Все люди - враги

– Здесь всегда такая солнечная погода?

– Нет, что вы! В сентябре была страшная жара, потом в октябре и в начале ноября стояла приятная погода, хотя были грозы. Но еще Дня два тому назад не переставая лил дождь. Природа смилостивилась для вас. Впрочем, не очень-то обольщайтесь этим солнцем, - по вечерам и рано утром бывает холодно.

– Это я заметил во Флоренции. Смотрите-ка, вот опять фонтан!

– Это Тритон, а там, напротив, дворец Барберини. Это барокко. Но он мне нравится.

– А что за обелиск впереди?

– Египетский, привезен каким-то императором, не помню каким. Он как раз на вершине Испанской Лестницы. Вы будете жить совсем рядом, за углом на Виа Грегориана.

Наконец Энтони очутился у себя, в большой комнате с высоким потолком, расписанным амурами с гирляндами из роз, и с полуобнаженной красавицей в центре, из пупка которой самым неподобающим образом свешивалась электрическая лампа без абажура. В комнате было два высоких окна, из которых открывался вид на черепичные крыши, купола и небо; стояла громадная кровать, массивный круглый стол на витой ножке, потертые золоченые стулья, сосновый умывальник с дешевым зеркалом над ним и висело несколько масляных картин с видами Рима.

Странное сочетание.

– Так, - сказал Тони.
– Большая комната. Дорого стоит?

– Пятьдесят лир в месяц, - сказал Робин оправдывающимся тоном.
– Ужасно дорогие комнаты в Риме, и трудно найти. Была одна за сорок лир, но очень маленькая и без всякого вида - я решил, что лучше вам заплатить лишних десять лир, но чувствовать себя уютно.

– Да, очень хорошо. Вы очень добры, что подыскали для меня комнату терпеть не могу искать.

Энтони стал умываться и переодеваться, а Робин не умолкая болтал.

– Любопытный город Рим, и нам повезло, что мы видим его сейчас - вряд ли он еще долго сохранит свой древний дух. Если вы начнете осматривать все старинные церкви, галереи и дворцы, дела вам будет по горло. Я уже бросил это занятие, - в сущности, я не большой поклонник старого искусства.

– Cosa bella mortal passa, ma non d'arte [Все прекрасное смертно, кроме искусства (итал.)], - важно изрек Тони, цитируя фразу, выученную наизусть в поезде.

– Как?
– сказал Робин.
– Ради бога не становитесь эстетом, Тони. Здесь интересна сама жизнь.

Рим - это большая деревня, начиненная старыми дворцами и храмами, как пирожное миндалем. Он до сих пор огорожен стеной и почти не выходит за ее пределы. Строятся кое-какие новые кварталы, но предместий здесь меньше, чем в любом другом большом городе. Конечно, благодаря малярийным комарам. Отойди на милю за Порт Сан-Панкрацио, и уже не встретишь ни души. Кажется, можно попасть коркой хлеба в купол святого Петра, а кругом тишина, ни звука не слышно, только пчелы жужжат да стрекочут кузнечики. Рим - это ведь оплот католичества, а священники все-таки ходят переодетыми, и антиклерикализм здесь куда сильнее, чем в Париже. Тут два монарха, а стало быть, и двойной состав дипломатов.

Я никогда не представлял себе, что в мире так много дипломатии. Ватикан не разговаривает с Квириналом, а король и его семья - католики. Старая аристократия до сих пор ездит в каретах, и у них великолепные лошади. Каждый день часов около четырех на Пинчио катаются в экипажах, и вы там увидите самые роскошные коляски с прекрасными лошадьми и тут же допотопные фаэтоны с пеньковой упряжью.

Швейцарская гвардия до сих пор носит мундиры по эскизам Микеланджело, а последователи тех, кто так "мягко" осудил Галилея, имеют первоклассные обсерватории. Машине британского посла преграждают путь двуколки, в которых развозят вино. Недавно здесь построили огромное здание суда, и, говорят, койкто здорово поживился на этом деле; мошенничества вокруг этого было не меньше, чем вокруг одного из грязных скандалов в Филадельфии. Римская знать владеет громадными поместьями и баснословным богатством, а трущобы на берегу Тибра просто ужасны, особенно в Трастевере. Однако люди кажутся счастливыми, и народ здесь добрый, хотя немножко грубоватый. Когда мы говорим о римлянах, то имеем в виду римлян Тита Ливия, а когда здешние жители говорят о римлянах, они имеют в виду самих себя, - у них до сих пор вытиснено S. P. Q. R.[Senatus populusque Romanus - сенат и народ римский (лат.)] на газовых фонарях, и имеется три сената - кардиналы, члены муниципалитета и сенаторы. Мне говорили, что они следуют скорее традициям Катилины, чем Катона [Катилина (ок. 108 - 62 гг. до н. э.) - римский претор, составивший в 66 - 63 гг. заговор с целью захватить власть. Заговор был раскрыт Цицероном. Кат он Старший (234 - 149 гг. до н. э.) римский писатель и консул, поборник староримских взглядов]. Вчера вечером я был в погребке недалеко от королевского дворца и туда вошел какой-то человек с барсуком, которого он только что убил в Кампанье. Вообразите себе человека, застрелившего барсука в Гайдпарке и принесшего его в какой-нибудь бар около Букингемского дворца. Я вам говорю, Рим удивительный город. Готовы? Отлично, идем.

Они прошли мимо чудесной, в стиле барокко, Испанской Лестницы с цветочными киосками у подножия и неожиданно наткнулись на трех слепых музыкантов, игравших примитивную, монотонную, но довольно трогательную мелодию на скрипке и двух гитарах. Робин дал монету старшему, их импресарио.

– Я всегда даю им что-нибудь, - сказал он.
– Из братского чувства, должно быть. Я ведь сам живу щедротами других. Музыканты говорят, что их импресарио очень плохо обращается с ними, но уйти от него они не могут. Вот древнеримский бассейн, - не правда ли, как великолепны эти каменные дубы?

Они прошли через какие-то ворота и вышли на проспект, по левую сторону которого тянулись сады с апельсиновыми деревьями и цветущими мимозами.

Спустившись по небольшому склону, они очутились на пустынной площадке, усыпанной гравием, где было много скамеек, деревьев и бюстов из каррарского мрамора.

– Это все герои итальянского Возрождения, - ответил Робин на вопрос Тони.
– Но кому до них дело?

Я здесь чувствую себя скорее приверженцем папы, чем Гарибальди.

– А разве папская власть была когда-нибудь социалистической?
– с невинной усмешкой спросил Тони.

– Во всяком случае, она была не хуже всякой другой - она не донимала народ.

– Тогда, значит, она лучше всего, что можно вообразить, и я бы сказал...

Но Тони так и не договорил того, что он хотел сказать.

Они подошли к балюстраде высокой террасы, откуда открывался вид на Рим. Первым, что бросилось в глаза, был собор святого Петра во всем своем несравненном величии; затем громадная, почти круглая площадь у его подножия, с трамваями, фиакрами и людьми, снующими, словно жучки на задних лапках.

На одном конце площади виднелись еще два почти одинаковых купола, а на другом - тройные ворота.

Все остальное - море крыш, колоколен и куполов, тонко и четко выступавших в ясном солнечном свете.

Это было чудесно, но захватило Тони меньше, чем первое впечатление от Флоренции. Рим был только олицетворением мощи и великолепия, Флоренция человеческой жизнью, ставшей прекрасной... Он вздрогнул от пушечного выстрела, прогремевшего над городом, и замер, слушая внезапно поднявшийся перезвон сотен колоколов; колокола звучали по-разному: одни - глубоко и звучно, другие - высоко, пронзительно-звонко и заливисто, но все мелодично и стройно.

– - Полдень, - сказал Робин.
– Теперь вам понятно, откуда Рабле взял свой Звенящий остров? [Рабле Франсуа (1494 - 1553) - французский писательгуманист. "Звенящий остров" выведен им в знаменитом романе "Гаргантюа и Пантагрюэль"] Идемте-ка завтракать.

Робин потащил Энтони к фиакру, они уселись и покатили вниз по извилистой улице, выехали на площадь, потом по длинной, прямой улице Корсо попали на другую большую площадь с огромным дворцом в стиле Ренессанса с правой стороны и сложной громадой белого мрамора и золота впереди.