря Бога за то, что на таком расстоянии сын не поймет, насколько вымученна ее улыбка.

Возвратившись домой, Алфея разделась, разбросав одежду по полу, чтобы утром ею занялась Герда, и выпила две таблетки снотворного.