Все или ничего
Шрифт:
Грант поморщился.
— Это так. Чего я не понимаю, — продолжал он, — так это, почему ты испытывала чувство вины, почему все взяла на себя и почему позволяла мне продолжать сомневаться, — сказал он с мрачной усмешкой, которая поразила ее, потому что была явно адресована ему самому.
Брайони заморгала глазами.
— Значит, ты больше не веришь, что я…
— Нет, не верю. Как только я пришел в чувство, я понял, что ты на такое не способна. Так почему же, Брайони? Это был твой способ держать меня на расстоянии?
Она вздохнула, встала и с чашкой в руках подошла к окну.
— Грант, — сказала она наконец, — чувство вины навсегда останется во мне, но прежде чем я расскажу тебе, как все случилось, ты должен
Глаза его сузились, как будто наконец он прозрел истину, раскрывшуюся перед ним, но затем сказал:
— Обещаю.
— Когда я впервые познакомилась с Ником, меня как раз повысили по службе. Это был большой успех и существенное продвижение в карьере. Он был моим непосредственным начальником, а также членом семьи Семплей, — поморщившись, она повернулась к Гранту, — мы много работали вместе. И когда он стал закидывать удочки, как это делают многие мужчины, я ясно дала ему понять, что у него ничего не выйдет, по крайней мере по двум причинам: во-первых, он женат и, во-вторых, он мой начальник. Ник отнесся к этому с завидным достоинством, так я подумала тогда, и только потом поняла, что он просто стал добиваться своего более изощренно.
— Продолжай.
— И вот однажды, — продолжала Брайони, — мы вместе обедали в гостиничном ресторане — хочу подчеркнуть, что все это было абсолютно невинно, мы все утро работали как проклятые. А поскольку он умеет быть веселым, умеет нравиться, поскольку я его уже давно знала и, — она сделала беспомощный жест рукой, — общалась с ним почти каждый день, это переросло в дружеские отношения. Любой, кто мог нас увидеть, сказал бы, что это совместный обед двух друзей.
— Так вот, когда он встал, чтобы идти, до меня дошло, что на нас как-то странно смотрят. Вот тут-то у меня в голове загорелся красный огонек, и я начала думать, так ли все это безобидно. Вначале он вел себя деликатно, усыпив мою бдительность, а сам тем временем делал все, чтобы нас как можно чаще видели вместе и чтобы приручить меня, если так можно выразиться, — сухо сказала Брайони.
— И, конечно, так оно и было?
— Дальнейшие события это подтвердили, Грант, — ответила Брайони. — Потому что, когда я, поняв, попыталась отдалиться и перевести наши отношения на сугубо деловую основу, он прежде всего рассказал мне о своих проблемах с Анжеликой, добавив, что их брак — лишь формальность, что разочарование взаимно, и так далее. Когда же я ответила, что меня это не интересует, он стал вести себя, мягко говоря, неэтично. Он угрожал мне увольнением, обратил мое внимание на то, что мы много часов провели наедине и могли, в принципе, заниматься чем угодно… И тут я поняла, как при небольшом усилии могут представить это мои недоброжелатели. Более того, я стала замечать, как другие Семпли, особенно мать Ника и его дядя, стали относиться ко мне весьма прохладно.
— И что же ты сделала?
Брайони поставила пустую чашку на стол.
— Сначала я не знала, что делать. Я не могла поверить, что была так глупа, допустив это, но я была так увлечена работой, так нацелена на карьеру, что, честное слово, не могла опомниться, пока не стало поздно. Когда же все-таки это произошло, я решила, что у меня есть один выход — сказать Нику в лицо, что он по сути склоняет меня к сожительству и что я разоблачу его, если он это немедленно не прекратит. Вот в тот день, — с усилием произнесла Брайони, — нас и застала Анжелика.
— До этого он не касался тебя?
— Нет, но когда я начала свою речь, он схватил меня, прижал к стене и стал целовать, и, хотя я сопротивлялась как безумная, он был намного сильнее меня. А когда Анжелика открыла дверь, я запыхалась, у меня не было сил сопротивляться, а выглядело это так, будто я сама хотела этого.
— Дорогая моя, — с состраданием сказал Грант, — какого черта ты не…
— Разоблачила его перед женой?
—
Ну, хоть перед кем!— Я никогда не забуду ее лица, — медленно проговорила Брайони. — До этого мы с ней не встречались, хотя я видела ее мельком… ну неужели я должна рассказывать тебе про Анжелику? Достаточно взглянуть на нее, чтобы понять, что она очень молода и наивна, ну а то, что я прочитала в ее глазах, — неверие, ужас, отчаяние, — Брайони сглотнула, — подсказало мне, что Ник все лгал про их отношения. Она вовсе не была в нем разочарована, напротив, она обожала его, и впечатление было такое, что для нее мир рушится. До сегодняшнего дня, а может, и всегда я буду чувствовать себя виноватой, Грант, за то, что хоть и неумышленно, но это случилось по моей вине. Я так была поглощена мыслями о своей карьере и своими амбициями, что не видела, что происходит.
— Поэтому ты сдалась без борьбы?
Брайони поморщилась.
— Я даже тогда не понимала, насколько все сложилось против меня. Анжелика выбежала из комнаты вся в слезах. Ник бросился за ней, а спустя полчаса меня вызвали к его матери и дяде. Они сказали, что я соблазнила Ника, использовала всякие женские уловки, чтобы привлечь его внимание, угрожала разоблачением, намереваясь разрушить его брак, и так его околдовала, что он уже не мог сопротивляться.
Знаешь, в первую минуту мне показалось, что я забрела в сумасшедший дом: что бы я ни говорила, не имело никакого значения. — Брайони покачала головой. — Конечно, в то время я не знала, какую роль через Анжелику во всем этом сыграл ты. Однако до меня дошло, что я бьюсь головой о стену, что Ник будет говорить Анжелике то же самое — что я заманила его в ловушку и так далее, и, в конце концов, я сказала: "Думайте, что хотите, я все равно увольняюсь", — и вылетела из комнаты.
Поразмыслив немного, я поняла, что по сути ничего не могу сделать, разве что подать на Ника в суд, но, знаешь, я не могла допустить, чтобы два человека прошли через эти унижения — я и Анжелика.
— Брайони…
— Ты веришь мне, Грант?
— Да, так все и должно было быть, я просто был слишком… умышленно слепым, чтобы не видеть этого. Значит, все время ты по сути защищала Анжелику?
— В некотором роде, да, — серьезно ответила Брайони.
— А ты не подумала о том, что незнание вины Ника принесет ей скорее вред, чем пользу?
Брайони вздохнула и вновь села.
— Рассуждать об этом хорошо, а вот пойти к женщине, для которой муж — Бог, от которого исходит сияние, и сказать, что он — подонок, не так-то просто. И потом существовала вероятность того, что он достаточно напуган и поэтому изменится. Кто знает? Я надеялась, что так и случится.
— И ты боялась, что я приму меры, когда узнаю правду?
— Да… Но не думай, что все было так благородно и жертвенно с моей стороны, как звучит. Долгое время после того, как я ушла с работы, я проигрывала разные варианты, чтобы восстановить доброе имя. Я ходила к адвокату, я разговаривала с друзьями и коллегами, но в конце концов пришла к выводу, что денег на судебное разбирательство уйдет много, а результата никто не гарантирует. И тогда с великим сожалением, поверь мне, я решила поставить точку и начать жизнь с начала. Я подумала, что это поможет Анжелике. И уж не знаю почему, но я так думаю до сих пор… Ой! — Брайони подскочила на стуле и бросилась спасать свои лепешки. — Черт!
— Ничего, их еще можно есть, — сказал Грант улыбаясь. — Еще чашечку чая?
— Послушай, я должна подавать завтрак через полчаса! — Брайони огляделась вокруг, неожиданно смутившись. — И еще у меня полно дел. Ты не мог бы… — Она замолчала.
— Не мог бы что?..
— Прийти попозже, — неуверенно проговорила она. — Во второй половине дня я свободна?
— Почему бы и нет? Я остановился в гостинице. — Грант внимательно посмотрел на нее. — При одном условии… ты обещаешь мне, что на сей раз не сбежишь.