Всё имеет свою цену
Шрифт:
– И как же ее называли?
– Двухметровая Любовь.
– Не знаешь, где сейчас мне найти эту Двухметровую… то есть подругу Мариан?
– Понятия не имею. Помню только, что она вечно где-то училась, так что наверняка она и сейчас имеет дело с книгами. Торгует ими, работает в библиотеке, что-нибудь переводит, редактирует…
Полина Берг перебила:
– Спасибо, я уже поняла – работает с книгами. Скажи, а какие мысли у вас были, когда Мариан Нюгор вдруг пропала?
– О, это было ужасно, и вместе с тем как-то не укладывалось в голове. Многие из нас тогда считали, что она нарочно ушла во льды, то есть покончила с собой – кстати сказать, такое случалось нередко. Часто бывало, что тела их потом так и не находили. Однако никто и подумать не мог, что Мариан вынашивает подобные планы, так что для всех ее поступок явился самым настоящим шоком. Между прочим,
– Она исчезла, когда прибыла на место, которое вы называли DYE-5, – если я правильно понимаю, радарную станцию, расположенную во льдах. А сама ты там бывала? – Два раза. Помнится, мне приходилось неоднократно бывать почти на всех DYE, и лишь на DYE-4 – однажды. Она была расположена дальше всех – на восточном побережье. К сожалению, сейчас, когда прошло 25 лет, мне трудно восстановить в памяти подробности каждой поездки, так что я не уверена, что смогу рассказать что-то о посещении именно DYE-5. Кроме всего прочего, все эти пять DYE были более или менее похожи друг на друга.
– Постарайся хотя бы вспомнить, как вообще проходили такие поездки. На чем вы туда добирались?
– Летали – на самолетах либо вертолетах. На DYE-5 – всегда на самолете, для вертолета это было слишком далеко.
– А возили только вас или же с вами бывали и другие?
– Только нас. Иногда, правда, переправляли кое-какие грузы и всегда – письма, но из людей были только мы. – То есть вы и пилот?
– Ну да.
– А пилотами были американцы или датчане?
– Раз на раз, конечно, не приходился, но обычно – датчане. Согласно предписаниям военных, разумеется, летать должны были американцы, однако все правила систематически нарушались – за исключением неписаных. Некоторые датчане получали лицензию пилотов прямо там, на месте. В том числе и пилотов вертолета. Думаю, это было записано у них в контракте, хотя на 100 процентов я в этом не уверена. Не забывай, ведь у большинства было огромное количество свободного времени, а что касается любых форм обучения, американцы всегда были готовы помочь. В общем и целом все они были весьма услужливыми и приятными людьми, правда, жуткие транжиры – казалось, их нисколько не заботит, какое огромное количество государственных средств просто-напросто пускается на ветер.
– А много времени занимала учеба по управлению вертолетом?
– Восемь недель, и, насколько я помню, стоило это сто пятьдесят тысяч крон. Разумеется, речь шла лишь о лицензии, дающей право на управление частными воздушными судами – не коммерческими.
– Ты говоришь, что на DYE с тобой летали, как правило, пилоты-датчане. Почему?
– Они летали не только на станции DYE, они вообще летали чаще всего. Дело в том, что профессиональным летчикам такие полеты были не интересны, тогда как датчане делали это, что называется, в охотку. Так что американцы обычно просто вписывали в полетный лист свое имя, а вместо них за штурвал садились датские любители. Разумеется, только если инструкторы были полностью убеждены, что соответствующий новичок справится с заданием. Такой вертолет стоит столько же, сколько целое фермерское хозяйство, так что, если бы что-то пошло не так, а потом выяснилось бы, что за рулем, штурвалом или как там еще это называется, был кто-то посторонний, Вашингтон бы своих за это по головке не погладил. Однажды подобный случай произошел в Туле, и после этого все полетные правила несколько месяцев соблюдались самым строгим образом – до тех пор, пока все не забылось.
– Расскажи, как обычно протекали ваши визиты на DYE?
– А что тут рассказывать? Дел было не так уж много: нужно было подсчитать количество оставшихся медикаментов да проверить содержимое аптечек первой помощи, – вот, в общем-то, и все. Это занимало не больше часа – если поторапливаться, и часа два – если делать все с прохладцей. А, как правило, так и бывало. Что мне больше всего запомнилось в процессе подсчета лекарств, так это то, что в их число входили таблетки от малярии – все американские базы в мире, где бы они ни находились, скроены на один манер. Однажды мы, помнится, даже заказали новую партию таблеток от малярии под предлогом того, что у прежних истек срок годности, – правда, для самой базы. Просто так, шутки ради, чтобы посмотреть, что из этого выйдет.
– И что же?
– Да ничего, точнее, из США на самом деле незамедлительно поступила новая партия. Кроме того, раз в год нам регулярно поставляли по четыре прекрасные газонокосилки. На них сразу же находилось немало охотников, и все они быстро
оседали в крупных фермерских усадьбах где-то в Дании.– Что ж, разумный подход. Ладно, а чем еще, помимо подсчета лекарств, ты занималась во время своих приездов на станции DYE? Разве мужчин, из которых состоял персонал, вам не нужно было осматривать?
– Нет, только медикаменты. С мужчинами, за исключением начальника DYE, мы вообще не должны были встречаться. Вообще-то каждый наш приезд становился своего рода событием, ибо о нем все знали заранее и готовились к нему, как к какому-то крупному празднику. Прежде всего, это вносило хоть какое-то разнообразие в монотонное течение их жизни, а кроме того, мы ведь были для сотрудников станций единственными женщинами, которых они видели за долгие месяцы своей работы. Накануне нашего очередного приезда все они долго мылись в душе, и надо было видеть, как они следили за нами во время наших передвижений по станции. Вот внезапно откуда-то возникает чья-то голова, в щелку за тобой следит пара возбужденных глаз. Мы становились объектами самого пристального и неусыпного внимания, однако – никогда никаких прямых контактов. Черт возьми, как же все это было забавно! Стоит мне увидеть по телевизору суслика, как я сейчас же вспоминаю этих мужчин – точнее, их головы, осторожно выглядывающие из всевозможных укрытий и тотчас же прячущиеся при первых признаках опасности оказаться обнаруженными.
– А тебе бывало от этого как-то не по себе?
– Пожалуй, нет, никогда – для этого попросту не было никаких оснований.
Сказав это, она внезапно непроизвольно покрепче сжала руль; машина дернулась и чуть было не съехала на обочину, однако уже в следующее мгновение выровнялась.
– То есть я считала, что их нет. Ох, до чего же неприятно обо всем этом теперь вспоминать. А как именно Мариан умерла? В газетах приводится столько страшных подробностей. Неужели все это правда?
– К сожалению, да. Ее задушили пластиковым мешком.
– Фу, какой ужас! И что, на ее месте могла бы быть я?
– Едва ли. Убийцу интересовал определенный тип женщин, а ты к нему не относишься. Не припомнишь, с кем Мариан летала на DYE-5 в день своего исчезновения?
– Разумеется, помню – такие дни не забываются. Мы все были жутко расстроены, когда узнали, что она пропала, поскольку всем было ясно, что это может значить. Как я уже говорила, такое и раньше бывало. Пилоту вертолета пришлось по нескольку раз пересказывать всю историю, хотя рассказывать было, в общем-то, не о чем. Я имею в виду, что тут скажешь, когда ее искали, где только можно, да так и не нашли. Но он был нашей последней надеждой, и ему приходилось раз за разом подниматься в воздух и продолжать поиски.
– А на станцию летали только он и Мариан Нюгор?
– Ну да, конечно, только они. Как я говорила, это было в порядке вещей.
– Он был датчанином?
– Да.
– Как его звали?
– Господи боже! Неужели это он ее убил?
– Мы этого не знаем, но мне хотелось бы узнать его имя. Так ты помнишь, как его звали?
– В том-то и дело, что нет. Хорошо помню его лицо и то, что он был инженером, мастерил всякие забавные технические штучки, а вот имя… хотя нет, погоди-ка. Настоящего имени его я точно не помню, но у него, как и у всех прочих, было прозвище. Банди, Блонди или что-то похожее… Нет… ага, кажется, вспомнила! Пронто, точно – Пронто! Кстати, я тут подумала – а ведь у Мариан тоже было прозвище. Мы звали ее Полли, поскольку у нее была неприятная привычка вечно все повторять – совсем как попугай, понимаешь?
– Ага, понятно. А об этом Пронто можешь еще что-нибудь рассказать?
– Помнится, он был невероятно наивным. Его запросто можно было заставить поверить во что угодно, и время от времени над ним подшучивали – правда, нечасто, поскольку он был слишком уж легкой жертвой.
– Можешь припомнить какой-нибудь случай?
– В едальне – так мы называли нашу столовую – среди прочих блюд фаст-фуда были такие формованные ломтики жареной ветчины в панировке. Мы называли их висячими ушками, поскольку по внешнему виду они действительно напоминали треугольные свиные уши, и к тому же были такими же резиновыми. Хотя, вообще-то, довольно вкусными. Кроме того, там стоял такой специальный аппарат для изготовления мягкого мороженого. Так вот, однажды кто-то убедил Пронто, что висячие ушки с мороженым – вкуснейшее блюдо, которым многие в США лакомятся на Рождество. И он одно время доверчиво уплетал все это за обе щеки. Как-то ночью я застала его за поздним ужином: полной тарелкой жареной ветчины с мороженым. – Так он что же, был дебилом?