Все люди - враги
Шрифт:
Наконец он повернулся и, взглянув на Кэти, увидел, что она как будто о чем-то задумалась.
– Тебе грустно, Кэти?
– Нет, - ответила она, глядя на него с улыбкой.
– Мне не грустно, я просто думала.
– О чем?
– О многом. О том, что все дни, прожитые мной в Вене, потеряны даром.
– Нет, не совсем потеряны даром, Кэти. Мы все время незаметно
– Если бы мы только знали об этом. Но разве все эти годы ожидания прошли бы от этого скорее?
Мы могли бы сойти с ума от нетерпения.
– Да, может быть,, и лучше, что мы не знали, А еще о чем ты думала?
– Ты ни о чем не жалеешь, Тони? Насчет меня?
Ты не чувствуешь никакого беспокойства, тебе не кажется, что тебе чего-то недостает?
– Нет. Я хочу продолжать жить вот так же, я хочу видеть и созидать разные вещи и находить через них себя, но все это с тобой. Тебя я не променял бы ни на кого. Ни на кого. Если бы сейчас вдруг появился дьявол и показал мне все города вселенной и предложил бы мне власть над ними в обмен на тебя, я бы...
– Что?..
– Я бы сказал ему, чтобы он убирался восвояси, ко всем своим чертям.
– А у меня сердце все еще чуть-чуть сжимает страх.
– Чего же ты боишься, милая Кэти?
– Что ты о чем-то жалеешь.
– О ребенке? Нет, мой цветок, нет, нет, отбрось этот страх. Я ни о чем не жалею.
– Ты уверен?
– Так уверен, что никогда даже и не вспоминаю об этом. И потом, наверное, я был бы прескверным отцом.
– О Тони! Что ты говоришь!
– Да, да. Я был бы уверен, что твой ребенок окажется совершенством, а так как я, разумеется, обманулся бы в своих ожиданиях, я стал бы деспотом.
Нет деспота хуже, чем любящий родитель, воображающий, что его ребенок должен быть совершенством. Поверь мне, для нас лучше, чтобы все было так, как есть.
– Как ты научился любить, Тонн?
– А ты как? Этому не учатся, это приходит само или не приходит. Все зависит от того, что ты за челор°к. Помню, как-то после войны я читал в какой-то газете, как четверо солдат хотели жениться на одной девушке. И знаешь,
как они решили вопрос?– Нет, не знаю.
– Они выложили свои деньги, и девушка выбрала того, у кого оказалось больше. К счастью, человеческая натура все же сказалась: они затеяли ссору, и их всех посадили под арест. Но ведь это чудовищно!
Вдруг кто-нибудь явился бы и сказал: "Кэти, у меня в десять раз больше денег, чем у Тони, пойдем со мной!" Ты бы пошла?
– Я бы сказала ему то же самое, что ты собирался сказать дьяволу.
– Давай выпьем вина? Хочешь? Только надо выпить за что-нибудь. Ну, за что?
– Конечно, за Эа.
– Да, конечно! А за наше будущее?
– И за наше будущее.
Они опять замолчали, потом Кэти сказала:
– Мне кажется, что этот горный хребет - какаято очень нежная и робкая маленькая богиня.
– Маленькая богиня? Уж скорее какой-нибудь большущий бог. А впрочем, нет, ты права, это действительно робкая богиня, которая вечно прячется за этими большими белыми облаками. Ты слышишь? Вечерний звон. Нам пора возвращаться. Надо прочесть девять раз "Богородицу" и два "Отче наш". О бог Аполлон, ныне отпущаеши рабов твоих с миром. Тебе жаль уезжать, Кэти?
– Как же может быть не жаль? Когда я покидаю Эа, у меня всегда сжимается сердце. Я вспоминаю другие отъезды, вспоминаю, как радостно мы уезжали вместе, такие юные и полные надежд, и потом, знаешь, мне немножко страшно. Скажи, Тони, ты правда думаешь, что жизнь может и дальше быть такой же прекрасной, что вот она будет так длиться, и длиться, и ничто не омрачит ее, и радость не померкнет?
– Не будем заглядывать слишком далеко вперед, Кэти. Потому что тогда мы увидим неизбежный конец, а смотреть на него невыносимо. Мы были в разлуке и были несчастны; теперь мы вместе и счастливы. Сегодня и еще раз сегодня, разве этого недостаточно?
Достаточно! Самая трудная наша задача - это оберегать нашу любовь от людей. Да простят они нам то счастье, которое мы сами себе создали, как мы прощаем им горе, которое они нам причинили. Идем.