Все они почему-то умирали

– Это заметно.

– Жаль, что мне не удалось уберечь Объячева... Но он был обречен.

– У него плохо шли дела?

– Он просто вынужден был поступать так, как никогда не поступал.

– Как же он начал вести себя?

– Он стал кидать людей. А им это не понравилось. И вот результат.

– Но он убит в собственном доме, в своей постели, кем-то из тех, с которыми мы сегодня обедали...

– Не знаю, может быть.

– До сих пор вы были более откровенны, – заметил Пафнутьев.

– Ничуть. Ни до сих пор, ни сейчас я вам ничего не сказала об убийстве, о том, кто это мог сделать, кто этого сделать не мог ни при каких обстоятельствах. И не намерена говорить об этом впредь. Извините, конечно. Я живу здесь, под этой крышей... И ни в кого камень не брошу.

– Вас не смущает, что с вами за одним столом сидит убийца, а может быть, и не один?

– Нисколько. Все мы убийцы, Павел Николаевич, все время от времени принимаем решения, которые убивают других людей. Кого насмерть, кого наполовину, кого калекой оставляем за спиной. Нравственным калекой, умственным, физическим. И потом, Павел Николаевич... Надеюсь, вы меня поймете... Какая разница – за столом ли убийца, в сарае обитает или где-то в городе, в роскошном офисе... Когда Объячев начал кидать людей, он сделался уязвимым. И я сразу почувствовала – заскользил вниз, в преисподнюю.

– Как сейчас Маргарита?

– Примерно. Она может еще зацепиться за какую-нибудь ветку, упереться в какой-нибудь камешек, вдруг кто-то руку протянет и вытащит из пропасти небытия или хотя бы приостановит скольжение... Муж убит, денег нет, вокруг враги, кредиторы ненасытные... Что ее держит здесь?

– Инстинкт самосохранения, – Пафнутьев озадаченно посмотрел на Вохмянину – обронила она неосторожное словечко, все-таки обронила. Немножко оплошала.

– Разве что, – она повела округлыми плечами, бросила взгляд на бутылку, в которой еще оставалось виски, но удержалась, не налила.

– Почему вы думаете, что у нее нет денег? – спросил Пафнутьев. – Разве Объячев разорен?

– Пока у него дом, он не разорен. В законченном виде это сооружение стоит не меньше миллиона долларов. А миллион – это те деньги, с которыми всегда можно начать новое дело.

– В случае если ваше жутковатое предсказание состоится и с Маргаритой действительно что-то произойдет... Кому достанется дом со всеми прилегающими постройками?

– У Объячева где-то есть сын от первого брака... Вроде мальчик вырос шустрым, в папу... Как-то он был здесь... Походил по этажам, поусмехался в усы и уехал.

– Сегодня за столом во время обеда, прекрасного, должен сказать, обеда...

– Спасибо, – кивнула Вохмянина. – Но это были пельмени, казенные пельмени, между прочим.

– Так вот за столом собралось человек пять-шесть, не помню...

– Что-то около этого.

– Вас не смущает, что половина из них может оказаться убийцами? Другими словами, половина из них наверняка убийцы, правда, пока не разоблаченные.

– Я уже ответила на этот вопрос. Накрывая на стол, я считала, что все они убийцы. Скажите, Павел Николаевич... Вот в вашей деятельности, непростой, суровой и так далее... Было какое-нибудь решение, ваше решение, которое привело к смерти человека?

– Знаете, как-то не задумывался...

– А если задуматься?

– Допускаю такую возможность... Когда я выхожу на след преступления, среди участников начинаются разборки.

– Это уже подробности, – усмехнулась Вохмянина.

И в этот момент в кармане Пафнутьева тонко запищал сотовый телефон. Он некоторое время колебался, стоит ли откликаться и рвать нить разговора или все-таки ответить...

– Кто-то вас ищет, – подсказала Вохмянина, и Пафнутьев вынул телефон из кармана.

– Слушаю, – сказал он.

– Шаланда в эфире! – услышал он радостный голос.

– Судя по тону – у тебя победа?

– Да! – орал в трубку Шаланда. – Победа, Паша, полная и бесповоротная.

– Поздравляю!

– Вулых задержан. В трехстах километрах от города. И при нем миллион долларов.

– Не понял? – осел Пафнутьев на своем стуле.

– Повторяю для тугоухих – при Вулыхе, в его спортивной сумке обнаружен наличными, в пачках, стодолларовыми купюрами... Миллион. Как это тебе, Паша, нравится?

– Поделишься? – усмехнулся Пафнутьев.

– Не получится, Паша! Там десяток свидетелей! И все поставили свои подписи. Во, дурье, а? Ну, ладно, Вулых уже у меня. Захочешь поговорить – приезжай.

– Приеду, – сказал Пафнутьев и едва отключился от связи, как телефон запищал снова. На этот раз его разыскивал анатом. Пафнутьев сразу представил толстые очки с зеленоватыми стеклами, красные шелушащиеся руки, скорбный взгляд человека, который всегда сообщает людям что-то чрезвычайно печальное.

– Павел Николаевич? Очень рад. Простите, отвлеку вас на одну минуту.

– Хоть на час! – заорал Пафнутьев, чтобы хоть как-то перебить впечатление от этого мертвенного голоса.

– Я по поводу трупа Объячева...

– С ним опять что-то случилось?

– Да, как это ни прискорбно. Дело в том, Павел Николаевич, что он был обречен и без насильственных действий по отношению к нему в бытность живым человеком.

– Как-как? – Пафнутьев не понял причудливых слов эксперта и вынужден был переспросить.

– В бытность живым человеком, – повторил эксперт. – Так вот... Он облучен.

– Это как?

– Получил сильную дозу радиации, несовместимую с дальнейшей жизнью.

– Как же это все понимать?

– Сие есть тайна великая, – ответил эксперт печально. – И непостижимая. С вашего позволения.

– У вас есть официальное заключение?

– Да. И я готов представить его в любой удобный для вас момент. Хоть сегодня, хоть завтра, хоть послезавтра. И в любой из последующих дней. У меня такое впечатление, что наш клиент чувствовал себя плохо последнее время.

– Значит, ему просто помогли?

– Сие есть...

– Да, знаю – тайна великая и непостижимая.

– Полностью с вами согласен.

Пафнутьев продолжал разговор уже без надежды узнать что-то новое, но задавал вопросы, выслушивал ответы, чтобы привыкнуть к новости, которая опять, уже в который раз, переворачивала все его версии и догадки. И чувствовал Пафнутьев, понимал, да что там, наверняка знал: будут, будут еще загадки, будут тайны великие и непостижимые.

– Большое спасибо, – произнес, наконец, Пафнутьев в трубку. – Вы меня просветили и наставили на путь истинный. Чрезвычайно вам благодарен. Я скоро приеду. До встречи.