Все они почему-то умирали

– Тот самый. Вы наверняка видели мою фамилию в сводке уголовных происшествий месяца два назад. Пропал бизнесмен. И никаких следов. Было такое?

– Что-то припоминается.

– Тогда считайте, что Скурыгин нашелся.

– Так это вы тот самый бизнесмен?

– Был. Бизнесмен.

– А сейчас?

– Заключенный личной тюрьмы Объячева.

– Сколько же он вам дал?

– Неважно. Он сделал все что хотел. Я сломался и довольно быстро. Слабаком оказался. Сожалею. Но – поздно. На сегодняшний день у меня нет ничего, кроме этой кушетки, стола и бутылки виски. Впрочем, и виски скоро закончится.

Пафнутьев продолжал осматривать каземат, в котором пребывал Скурыгин. Стены были оштукатурены, потом зашпаклеваны, вид имели вполне приличный. Наконец он увидел то, что искал с самого начала, – вентиляцию. Маленькое круглое отверстие было почему-то сделано у самого пола.

Пока Пафнутьев сидел за столом рядом с заключенным, Худолей тоже спустился и медленно, но безостановочно передвигался по камере, ко всему присматриваясь, на все обращая внимание, чуть ли не принюхиваясь.

– Вы что-то ищете? – нервно спросил Скурыгин, косясь на Худолея и, судя по всему, не одобряя его любопытства.

– Что вы, что вы! – замахал эксперт руками. – Просто интересуюсь бытом частного заключенного. Что-то вы, видимо, здесь читали, чем-то развлекались, а? Вас кто-то посещал?

– Объячев посещал.

– С какой целью? – спросил Пафнутьев.

– Куражился. Время от времени приносил документы, которые я должен был подписывать.

– Подписывали?

– Да.

– И что же в результате?

– Долги, которые были на нем, теперь на мне.

– Это плохо, – посочувствовал Худолей, и в этот момент его передвижения перестали быть бестолковыми. Он замер, как охотничья собака, почуявшая дичь, причем замер как-то сразу, на ходу, так что Пафнутьев и Скурыгин сразу обратили на него внимание. Почувствовав, что за ним наблюдают, Худолей сделал несколько маскировочных движений – наклонился и вроде бы завязал шнурок, потом двинулся совсем в другую сторону и таким образом погасил к себе интерес, тем более что Пафнутьев задал Скурыгину забавный вопрос.

– Скажите, пожалуйста, как все понимать... Вы здесь вроде бы в заточении, Объячев заставляет вас подписывать всякие бумаги, а в то же время дверь закрывается изнутри? Другими словами, вы всегда можете выйти отсюда?

– Не могу, – ответил Скурыгин. – В том-то все и дело, что я уже не могу покинуть это заточение.

– Почему?

– Потому что это уже не заточение... Это убежище. Стоит мне появиться в городе, и меня хлопнут в первом же подъезде, не забыв сделать контрольную дырку в голове. Теперь я уже не сижу, прячусь. Объячев по великодушию своему и доброте человеческой позволил мне здесь побыть некоторое время. Пока поугаснут страсти и меня уже не будут искать.

– А вас ищут?

– У меня есть основания так думать.

– И вы уже не хотите покидать эту камеру?

– Мне и нельзя ее покидать.

– Вы знаете, что Объячев убит?

Скурыгин некоторое время смотрел на Пафнутьева, словно не понимая сказанного, потом отвернулся. И Пафнутьев понял – о смерти Объячева, мучителя своего и тюремщика, он знает.

– Сюда тоже просачиваются кое-какие слухи с воли, – сказал он.

– От кого?

– Вохмянин сказал.

– Он вас навещает?

– Пришел как-то... Совсем недавно. Не то сутки, не то двое назад. Сказал, что Объячев убит и томиться мне здесь уже нет смысла.

– Сутки или двое суток назад Вохмянин сказал о смерти Объячева? – уточнил Худолей.

– Если вы посидите взаперти без окон, без дневного света, без часов, – Скурыгин усмехнулся с горечью, как бы призывая понять и оценить все, что ему пришлось перенести.

– То что? – спросил Пафнутьев.

– То вы не вспомните – был ли какой разговор сутки назад, неделю или месяц... Время превращается в какое-то месиво, и ты барахтаешься в нем совершенно беспомощный, одуревший от неопределенности. Нет, меня здесь не избивали и иглы под ногти не загоняли, не заставляли гадюк глотать и утюгом тоже не прижигали... Но отсутствие времени добивало.

– Интересно! – вдруг закричал Худолей с какой-то истеричной капризностью. – Он сидит здесь, он уйти не может, он томится... А напильник! – он показал найденный им в углу небольшой треугольный напильник с деревянной ручкой. – Все узники мира только и мечтают о напильнике, только и стремятся заполучить напильник, а у вас он готовенький! Интересно! Помню, в каком-то кино узнику передали напильник – не то в булке хлеба, не то в куске колбасы... Да с таким напильником можно все замки перепилить и уйти на волю вольную! – последние слова Худолей произнес даже с подъемом, будто на митинге выступал.

Скурыгин посмотрел на Худолея с нескрываемой жалостью.

– У вас действительно был напильник? – уточнил Пафнутьев.

– А что вы мне предлагаете этим напильником перепилить? Наверху стальная дверь, на нее снаружи вешается амбарный замок, повторяю – снаружи. Никаким напильником не дотянуться до этого замка. Что пилить? Стены из бетонных блоков? Шестьсот миллиметров толщина. Тут такой фундамент, что на нем можно еще десять этажей лепить. Выдержит.

– Интересно, – продолжал канючить Худолей, копаясь в углу и находя там еще что-то для себя чрезвычайно важное. – Интересно, – тянул он и этим своим словечком почему-то нервировал Скурыгина – тот не столько разговаривал с Пафнутьевым, сколько вынужден был все время оглядываться назад, где Худолей, присев на корточки, водил пальцем по цементной пыли. Потом ему это, видимо, наскучило. Он подволок к столу какой-то ящик и сел, присоединившись к общей компании. Его заинтересовал стол, сколоченный из толстых досок, он убедился, что стол сделан прочно, не шатается, что доски приколочены надежно, и бутылка виски при всех его подергиваниях даже не колыхнулась.

– Я вижу, вам стол понравился? – снисходительно спросил Скурыгин.

– Хороший стол, – похвалил Худолей. – Мне бы такой не помешал.

– Зачем?

– Я бы на даче поставил. Вечерком присесть за такой стол, открыть бутылочку чего-нибудь соблазнительного, угостить хорошего человека рюмочкой, второй, а то и третьей... Да, Паша?

– Если это приглашение, то я согласен. – Пафнутьев усмехнулся, увидев растерянное лицо Худолея. – Как вас кормили?

– Приходила полная женщина... Симпатичная. Приносила поесть. В ведре.

– Почему в ведре?

– Не знаю. Ей, видимо, так было удобнее. Ведро накрыто полотенцем, и никто не знает, что там. И опять же ничего не мнется, не бьется, не разливается... Ведро – это не самое худшее решение. Бывало по нескольку дней ничего не давали... Я стал делать запасы.

– Объячев собирался вас выпустить?

– Кто его знает, – Скурыгин передернул плечами. – Может, и собирался... Когда я подписал все, что ему было нужно, он мог спокойно меня выпускать. Но не исключаю, что были у него и другие варианты.

– Что вы имеете в виду?

– Есть у него люди, которые могут выполнить любое поручение. Просто любое.

– Он мог вас убить?

– Да, именно это я имею в виду! – почти прокричал Скурыгин. – И, как говорится, без следов. Здесь столько траншей, ям, котлованов... Сделать это очень просто.

– Когда сняли замок с двери?

– Точно сказать не могу, но, наверное, где-то неделю назад. Объячев сам пришел ко мне, бутылку принес и сказал обо всех моих возможностях... Хочешь на свободу – иди. Хочешь какое-то время здесь побыть, перекантоваться – пожалуйста. Показал документы, договоры, расписки... Я был повязан по всем статьям.