Все очень непросто

Поворачиваю голову: рядом стоит полная румяная тетка с добрым лицом, смотрит участливо.

— Да, вроде того, мамаша, я же советский человек. Тетка на старом мужнином галстуке держит небольшую козу — или купила только что, или, наоборот, убивать ведет. Коза, как коза, только я этих животных уже давно ненавижу.

А то меня как-то в Киеве пригласили сфотографироваться верхом на настоящем горном козле. Я-то, конечно, всегда с радостью, но козел то уж шибко бойкий. Я пока на него усаживался, двое его за рога держали, а то он все норовил мне под ребро сунуть. Наконец, сел, держу крепко обеими руками. Рога острые, здоровые, как руль у мотоцикла Харлей-Дэвидсон-750. Ну, сделали они пару снимков и пошли курить. "Догоняй", — говорят. А я, если одну руку отпущу, второй уже не справляюсь — козел прямо в сердце ткнуть хочет, а уж о том, чтобы два рога бросить, и речи нет. Потом уже узнал, что это у них шутка такая, а так два дня просидел, начал уж от скуки кругами гонять, то рысью, то галопом, объездил как следует и прямо на нем в Москву прискакал.

Все бы ничего, только разгорячился козел и пахнуть от него стало как, как… ну, натурально, козлом.

Меня подруга моя в Москве встретила, поцеловала, потом принюхалась, глаза заблестели:

— Пойдем, — шепчет, — скорее сексом заниматься. Ты — настоящий зверь.

В общем, тетка с козой говорит:

— Ты, товарищ летчик, насчет ребенка не сумлевайся. Он соседский, а они вчерась на свадьбе вишневку самодельную хлестали, вот он "пьяной" вишни и нажрался. Я сейчас ему опохмелиться принесу, а ты времени не теряй, иди, получай свою звезду героя.

В это время бутуз приоткрыл правый глаз и пробормотал хриплым человеческим голосом:

— А ну-ка пасса, а ну-ка исса.

Как ни странно, я сразу понял, что это он так говорит: "Поди сюда" или "Иди сюда", но обращается к тетке, наверное, по поводу опохмелки.

Поплюхал я дальше и думаю, чем же она его опохмелять будет? Чем обычно детей опохмеляют? Педди Грипал? — это вроде для собак, Вискас — для кошек. А есть ли, вообще, универсальный рецепт опохмелки, кроме как не пить совсем? Видимо, у каждого — свой. Где-то я читал, что рецепт знаменитого американского саксофониста Чарли Паркера начинался словами: возьмите две пинты виски… Ну, да ладно, тетке видней. Не впервой, видимо, да и лицо у нее хорошее.

Около филармонии стоят трое жаб, меня поджидают, видно, вопросы еще кое-какие остались. Только зачем вопросы с дубинами в руках задавать.

Я остановился, опешил.

Правда, они как меня увидели, тут же упрыгали кто-куда. Мне уже в Москве таеквондист знакомый все разобъяснил. Он раньше на соседа злой был, так поехал в Корею на десять лет таеквондо изучать, потом приехал и расколотил соседу всю

морду.

— Покажи, как ты стоял, — говорит.

— Как-как, — показываю, — я и сейчас точно так стою. Он вокруг меня обошел, бормочет:

— Так, значит, ноги чуть шире плеч, сильно напряжены, глаза пустые, левая рука полусогнута, в правой полуметровый стальной штырь. Так-так. Ну, что ж, типичное "Чехиро-сиу-хо" — концепция нападения.

Я говорю:

— Ну, это совсем другое дело.

Я про штырь-то совсем забыл сказать, а надо бы, потому что и пишу я сейчас все это левой рукой. В правой-то штырь от той стены так и остался. Я потом его свободный конец отхромировал — просто заглядение.

Одним словом, приплелся я в гостиницу к трем, позвонил Макаревичу. Он трубку снимает: "Алё".

— Слава богу, — думаю, — со сцены уже ушел. И рухнул спать.

***

Вокально-инструментальный жанр (1978)

Вот девушка сидит в седьмом ряду. И в душной полутьме наполненного зала Ее лицо передо мной мерцало — Никак свои глаза не отведу. Да, кожа свежая, на носике веснушки, Ну, в общем, видно, что мила. А туфли новые и кофту у подружки Она, наверное, взяла. Я знаю наперед уже, что будет: Она мечтает, чтоб я сам К ней подошел, когда повалят люди, Спеша с концерта по домам. И чертик похоти тоскливой Склонил бодливые рога, И подхожу неторопливо Минутной прихоти слуга. Дежурной фразой о погоде Я открываю диалог И предлагаю в этом роде Пройти с собою в номерок. Она пытается, кивая, Про маму что-то говорить, А я пока соображаю, Где можно кир еще купить. Потом привычно смело с ходу Даю обзор о том, о сем, Про ГДР, где не был сроду, Про Пьеху, с кем я не знаком. И мне все это так знакомо, Все повторяется подчас За много миль вдали от дома Одно и то же, каждый раз. Хотя закрыты рестораны, Такси любое торможу И вот в пакетике "Моntаnа" Горилку с перцем я держу. Вот мы дошли уж между делом Продрогла девушка совсем И соглашается несмело а Зайти послушать "Воnnу М". Все это здорово, конечно, Но дверь закрыта — вот те раз! Откройте парочке безгрешной — Придется дать швейцару "бакс". Ну что ж: "Заслонов", водка с перцем, Любовь поспешная, перед дежурной страх, Хмельная ночь, оскомина на сердце — И плачет девушка наутро в номерах. И не одна она рыдает — У музыкантов в сердце лед — Пусть плачут женщины — состав наш уезжает, Афиши сорваны, давно автобус ждет. Нас снова ждут гостиницы плохие, Площадки тесные, удобства во дворе, Томатный сок, пирожные сухие И нет воды горячей в январе…

НАНАЙСКАЯ

Я стою в душном, прокуренном коридоре МОМА — Московского объединения музыкальных ансамблей — организации, которая присматривает за ресторанными музыкантами.

Жду Гришку. В общем-то он с понтом — Гришка, а на самом деле — Григорий Михайлович. Фамилия ему — что-то вроде Ризеншнауцер или Штангенциркуль, ему 56 лет, у него глаза навыкате, сам он будет из евреев, хотя и бывший военный.

Гришка правдами и неправдами добился в МОМА должности и вот уже шесть лет проверяет репертуар и качество оркестров в ресторанах, великодушно принимая подношения деньгами, коньяком и икрой.

Сегодня четверг, день проверки. Я жду, вообще, не Гришку, а Лешку, который входит в комиссию по прослушиванию; Лешка — мой друг, сам бывший ресторанный саксофонист, токе кормится около ресторанов.

В самый разгар борьбы с деньгами для музыкантов он прославился тем, что съел 10 рублей, которые ему дал один грузин, чтобы насладиться в Москве звуками родной «Сулико». Лешка деньги взял, а «грузин» оказался сотрудником органов, но доказать ничего не смог, потому что, как я уже упоминал, Лешка «чирик» съел, закусив собственной слюной.

Состав полномочной комиссии обычно насчитывал от трех до десяти — двенадцати человек. Это зависело от того, какое количество друзей и собутыльников комиссия приглашала с собой пожрать и выпить на халяву.

В этот раз набралось семь человек. Я лично два дня готовился: ничего не ел и не пил.

Времени было около пяти часов, ресторан закрыли на санитарный час — официанты и уборщицы активно готовились к вечернему удару. На маленькой, уютной эстрадке, приткнувшейся к бару, топтались взволнованные музыканты.

Перед эстрадкой стоял стол для комиссии, на столе теснился коньяк, изредка перебиваемый фантой и мясными и рыбными закусками. В общем, были созданы все условия для того, чтобы правильно оценить мастерство и идейную направленность музыкантов.

Лешка, еще не садясь, ухитрился всем налить. Гришка достал из «дипломата» несколько листов бумаги (я тоже попросил один), а остальные достали ручки.

Руководитель — бас-гитарист, лицо которого мне показалось смутно знакомым, принес отпечатанный на машинке репертуар, начинающийся знаменитой ресторанной песней «Полюшко-поле» и другими «бебешками», и акция началась.

Этот ресторан издавна славился разухабистыми махровыми белоэмигрантскими песнями, а также запрещенной к исполнению страшной композицией «Новый поворот», но их официальный репертуар, одобренный (а лучше удобренный) Министерством культуры, сделал бы честь любому военному ансамблю.

Рядом с эстрадой стоял красавец бармен, облокотившись на небесной красоты венгерскую кофеварку, он лениво протирал стаканы и пиалы.

Ресторан был старый и китайский, построен еще во времена великой и нерушимой дружбы. Раньше там подавали грибы Сян-гу и молодой проращенный бамбук, а теперь только сомнительные помидоры.