Все мы злодеи
Шрифт:
— Нет. Я все еще работаю неполный рабочий день, — решительно сказала она.
— Ну, у меня есть магический камень, который я хотел бы вернуть, — сказал Оливер. — Он сломан или типа того.
Мать Изобель не продавала сломанные магические камни.
— Дай мне взглянуть, — сказала Изобель, и на его лице появилось забавное выражение. — Что?
— Он сломан, ясно? Я хочу вернуть…
— Если с ним что-то не так, — в чем Изобель сомневалась, — тогда я это исправлю.
Оливер неохотно взглянул на Хасана, который осматривал стойку с футболками с надписью «ПОДДЕРЖИТЕ ВАШЕГО МЕСТНОГО ИНДИ-ЗАКЛИНАТЕЛЯ». Затем
— Что это за заклинание? — спросила Изобель.
— «Длинные локоны», — тихо ответил Оливер.
Изобель нахмурилась, глядя на стрижку Оливера. Он не выглядел так, будто использовал заклинание для роста волос. Может быть, он действительно был сломан.
Изобель вытащила доску с заклинаниями и установила камень в центре септограммы. Затем она схватила еще один камень «Длинные локоны» из выставочной корзины и сравнила их.
— Ты прав. С ним что-то не так, — с горечью признала Изобель. — Странно. Как если бы восьмым ингредиентом был…
Она прищурила глаза.
— Ты исказил его? — спросила она, заставив Хасана с любопытством поднять глаза.
— О-конечно, нет, — проворчал Оливер.
— Ты исказил! Ты пытался настроить заклинание. Как только заклинание заключено в камне, оно готово. Ты можешь изменить его, только сняв чары и начав все сначала, и… Какое заклинание роста, по-твоему, ты пытался сделать?
— С Мэй все так плохо?
Хасан ухмыльнулся и даже одарил Изобель дружелюбной улыбкой, от которой в ее груди зародилась надежда. Они трое никогда не были близки, но ходили на одни и те же вечеринки. Может быть, после всей этой славы, которой она никогда не хотела, у нее был шанс снова стать прежней, после окончания турнира.
Уши Оливера загорелись красным.
— Послушай, просто исправь его, хорошо? Я сказал отцу, что он сломан.
— Не волнуйся, — сказала Изобель. — Я никому не скажу. Но в следующий раз тебе следует быть осторожнее. Ты мог пораниться. А отрубленные конечности трудно прикрепить обратно. Особенно такие… деликатные.
Пока Хасан хохотал, Изобель принялась за заклинание. Она схватила один из гримуаров своей матери и нашла рецепт «Длинные локоны». Если она сможет просто повторить, это должно стереть все глупости, которые сделал Оливер.
— Значит, ты больше не единственный именованный чемпион, — сказал Оливер. — Как ты себя чувствуешь?
Очевидно, поддразнивания Изобель и Хасана привели его в плохое настроение.
— Я бы предпочла не говорить о турнире, — неловко сказала Изобель.
— Ты слышала, что этот парень Лоу сделал сегодня? Ослепил человека и—
— Я слышал, что он убил его, — вмешался Хасан.
— Нет, моя тетя работает медсестрой в больнице. Сказала, что он все еще жив. Но, по-видимому, малышу Лоу потребовалось всего одно заклятие. Довольно ужасающе, правда? Даже если это было с помощью высшей магии.
Изобель понятия не имела, о чем они говорят. Это звучало как дикий слух, о котором любили кричать любители заклятий в городе.
Оливер побарабанил пальцами по стойке и продолжил: — Итак, ты знаешь, что единственный шанс, который у кого-либо есть, чтобы
победить его, — это заключить союз. Лоу не сдастся, пока не будет по крайней мере трое против одного.— Я не понимаю союзов, — сказал Хассан. — Какой смысл, если они все равно в конце концов просто поубивают друг друга?
— Ты выживаешь дольше, — сказал Оливер. — Разве ты не читал книгу?
Хасан нахмурился в замешательстве, которое разделяла Изобель. Она никогда не видела, чтобы Оливер читал книгу за все одиннадцать лет их совместной учебы в школе. — Ты читал?
— Я смотрел этот документальный фильм.
Изобель ненавидела чрезмерно драматичные документальные фильмы с чрезмерным использованием панк-музыки и красным фильтром, поэтому она отключилась от остальной болтовни мальчиков. Но комментарий Оливера продолжал ее донимать. Чемпионы, которые исторически заключали союзы, продержалась дольше, чем те, кто этого не делал, но даже с четырьмя другими чемпионами, уже названными, Изобель не могла придумать ни одного, кто бы охотно объединился с ней.
— Так как ты хочешь умереть, Изобель? — спросил Оливер, прерывая ее мысли. — Подарок Гильотины был бы хорошим заклятием, если бы у меня был выбор. Красиво и быстро. Хотя это не похоже на стиль малыша Лоу…
— Тебе не обязательно быть хреном, приятель, — сказал ему Хасан — выбор слов, которые, казалось, только разозлил Оливера еще больше.
— Я не могу дождаться, когда весь город придет на твои похороны, — прошипел он. — Это будет приятная перемена.
Игнорируя его, Изобель изложила семь ингредиентов заклинания в каждой точке септограммы, по одному за раз. Каждое заклинание всегда состояло из семи компонентов.
— Знаешь, я думаю, что для Макасланов победа была бы еще хуже, чем для Лоу. Лоуи, по крайней мере, держатся особняком. Но что бы Макасланы сделали с этой силой? Ты же знаешь, как они любят похороны. Тебе не кажется, что они захотят устроить много похорон?
Изобель пошевелила пальцами. На правом мизинце у нее было заклятие самообороны, которое она добавила в свой арсенал с тех пор, как репортеры начали преследовать ее в школе. Она была бы не прочь увидеть лицо Оливера, когда чары швырнут его на пол.
Но затем Хасан устало отступил на шаг от Изобель. — В его словах есть смысл, — признал он, и гнев Изобель растворился в горьком, безнадежном негодовании. На двух мальчиков. На Бриони Торберн. На всю ее семью.
Решив ничего не говорить — или, что еще хуже, не плакать, — она сосредоточилась на своей работе. Когда она закончила, магический камень запульсировал белым, как новенький.
— Всегда пожалуйста, — процедила она сквозь зубы, и мальчики ушли, даже не пробормотав «пока».
— Я собираюсь позвонить его матери, — раздался голос позади нее, и Изобель повернулась лицом к своей матери, прислонившись к дверному проему в подсобку магазина. У Оноры Джексон была светлая кожа и вьющиеся светлые волосы, которые свисали почти до талии, и она носила цветастую юбку до щиколоток. Ее лицо, обычно блестевшее от множества косметических заклинаний, было необычно бледным.
— Как долго ты там стояла? — спросила Изобель.
— Достаточно долго. Мы можем поговорить?
Голос ее матери звучал нерешительно. В последнее время всякий раз, когда они разговаривали, это заканчивалось криком.