Все против попаданки

Белье в приюте на открытом воздухе не сушили. Сестра Аннунциата провела меня в соседний зал, где повсеместно были натыканы крестообразные столбики, на которые женщины накручивали выстиранное белье. Я не удержалась, потрогала один столбик на этом кладбище надежды — белье было практически сухим. Насельница недовольно смотрела на меня, дожидаясь, пока мне надоест баловаться. Руки у нее были изодраны в кровь, и пятна оставались на с таким трудом постиранном белье. 

— Почему вы не сушите белье на улице? — спросила я у сестры Аннунциаты. — Посмотрите, вся работа насмарку.

— Уж как есть, — вздохнула она и присмотрелась к накрученной на столбике ночной рубахе. — А, сестра, главное, что это не тряпки бургомистерши, вот уж чья экономка лютует за каждый грош. Но я и бургомистершевой экономке твержу — совесть надо иметь, госпожа, и прежде чем укорять Дом святой, на себя немного оборотиться.

Сестра Аннунциата не переставала меня удивлять.

Рядом была и гладильная. Там уже высохшее на столбиках белье разглаживали тяжелыми чугунными утюгами, и пекло стояло такое, что меня повело. 

— С непривычки, сестра, — утешила меня сестра Аннунциата и вывела из гладильной. — Так-то сюда по доброй воле и не идут. 

Работа в прачечной шла медленно, хаотично, суетно, женщины уставали намного сильнее, чем могли бы устать. Я еще раз прошла вдоль кипящих котлов, вернулась к сестре Аннунциате. В ее глазах были вселенская тоска и скрытая гордость за успешно — пока — исполняемое послушание, то самое, которое я назначила ей в монастырской баньке; в дополнение к тому, как я высоко оценила ее работу с насельницами еще и в прачечной. Да, вопросы и рационализаторские предложения у меня не исчезали, но в общем и целом я хвалила сестру. 

Ее еще и обоснованно опасались — неизвестно, что было бы, окажись Елена Липницкая в ее теле, а не в теле сестры Шанталь. Я догадывалась, что лекции о достоинстве и уважении к любому труду не встретили бы понимания среди озлобленных и измотанных вкрай насельниц.

— Смотрите, сестра, — сказала я, возвращая сестру Аннунциату из витания в винных облаках в реальность. — Не надо раздавать белье всем без разбора. Оцените, сколько и каких кружев, сколько постельного белья, сколько нательного белья, что из этого как стирать. Вы же, наверное, знаете все тонкости не хуже насельниц? — Сестра Аннунциата кивнула. Может, кого другого такой вопрос и обидел бы — мало ли истеричных дам, стесняющихся собственной работы, — но только не монахиню, ответственно подходящую к тому, что ей поручили. Но сестра Аннунциата, хоть и кивала, пока не понимала, к чему я веду. — Вам нужно каждое утро распределять, кто будет стирать кружево и какого вида, кто — белье, кто займется кипячением, кто полосканием…

— А что будут делать остальные? — нахмурилась сестра Аннунциата. 

— Работы не хватит на всех?

Она пожала плечами.

— Давайте попробуем делать так хотя бы неделю, — предложила я. — Заодно женщины немного отдохнут, если закончат раньше. Про гладильную… что же, я не против, чтобы она и дальше была наказанием. — Может, это в корне неправильно, но у нас должен быть хоть один инструмент устрашения. — А потом, скорее всего, начнем брать дополнительные заказы. Сейчас основное — понять, сколько времени будет уходить у одной женщины на определенный тип стирки. Монастырь получает от прачечной неплохой доход, но если я все посчитала правильно, мы сможем его увеличить и платить насельницам больше.

— Вот не согласна, — набычилась сестра Аннунциата. В прачечной было шумно, но она все равно понизила тон. — Я, конечно, промолчала с утра, сестра, но…

— Не всем, — перебила я, понимая, что иначе вместо союзника получу мощную противодействующую силу. Только не сестра Аннунциата, потому что если и она будет стоять против меня, когда речь зайдет о насельницах, проще будет их всех тогда разогнать. — Посчитаем, сколько они получают сейчас, сколько мы получаем за каждый вид стирки, — напишем бизнес-план с учетом того, что я ни разу не экономист, но эта эпоха все стерпит, — какой процент оставить монастырю, сколько денег уйдет на средства для стирки… Оплату выше получат лишь те, кто добросовестно подходит к работе и не занимается… вот, сестра.

Я подошла к ближайшему чану, где кипели окровавленные тряпки. Было понятно, что пятна не вывести никакими имеющимися средствами. Судя по чистой воде, кипятили далеко не впервые, тратя время, дрова и занимая собственно котел.

— Вот это, — ткнула я в чан, — неразумная трата всего, чего только можно. Пятна останутся, как ни старайся, поэтому при приемке такого белья нужно сразу оговаривать, что стирка будет… — Какие найти слова, чтобы не напугать ни сестру Аннунциату, ни заказчика? — ...Довольно поверхностной. Только чтобы удалить загрязнения. В любом случае нет нужды убивать целый день, чтобы доказать и себе, и другим очевидное. Лучше потратить это время на стирку, которая стоит намного дороже.

На ее лице я прочитала наконец некое понимание.

— Вы хотите брать в стирку платья?.. Сестра?..

— Почему нет? — я пожала плечами. Для меня это стало большим откровением, всю жизнь я считала, что верхнее платье в эти времена не стирали, но я и не была знатоком исторических реалий, да и в этом мире они могли отличаться. Но если есть такая возможность и сестра Аннунциата сейчас подтвердила это — отлично, лучше, чем я могла ожидать.

— Право, не знаю, кому можно было бы поручить… — сестра Аннунциата с сомнением оглядела зал. Женщины косились на нас, взгляд у каждой второй был недобрый, и сложно было сказать, что удерживало многих насельниц от того, чтобы не плеснуть в меня кипятком. 

— Тем, кому мы и так прибавим жалованье, — подсказала я. — Лучше работаешь — больше получаешь.

— И не ноешь при этом, — буркнула она. Время близилось к полудню, мы отправились принимать новую стирку и отдавать уже готовое белье.

Приезжали в основном мужчины, но было и несколько женщин. Как я поняла, женщины являлись из самых богатых домов: их заказы были самые крупные, а белье — самое дорогое. С одной из таких дамочек я и начала.

— Вот эти простыни, любезная госпожа, нельзя отстирать до конца. Но зато мы через неделю начинаем принимать в стирку платья, учтите это. Как всегда, срок — пять дней. И да, если вы хотите пожертвовать церкви на богоугодные дела — отец Андрис поставил для вас требы.

Я ловила себя на том, что не осталась бы без куска хлеба в своем прежнем мире, если бы все люди разом перестали предъявлять друг к другу претензии и я сидела бы без привычной работы. Во мне погиб прекрасный промоутер, но, возможно, лишь потому, что мой веселый глас ошарашил бедную экономку сильнее, чем если бы вместо меня из дверей Дома святого ей навстречу выскочила гарпия. 

Я улыбалась смиренно и благочестиво, излучая радость и уверенность в завтрашнем дне.

— А я думала, что вы будете брать с них меньше денег за стирку белья, которое нельзя отстирать, — заметила сестра Аннунциата, когда мы возвращались в прачечную.

— Еще чего, — фыркнула я, и, кажется, она в этот момент безоговорочно признала мою здесь власть.

«Мать-настоятельница», — подумала я, и мое приподнятое настроение враз улетучилось. Вот кто была здесь царицей, и почему она передала мне бразды правления и ни разу не пригласила меня узнать, как идут дела. Больше того, как я ни пыталась с ней поговорить, ответ был один: ей неможется, справляйтесь сами, сестра.

Я справлялась. Остаток дня мы с сестрой Аннунциатой посвятили тому, что занимались переборкой новой партии белья и расчетами. «Помилуйте, сестра Шанталь, избавьте меня от этих цифр, особенно после того, как вы назначили мне то послушание! Голова моя забита не тем!»