Все против попаданки
Шрифт:
Я пристально всматривалась в понурые лица. Кто-то должен был мне возразить?
— Вместо свар и драк могли бы собраться, постирать белье, перетряхнуть кровати, вымыть пол, проветрить… Я знаю о ваших видениях! — крикнула я чуть громче, чем требовалось. — Кто видел эту гарпию? Кто? Ты? Ты? Может быть, ты? — Скорее всего, никто. Кто-то пустил этот слух неизвестно зачем, а остальным захотелось принять участие в громком событии. Эффект свидетеля, никуда не деться. — Днем вы можете проветривать комнаты! Кто учил вас быть такими… — Слово «свинья», возможно, не полностью охарактеризовало бы этот кошмарный быт. — Неряхами? Вы
По спальне полз недобрый шепоток. Я услышала шаркающие шаги и покашливание — явилась сестра Аннунциата, еще не одетая должным образом, но уже с наброшенным на плечи хабитом, и с привычно суровым лицом.
— Все кровати, — скомандовала я, — переставить пока в те две комнаты. Эти две комнаты — отмыть, и пока здесь мастеровые, я прикажу им провести ремонт.
Шепоток перерос в ропот. Кто-то взвизгнул, кто-то затравленно крикнул, я подняла руку, но недооценила сестру Аннунциату — в который раз.
— А ну тихо, лядащие! — гаркнула она, и насельницы тотчас затихли. — С вами сама Лучезарная говорит устами святой сестры! Что, Лулу, застыла при слове «мастеровой»? Про Онорию вспомнили? Я вам вспомню! Как закончат они с ремонтом в чадолюбивом крове, придут сюда, да хранит Милосердная отца Андриса и его твердую руку, — она даже прервалась на молитвенный жест — священник пользовался у сестры Аннунциаты заслуженным уважением. — И с ними два брата, а что такое брат? Это как сестра, только рука у него тяжелее!
А ведь если тут оборотница, подумала я, если она здесь действительно есть, то и синие рубахи и монахи мастеровых не спасут. Но отец Андрис имел на этот счет свои мысли, он был старше, опытнее и к тому же маг — я понадеялась на его знания.
— Что мне тут сделать, сестра? — повернулась ко мне сестра Аннунциата. — Как у детишек, только без трат? — Она покивала своим же словам. — Послушание есть послушание! — Это было сказано уже насельницам, и я просто ощущала, какими злобными взглядами они прожигают нас обеих.
Не боялись бы греха — убили бы, не моргнув глазом.
— Да, сестра, я хочу видеть эти комнаты чистыми, в полном порядке. И живущих здесь — вымытыми, в чистой одежде. «Кто чист снаружи, чист внутри, и кто внутри чист, к чистоте снаружи стремится», — процитировала я «Слово».
— Пошто нам чистая одежда, сестра?
Кто-то из женщин озвучил то, что беспокоило всех. Я отыскала ее — пока она не успела нигде примелькаться, даже в драке замечена не была, хотя синяки на лице говорили, что не замечена — не значит не участвовала.
— Мы здесь все и так, и так сдохнем! — продолжала насельница, и ей кивали. Лоринетта, например. И одна женщина из тех, кого я заметила выбегающей из церкви, когда я собрала пожертвования. — Не сегодня, так завтра, и вас-то мы обстирываем, потому как иначе отсюда вышвырнут нас! Какая жизнь, сестра, у нас жизнь проклята! И сами мы прокляты!
— Разве ты не хочешь отсюда уйти? — спокойно спросила я. — Ну же? Тебя же никто не держит. Не так важно, как ты оказалась здесь. Хочешь идти? Уходи.
Даже стены зашевелились от животного ужаса. Конечно, это была всего лишь метафора, пришедшая мне в голову, но она заставила
меня улыбнуться.— Разве вас держат здесь как в плену? Спускайтесь в город. Вы дойдете засветло, пока нет гарпий. В Ликадии есть гильдии, вы сможете стать ученицами. Сможете наняться в любой дом прислугой. Нет? — Я вытянула шею, поискала Жюстину среди остальных. Она стояла, низко опустив голову, словно я била ее. — Уходите. А кто не хочет уходить — что же. Я после молитвы отправлюсь в прачечную, и можете быть уверены, там тоже все будет теперь иначе. Вы получаете гроши за свой труд, но будете получать больше.
Сестра Аннунциата подергала меня за рукав, я отмахнулась. Потом.
— Вы будете получать в зависимости от результатов вашего труда. Кто старается — заработает больше. Сможете накопить денег и уйти отсюда когда захотите.
Возможно, не все, подумала я, но я разберусь с этим позже.
— За что же вы так, сестра?
Жюстина все-таки не выдержала и даже шагнула ко мне. Насельницы шарахнулись от нее, как от прокаженной. Сестра Аннунциата опять хотела вмешаться, но я не дала.
— За что вы гоните нас отсюда? Я не хочу никуда уходить. Мне спокойно под этой крышей.
— Тогда ты сможешь остаться, — абсолютно искренне ответила я. — Жить здесь, сколько тебе захочется, и быть при этом уверенной, что больше никто не поднимет на тебя руку. А деньги, которые ты заработаешь, ты сможешь отдать Леону, когда он вырастет и уйдет. К тому времени у него будут навыки в ремесле. А может, ты захочешь уйти вместе с ним, и никто не скажет тебе ни слова. Сестры благословят тебя.
У меня хватило бы духу выгнать сварливую и наглую дрянь, ленивую и склочную, но никогда я не стала бы лишать крова ту, кто чувствует себя здесь защищенной и благодарит за это сестер. Не лестью, не сладкой улыбкой, а работой и исполнением послушания. Жюстина не была подарком, но мне казалось, что она запомнила эти мои слова и сделает из них верные выводы.
Вот только мне самой подводить итоги и определять, кто мне союзник, кто нет, было все еще слишком рано.
Глава пятнадцатая
Я видела в сети фотографию Нью-Йорка начала двадцатого века: кирпичные дома, широкая улица, из каждого окна к окнам дома напротив протянуты бельевые веревки. Панталоны, рубашки, простыни — все болтается на виду. Поговорка «копаться в чужом белье» тогда для меня приобрела новый смысл, равно как стал понятен не проходящий веками к этому копанию интерес. Все должно быть на виду, куда скрыли, людям нечего обсудить.
Люди всегда искали себе развлечения, когда у них был кусок хлеба, но, как ни странно, развлечения очень пассивные. Телевизор и сплетни — так, чтобы ничего не делать самому. У меня тоже не было созидательного хобби, но зрелища входили в обязательную программу рабочего дня, и я от них уставала.
В прачечной приюта Святой Мадлин все было сразу и вперемешку. Выводили пятна невероятно вонючим уксусом, рядом в молоке кипело грубое белое кружево, и насельницы метались между уксусом и молоком, успевая между делом побить деревянной лопаткой нательное или постельное белье в соседнем чане. Кто-то отпарывал кружево от камзолов и тут же бросал его в бурлящий котел, кто-то трепал, как щенок овчарки, чьи-то активно ношеные хлопковые чулки. Вонь стояла не только противная, но и удушливая.