Все приключения мушкетеров

– Я думаю, – сказал, краснея, Арамис, – что так как перстень получен д’Артаньяном не от любовницы, следовательно, не служит залогом любви, то он может продать его.

– Итак, продадим бриллиант и не будем больше говорить об этом, – весело сказал д’Артаньян.

Выстрелы продолжались, но друзья были уже далеко и ла-рошельцы стреляли только для очищения своей совести.

– Право, эта мысль Портосу пришла очень кстати; вот мы уже и в лагере. Итак, господа, ни слова больше об этом деле; за нами наблюдают. Толпа идет нам навстречу, и верно нас понесут с триумфом.

Действительно, весь лагерь был в движении; больше двух тысяч зрителей смотрели на хвастливую выходку четырех друзей, не подозревая настоящей причины ее. Везде слышны были крики:

«Да здравствуют гвардейцы! Да здравствуют мушкетеры!»

Бюзиньи первый подошел пожать руку Атосу и сознался, что пари им проиграно. Драгун и швейцарец последовали его примеру. Начались бесконечные поздравления, пожатия рук, обнимания и неистощимые насмешки над ла-рошельцами; наконец поднялся такой шум, что кардинал думал, не сделалось ли возмущения, и послал ла Гудиньера, капитана своей гвардии, узнать, что случилось.

Дело было рассказано посланному со всем красноречием восторга.

– Ну, что? – спросил кардинал, увидя ла Гудиньера.

– Три мушкетера и один гвардеец держали пари с Бюзиньи, что позавтракают в бастионе Сен-Жерве и во время этого завтрака держались в бастионе два часа против неприятеля, убив притом несколько ла-рошельцев.

– Узнали вы имена этих трех мушкетеров.

– Да.

– Как их зовут?

– Атос, Портос и Арамис.

– Опять три мои храбреца! – прошептал кардинал.

– А гвардеец?

– Д’Артаньян.

– Эти четыре человека должны быть моими.

В тот же вечер кардинал говорил с де Тревилем об утреннем подвиге, бывшем предметом разговоров всего лагеря.

Де Тревиль, слышавший об этом подвиге молодых людей от них самих, рассказал кардиналу все подробности его, не исключая эпизода с салфеткой.

– Это хорошо, господин де Тревиль, – сказал кардинал. – Пожалуйста, пришлите ко мне эту салфетку. Я велю вышить на ней три золотые лилии и дам се вместо знамени вашей роте.

– Ваша эминенция, это будет несправедливо в отношении к гвардейцам; д’Артаньян не мой – он из роты Дезессара.

– Так возьмите его к себе, – сказал кардинал. – Эти четыре храбрых воина так любят друг друга и между тем служат не в одной роте.

В тот же вечер де Тревиль объявил трем мушкетерам и д’Артаньяну эту приятную новость и пригласил их всех к себе завтракать на другой день.

Д’Артаньян был вне себя от радости. Сделаться мушкетером было мечтой всей его жизни.

Три друга были также очень рады.

– Действительно, – сказал д’Артаньян Атосу, – твоя мысль о завтраке великолепна; мы приобрели посредством ее славу и могли вести беспрепятственно самый важный разговор.

– Который мы можем продолжать теперь, не навлекая ничьего подозрения, потому что с этих пор мы будем слыть за кардиналистов.

В тот же вечер д’Артаньян сообщил Дезессару о своем повышении.

Дезессар, который очень любил д’Артаньяна, предлагал ему свои услуги. Перемена полка требовала издержек на обмундировку.

Д’Артаньян отказался, но, пользуясь случаем, он просил его оценить бриллиант, который и отдал ему, чтобы обратить его в деньги.

На другой день, в восемь часов, утра слуга Дезессара пришел к д’Артаньяну и принес ему мешок с золотом, в котором было семь тысяч ливров.

Это была цена бриллианта королевы.

XVIII. Семейное дело

Для дела Бокингема Атос придумал название: «семейное дело».

Семейные дела не подлежали заведыванию кардинала; семейное дело никого не касалось, и о нем можно было говорить при всех.

Итак, Атос придумал название: «семейное дело».

Арамис подал мысль употребить в дело слуг.

Портос нашел средство добыть денег: бриллиант.

Один д’Артаньян, обыкновенно самый изобретательный из четырех, не придумал ничего; но надобно сказать, что одно имя миледи парализовало все мысли его. Ах, нет! Мы ошибаемся, – он нашел покупщика для бриллианта.

Завтрак у де Тревиля был очень весел; д’Артаньян был уже в новом мундире; так как он был почти одинакового роста с Арамисом, который, получив от книгопродавца щедрую плату, заказал себе всю обмундировку в двух экземплярах, то Арамис уступил один из них своему другу.

Д’Артаньяну ничего больше не оставалось бы желать, если бы воспоминание о миледи не омрачало мыслей его.

После завтрака уговорились собраться вечером в квартире Атоса, чтобы покончить свое дело.

Д’Артаньян провел день, расхаживая по всему лагерю в своем мушкетерском мундире.

Вечером четыре друга собрались в назначенный час; оставалось решить только три вопроса: что написать брату миледи, что написать к ловкой особе в Тур и кому из лакеев поручить отвезти письма.

Каждый предлагал своего: Атос представлял скромность Гримо, говорившего не иначе, как с позволения своего господина. Портос восхвалял силу Мускетона, который при своем высоком росте мог легко один поколотить четверых; Арамис, уверенный в ловкости Базена, сильно стоял за него, наконец, д’Артаньян выставлял храбрость Планше, выказанную им в затруднительном деле в Булони.

Долго спорили о преимуществах этих четырех качеств, причем были произнесены великолепные речи, которых мы не передаем из опасения, чтобы они не показались утомительными.

– К несчастью, – сказал Атос, – нужно, чтобы тот, на кого будет возложено это поручение, соединял в себе все эти четыре качества.

– Где же найти подобного слугу?

– Невозможно, – сказал Атос, – я это знаю: так возьмите Гримо.

– Возьмите Мускетона.

– Возьмите Базена.

– Возьмите Планше: Планше и храбр, и ловок; следовательно, в нем соединены уже два из четырех качеств.

– Господа, – сказал Арамис, – главное дело не в том, который из наших слуг скромнее, сильнее, ловчее или храбрее; главное, нужно узнать, который из них больше любит деньги.

– Арамис правду говорит, – сказал Атос. – Надо больше рассчитывать на недостатки людей, а не на добродетели их. Господин аббат, вы великий моралист!

– Без сомнения, – сказал Арамис, – нам непременно нужно, чтобы дело наше удалось, потому что в случае неудачи рискуют головой не слуги.

– Тише, Арамис, – сказал Атос.