Все о Томе Сойере и Гекльберри Финне (сборник)

И порядки ввели строгие: неграм запретили выходить на улицу после захода солнца. А всех молодых парней забрали в патрульные — охранять по ночам улицы и задерживать чужаков.

Том сказал, что для заговора сейчас самое время — как по заказу! Стоит нам только начать, а дальше оно само пойдёт. Говорил, если делать всё правильно и с умом, то за три дня можно весь город на уши поставить. И я ему поверил — уж Том–то знал толк в заговорах и всём таком прочем, а в тайнах разбирался лучше некуда.

Для начала, сказал он, у нас должно быть много «ран–де–ву» — укромных мест, где мы будем встречаться и строить планы. Лучше, если они будут в разных концах города: во–первых, так интересней, а во–вторых, где бы мы ни оказались, всегда какое–нибудь из них будет под рукой. Одно — в старом доме с привидениями, что стоял на отшибе в трёх милях к северу от города, где Рачий ручей вытекает из Сомовьей лощины. Другое — наша с Джимом пещерка на горе, в глухом лесу на острове Джексона. Ещё одно — большая пещера в трех милях к югу от города, та самая пещера Индейца Джо, где мы нашли деньги, которые спрятали грабители. И ещё — старая заброшенная бойня на южной окраине города, возле устья ручья. Вонь там стоит такая, что даже хорьки разбегаются. Мы с Джимом просили Тома придумать какое–нибудь другое место, а он ни в какую: во–первых, говорит, это отличная «стратегичная точка» (да, так он и сказал!), а во–вторых, туда хорошо прятаться в случае отступления — тамошняя вонь забьёт наш запах, так что никакие собаки не найдут! А если даже и найдут, то наши враги за ними не последуют, потому что задохнутся. Мысль была хорошая, и мы согласились.

Мы с Джимом подумали: раз у нас так много работы, значит, и заговорщиков должно быть больше. Но Том только усмехнулся и говорит:

— Вспомните, что погубило Гая Фокса? А Титуса Оутса?[2]

И посмотрел на меня строго–строго. Но я и виду не подал, что не знаю, кто эти ребята. Том посмотрел так же на Джима, но тот и ухом не повёл, так что больше и говорить было не о чем.

Том назначил нашу пещеру на острове Джексона главным штабом и сказал, что это место священное: обычными делами можно заниматься и в других наших укрытиях, но Государственный Совет будет собираться только здесь. И еще для такого важного заговора, как наш, нужно два Государственных Совета: Совет Десяти и Совет Трёх. У Совета Десяти будут чёрные мантии, а у Совета Трёх — красные. И ещё у всех будут маски. Совет Десяти — это мы все вместе, а Совет Трёх — это сам Том. Потому что Совет Трёх — самый главный и может аннулировать (любимое слово Тома!) всё, что сделает другой Совет. Я и спрашиваю: может, тогда обойдёмся без Совета Десяти — сэкономим на жалованье? А Том отвечает:

— Если бы я смыслил в заговорах столько же, сколько и ты, Гек Финн, я бы виду не показывал.

А сейчас, сказал он, мы пойдём в Палату Совета и проведём первое заседание. Ничего страшного, что пока без мантий и масок — на следующем заседании объявим амнистию и сами себя оправдаем, и никто не будет объявлен вне закона. А дальше всегда будем заседать как положено. Такой уж он уродился, Том, — любил всё делать по правилам. Пока он рассуждал да порядок наводил, я бы успел стащить десяток арбузов!

В нашей старой пещере всё осталось по–прежнему с тех пор, как мы с Джимом оттуда сбежали и отправились на плоту вниз по реке. Том созвал Совет Десяти и произнёс речь о том, какое важное дело нам предстоит и что каждый из нас должен это понять и выполнять свой долг без страха и упрёка. А потом взял с нас клятву устроить заговор во благо просвещенного христианского мира и навести ужас на весь город, и да поможет нам Господь в правом деле, аминь!

Том избрал себя Председателем Совета и Секретарем и открыл заседание:

— Мы должны обсудить множество вопросов — им нет числа. О них я расскажу по порядку, всему своё время. Но есть один самый важный вопрос — с него–то мы и начнём. Как думает Совет, с чего?

Я честно сказал, что не знаю. Джим тоже.

— Ну, тогда я скажу. Чем сейчас так напуганы люди? Чего они боятся? Думаю, вы знаете.

— Наверное, что негры могут сбежать.

— Правильно. Значит, в чём наш долг как заговорщиков?

Джим не знал, я тоже.

— Если бы ты хоть чуточку подумал, Гек Финн, ты бы сказал. Если люди чего–то ждут, мы должны им это дать. Неужели непонятно? Нужно устроить побег негра!

— Да Господь с вами, масса Том! Ведь нас повесят!

— Ну а чего же ты хотел? Для чего, по–твоему, заговоры? Чтобы всех на свете сделать бессмертными? Без риска это вообще никакой не заговор, и честности в нём ни на грош. А что значит честный заговор? Это если мы добьёмся, чего хотим, и всё сделаем правильно и с умом, и чтобы нас при этом не повесили. Так у нас и получится. А теперь — к делу. Для начала нужно найти подходящего негра, а потом устроить ему побег.

— Ничего у нас не выйдет, Том. Здесь, в городе, ни один негр нас и слушать не станет — перепугается до смерти, побежит к хозяину и донесёт на нас.

Том в ответ так посмотрел, будто ему за меня стыдно стало.

— Что, по–твоему, я этого сам не знаю?

Я не понимал, к чему он клонит.

— Выходит, Том Сойер, нам не найти ни одного негра, который согласится сбежать. И что же нам тогда делать?

— Пустяки. Мы приведём своего.

— Ну да, привести — это проще простого. Только где мы его найдём?

— Он уже здесь. Негром буду я.

Мы с Джимом рассмеялись. А Том и отвечает, что уже всё продумал и у нас обязательно получится. И рассказал нам свой план — отличный, первый сорт. Он перекрасится в чёрный цвет под беглого негра и спрячется в доме с привидениями, а я должен выдать его старому Брэдишу из Сомовьей лощины — торговцу неграми и первому негодяю в городе. А потом мы устроим ему побег — вот тут–то и начнётся самое интересное. А если Том сказал — значит, непременно начнётся!

Но стоило нам только обо всём договориться, Джима, как всегда, начала мучить совесть. Джим стал говорить, что он — человек верующий и не может делать то, чего религия не одобряет. Мол, сам по себе заговор — это ничего страшного, да только вот не взять ли нам лицензию?

Само собой понятно, как ему это в голову пришло. Ведь если надумаешь чем–то заняться — трактир открыть, или торговать вразнос, или негров продавать, или грузы на телеге перевозить, или представления давать, или собаку держать, — на всё нужна лицензия. Значит, и с заговором так же, а без лицензии заговор устраивать — грех, потому что мы обманываем правительство. Джим очень тревожился и сказал, что молился, чтобы Бог вразумил его. А потом и говорит так жалобно — знаете, как негры, когда ничего не понимают и всего боятся:

— Господь не ответил на мою молитву прямо, но по всему видно, он против заговора, если у нас нет лицензии.

Я, разумеется, понял — нечего обижаться на бедного негра, он ведь хотел как лучше. Но всё равно досадно было: думал, вот–вот сорвётся наш план, совсем как революция и гражданская война, и ничего тут не поделаешь — ведь если Джим что–то вбил себе в голову, он никого и слушать не станет. Его уговаривать — только силы зря тратить. Может быть, Том попробует: раз у нас теперь в запасе один только заговор — значит, надо его спасать. Думал, он разозлится, вспылит — ведь ему и так порядком досталось, — и пропал тогда наш заговор!

Но Том и не думал злиться. Наоборот, держался молодцом. Пожалуй, никогда он не поступал так мудро, как в тот раз. Мне его доводилось видеть во всяких переделках — кажется, и времени нет раздумывать, и не выйти ему сухим из воды — а он всякий раз выпутывался. Вот и сейчас не растерялся. Думаю, скажет слово — и всё пропало! Ничего подобного, он отвечает спокойно, как ни в чём не бывало:

— Спасибо, Джим, молодец, что напомнил. Я про лицензию начисто забыл. Если бы не ты, мы бы поздно спохватились и ввязались в заговор, не освящённый законом. — И говорит своим серьёзным голосом, очень солидно: «Созвать Совет Трёх!» Взобрался на трон, то есть на ящик из–под гвоздей, и приказал дать нам лицензию на целый год, чтобы устраивать какие угодно заговоры в штате Миссури и близлежащих государствах, и велел Генеральному Секретарю записать это в протокол и поставить большую печать.