Все люди - враги

Уолтер как будто немножко опешил, но тут вмешался Гарольд.

– Вам эта пародия на действительность ничуть не поможет, Тони. Я допускаю, что все это очень остроумно, но толку от этого мало. И вы не можете игнорировать тот факт, что общественное мнение вас осуждает.

– Общественное мнение!
– смеясь, воскликнул Тони.
– Ничего себе "общественное". Да, я думаю, не наберется, в общем, и двухсот человек, которые бы меня знали.

– Это как раз те люди, с которыми вы должны считаться, - сказал примиряюще Уолтер.
– В конце концов, дорогой мой, ваша репутация в их руках.

– Прощай, репутация, - сказал Тони, отхлебнув глоток пива.
– Смею вас заверить, что я как-нибудь переживу этот позор.

– Это никуда не годится, - сказал Гарольд сердито - Вы стараетесь увильнуть от ответа и, по обыкновению, валяете дурака. Мы имеем право требовать от вас разумного объяснения и определенного ответа, если не в ваших интересах, то в интересах вашей жены.

– Ха-ха!
– расхохотался Тони, обрадовавшись.-- Значит, вы действительно сплетничали обо мне с Маргарит?

Уолтер снова сделал Гарольду знак рукой, чтобы он замолчал, и начал:

– Дорогой Тони...

"Он, кажется, воображает, что я представляю общественное собрание, подумал Тони, - точь-вточь Гладстон [Гладстон Уильям Юарт (1809 - 1898) премьер-министр Великобритании], беседующий со старой королевой".

– Дорогой Тони, вы все понимаете совершенно превратно и очень огорчаете нас обоих. Никто так не ценит юмор, как я, но здесь он совсем неуместен.

Постарайтесь, пожалуйста, быть серьезным.

– Серьезным!
– воскликнул Тони.
– Да я и так серьезнее серьезного. А вот вы легкомысленны.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я прекрасно знаю, что делаю и почему, а вы вмешиваетесь в то, чего не понимаете.

– Не знаю, почему вы называете здравый смысл вмешательством?
– сердито проворчал Гарольд.

– Ну, в данном случае я называю это так, - напрямик ответил Тони.

У Гарольда уже готов был сорваться с языка презрительный ответ, но Уолтер прибег к дипломатической увертке, что весьма позабавило Тони.

– Нет, нет, - сказал он поспешно, - не будем уклоняться от сути дела. Гарольд, хотите стильтона [Стильтон - сорт жирного сыра], со мной за компанию? А вы, Тони? Да. И по стаканчику портвейна, выпить напоследок. Официант! Три стильтона и три стакана портвейна. Доу, 1908 года, не забудьте! Будем говорить по-дружески. У нас у всех самые лучшие намерения, и я уверен, что мы сможем прийти к удовлетворительному решению.

Тони, разрешите мне как старому другу задать вам несколько вопросов?

– Пожалуйста, - ответил Тони, заранее решив открываться старому другу как можно меньше.

– Следует ли нам считать, что вы окончательно и бесповоротно отказываетесь от своей карьеры?

– Да, если вы называете такого рода занятие карьерой.

– Так, - просветлел Уолтер, тогда как Гарольд еще больше нахмурился, услыхав это оскорбление божества.

– А есть у вас какие-нибудь планы на будущее?
– Да: Недели через две я уезжаю в Тунис.

– Я не об этом говорю. Я имел в виду какуюнибудь серьезную работу, за которую вы хотели бы приняться. Может быть, я был бы вам чем-нибудь полезен? Ведь существует целый ряд всевозможного рода официальных и полуофициальных должностей, которые интеллигентному человеку...

– Благодарю вас, - перебил Тони, - меня вполне удовлетворит, если я и дальше буду жить как живу, без каких-либо официальных санкций.

– Что же, прикажете понимать так, что вы действительно намерены все время жить праздно, переезжая с курорта на курорт и наведываясь в Лондон лишь тогда, когда почувствуете, что не можете больше пренебрегать своей женой?

– Можете понимать как вам угодно или, вернее, как вам удобней, сказал, разозлившись, Тони, - только, пожалуйста, не вмешивайте сюда Маргарит.

Это уж мое дело.

– Простите, пожалуйста, - поспешно извинился Уолтер, - я вовсе не хотел вас обидеть. Пожалуйста, простите меня. Но, по правде сказать, дорогой мой, еще раз прошу прощения, - поведение ваше совершенно непонятно и в высшей степени глупо.

– Охотно прощаю вам то, что вы говорите, дорогой Уолтер, потому что не придаю этому никакого значения.

Уолтера эта резкая отповедь несколько покоробила, а Гарольд, который до сих пор, по-видимому, едва сдерживался, вмешался в разговор:

– Послушайте, Тони, я знаю, что говорить с человеком о его жене считается дурным тоном и все такое, но мы не можем в данном случае не коснуться Маргарит. Неужели вы берете на себя смелость утверждать, что, по-вашему, вы не причиняете ей никакого зла?

– Разумеется, никакого зла я ей не причиняю.

– Но ведь это влечет за собой значительное сокращение доходов.

Гарольд сделал особое ударение на слове "доходы", как будто это было нечто таинственное или священное.

– Если Маргарит вышла за меня замуж из финансовых соображений, она сделала большую ошибку, - сказал Тони.

– Но не считаете ли вы, что она имеет право настаивать на том, чтобы вы обеспечили ей такие материальные условия, к каким она привыкла?

– Конечно, нет. Что это за псевдофеминистская болтовня, Гарольд? Если на то пошло, я имею право настаивать, чтобы она удовлетворялась моими условиями, которые, боюсь, покажутся ей слишком скромными. Но ничего подобного ей не угрожает - у Маргарит очень недурные собственные средства, - Да, - фыркнул, выйдя из себя, Гарольд, - могу сказать только одно, что порядочные люди так не поступают.

– Ничего другого я от вас и не ожидал, - невозмутимо отвечал Тони. Редко встречал человека, более неспособного на остроумный ответ и более падкого на ходячие фразы, чем вы. Есть у вас еще какиенибудь вопросы, Уолтер?

– Бесполезно продолжать разговор, раз вы не хотите относиться к этому серьезно, - сказал натянуто Уолтер, - Но я должен предупредить вас и посоветовать вам хорошенько обо всем подумать. Дело в том, что каждый человек имеет по отношению к государству определенные обязанности, которые он должен выполнять. Проболтавшись без дела год-другой, вы почувствуете скуку и неудовлетворенность и захотите вернуться к деятельной жизни, но это окажется для вас невозможным-. Ведь своим теперешним поступком вы оттолкнете от себя всех своих друзей.