«Все остальное в пределах текста»

Шествие

В парчовой курточке зверек, У ног ее мартышка скачет, Пока она искусно прячет В перчатку кружевной платок; От напряжения краснея, Шуршащих юбок чуткий страж, Переступает черный паж, Тяжелый шлейф неся за нею; Мартышка с ревностью глядит На груди пышные хозяйки, Что возбуждают без утайки Любой досужий аппетит; А черный плут спешит украдкой Шлейф приподнять чуть-чуть — и там Увидеть то, что по ночам Его терзает лихорадкой. Ей все одно, что плутовство, А что — слепое обожанье: Идет, оставив без вниманья Восторг зверинца своего.

«Вся грация и все уловки…»

Вся грация и все уловки, Всё, что пленит в шестнадцать лет, Любовь и нежность без рисовки — С ней всё является на свет. Очами ангела взирая, Не взяв ни помысла в расчет, Она внушает мысль о рае Тому, кто поцелуя ждет. Рукою, маленькой такою, Что и колибри негде сесть, Любое сердце за собою Уводит, а куда — Бог весть! Чуть что — к душе ее стремится На помощь трезвый ум; она Провидит все, что совершится, И непорочна, и умна. Сочувствие ни в грош не ставит, И веселится без забот, И, если верной музой станет, Глядишь, до дружбы снизойдет, А может быть, любовью страстной Она поэта одарит, Что под окном ее — несчастный! — Тропу победную торит И вечной песней без названья, Фальшивых избегая нот, Свои душевные страданья, Как на духу, передает.

«Луною бледной…»

Луною бледной Наполнен бор, Листву победный Озвучил хор. О, гимн незримый! Тебе — любимой… В пруду — движенье И волн извив, И в отраженьи — Дрожанье ив. О, ветра слезы! А нам — всё грезы… Волною нежной На дол и лес Покой безбрежный Плывет с небес. О, звезд сиянье! Пора желанья…

«Пьянь грязных кабаков, платанов дряхлый сброд…»

Пьянь грязных кабаков, платанов дряхлый сброд, И чернота листвы, и лужи нечистот, Разбитый омнибус, дрожащий в лихорадке, Скребется брюхом по разъезженной брусчатке, Вращая красным и зеленым фонарем, Пока рабочий люд в свой клуб валит валом, Из носогреек дым пуская в нос ажанам, С крыш льет, по стенам слизь, потоком неустанным Сквозь дыры в мостовой стекают цвель и муть — И это путь мой в рай, мой ежедневный путь.

«Соломинкой в хлеву надежда золотится…»

Соломинкой в хлеву надежда золотится. Пускай жужжит оса, бессильная в жару, Да солнце светится сквозь пыльную дыру, Облокотись на стол. Ну что, тебе не спится? Печалится душа, но есть еще глоток Колодезной воды. Пригубь и спи. Я рядом. Я сон твой сторожу своим бессонным взглядом. Что ты пробормотал? Как детский сон глубок! Пробило полдень. Спи. Сударыня, не стоит Входить: усталый мозг, как гулкий свод, удвоит Беспечный звук шагов… О, этот женский шаг! Пробило полдень. Пыль водой кроплю весь день я… Надежда камешком, скатившимся в овраг, Сверкнет… О, где же ты, осенних роз цветенье?

«Темней темноты…»

Темней темноты В душе моей ныне. Усните, мечты, Прощайте, святыни! Не вижу ни зги, Все кануло в бездну — Друзья и враги… И сам я исчезну! Как зыбку, меня Качают с рожденья… Ни ночи, ни дня — Забвенье, забвенье!

«Из леса рог доносится, как стон…»

Из леса рог доносится, как стон, Так по-сиротски, кажется, вздыхает, И ластится к холму, и затихает, А лай собачий ветром унесен. Рог плачет с волчьим воем в унисон, А солнце, опускаясь, полыхает, И кажется, оно не отдыхает, А умирает, вместе — смерть и сон. И словно в подтвержденье этих пеней, Как корпия, ложится снег осенний И кровь заката силится унять; А воздух вздохов до того прозрачен, Что, как во тьме окрестности ни прячь, он Не скроет, как светлы они опять.

Поэтическое искусство

Шарлю Морису

Музыка — вот что на первом плане! Нечетносложный держи размер, Это подобье воздушных сфер: Все невесомо, зыбко, в тумане. И вот еще что не забудь: слова — Темное к ясному подбирая. Чем нам по нраву песня хмельная? Тем, что таким подбором жива. Этими взглядами под вуалью, Этим летним зноем внахлест, Этим сумбуром осенних звезд, Охлажденных безмерной далью! И вот еще что: не забудь намек, Оттенок, который сквозит и тает, Лишь он оправданно сочетает Мечту с мечтой, а с флейтой рожок. Пошлая шутка и смех порочный — Гони взашей финальную дурь: От них рыдает моя лазурь, От этой кухни, насквозь чесночной! А красноречью — под зад ногой! Прочь, аномальное говоренье! Рифму умерь, прояви терпенье, А то уведет тебя за собой. Кто же придумал эту пустышку — Безумный дикарь? Глухое дитя? Она позванивает шутя, Но много опасного в ней излишку. Музыку, музыку мне яви, Чтобы стих твой, душой лелеем, Уплывал за ней по аллеям В другое небо, к другой любви. Пусть он, стих твой, заложник бегства, От рассветного ветра пьян, Пахнет, как мята или тимьян… Все остальное — в пределах текста!