Все против попаданки

Времена меняются — даются возможности. Времена меняются, люди — нет.

— Отдохните, брат, — посоветовала я, когда мы подъехали к епископату. Это было солидное здание, выше, чем прочие на этой улице, трехэтажное, с лепниной и вонючими потеками на стене. — Я навещу старых подруг и вернусь.

— А ваше дело?

Ох, парень, не лезь туда, мрачно подумала я, я и сама не уверена, как мне все провернуть, но вслух сказала:

— Завтра я поговорю с епископом, брат. Надеюсь, он даст нам учителей из монахов. Нет-нет, — я примирительно подняла руки, — я хочу просить учителей из просвещенных братьев. Пусть они изредка приезжают и смотрят, кто из детей имеет склонности к наукам. И рыбацкий сын становится гением.

Микаэль не то чтобы успокоился, но меня не понял, посчитал, что я привела ему иносказание. Я дождалась, пока он уйдет, пока прислужники уведут лошадь и крестьяне, помятые, но, без всяких сомнений, горевшие желанием немедленно растрепать новость о поимке зверя в ближайшем кабаке, не уберутся и обо мне не забудут. Послушница вынесла мне воды, предложила помыться, но я отказалась. Время было дорого.

По отшлифованным тысячами ног и сотнями колес булыжникам я дошла до рыночной площади. Торговцы собирали товар, гоняли нищих, ругались друг с другом. Я посмотрела на них, зашла в полупустую гостиницу, попросила у хозяина комнату на полчаса, кружку воды, перо и чернила. С точки зрения совершения преступления я с самого начала спалилась нещадно, но небезосновательно надеялась, что все сделаю правильно.

Все равно уже совершен подлог. Поддельные подписи, фальшивые документы. Важно, какую они сыграют роль. Ну и моя голова желательно чтобы после этого уцелела.

Я уединилась в маленькой жаркой комнатке, дождалась, пока мне принесут требуемое, и исполнила задумку так, как хотела. Пришлось ждать, скрывая следы, пришлось ждать, пока документ высохнет, но результат меня более чем устроил. В прежней жизни я тысячу раз подумала бы, прежде чем настолько грубо фальсифицировать документы, но в этом времени имелись неоспоримые плюсы. Что написано пером… никто, как я полагала, не знал, о чем эта расхожая поговорка. 

Есть бумага — есть доказательство. Хвала Милосердной, что наука не дошла до графологических экспертиз.

Вернувшись на площадь, я протянула первому же заинтересовавшемуся торговцу несколько монет и попросила довезти меня до дома господина Гривье. Можно было пройтись пешком, расспросив дорогу, но я слишком много глазела по сторонам. И, как ни странно, жалела, что у меня нет под рукой смартфона с хорошей камерой. Мне уже ничего никогда не выложить в сеть, мучаясь с простановкой тегов и суматошно соображая, какой заманчивый текст написать. Обычно в голову ничего не приходило, и я оставляла безмолвные фотографии…

Мне повезло, и торговец, согласившийся меня подвезти, был соседом стряпчего Гривье. Как я и предполагала, сперва умерла его жена, а затем и он сам скоропостижно скончался. Я потрогала договор, лежавший у меня под хабитом. Дети господина Гривье, по словам торговца, были отосланы куда-то в деревню вместе с их матерью и двумя младшими сыновьями господина Ферро. Больше ничего торговец не знал, но я и не расспрашивала.

Я встречала спорное имущество и подороже. Сколько бы ни стоил дом господина Гривье, его окружали здания более крепкие и ухоженные. Окна были закрыты, в сумерках кое-где дрожало пламя свечей, подсвечивая рассохшиеся летом деревянные ставни, под самой крышей птица свила гнездо.

Этот дом нужен монастырю, подумала я. У меня появились на него отличные планы, стоило лишь его увидеть. Здесь можно сделать временный приют для женщин и детей, оставшихся без крова, и если поставить при входе требы во имя монастыря, то они будут полные. Талант отца Андриса к опустошению карманов и кладовых горожан тоже придется кстати. 

Договор я показала епископу после утренней службы. Еще в начале моей карьеры юриста кто-то из коллег пошутил: «Доказательная база своими руками, издание второе, исправленное и дополненное». Эта шутка могла сейчас стоить мне головы, но — мне было проще сделать дальнейшее чужими руками. Полночи я проворочалась в мягкой постели гостиницы при епископате, продумывая варианты, прикидывая, идти ли к Альфонсо Ферро самой или постараться как можно меньше фигурировать в этом деле. Я вставала, садилась за стол, рассматривала договор, который дополнила одной-единственной, необходимой мне фразой, ложилась снова, и сон не шел. 

Задумывала ли сестра Шанталь что-то иное? Воспользовалась ли она возможностью забрать дом и деньги и лишь потом призналась в своем грехе? Или это была инициатива матери-настоятельницы, которой уже и в то время с трудом подчинялось больное тело?

Если бы я знала ответ, мне было бы много легче. Но Елена Липницкая не была той, кому сестра Шанталь готова была покаяться. Может быть, я узнаю все, но не в эту ночь.

Господин Ферро, продавший сестру и двоих ее детей в работный дом, получивший за это деньги — кто докажет обратное, пусть попробует, — и назначивший согласно воле покойного господина Гривье опекуном малыша образованную монахиню, не вызвал у епископа никаких подозрений. Он был не первым и не единственным. Все, что интересовало епископа, это имущество, на которое лично он никак не мог наложить руку.

Поэтому на меня епископ смотрел с обидой. Был он не так стар, как я могла ожидать, даже весьма импозантен. Снять с него монашеское одеяние, одеть в костюм, и он сойдет за главного героя популярного сериала. Героя, который сперва козел, до тех пор, пока не встретит главную героиню.

Люди почему-то такому верили. Никогда не понимала людей.

— Здание подойдет для приюта, ваше преосвященство, — делилась я с епископом планами. Он воспринимал это без энтузиазма. — Женщины, попавшие в беду, и дети, оставшиеся без родителей, нуждаются в крове и наставниках, — и я сочла возможным подсластить пилюлю: — Прочее же имущество, если таковое еще не растрачено, я как опекун наследника в полном объеме передаю епископату.

Сестра и двое ее детей, все правильно. Кто владел, пусть и незаконно, тот и получил в обмен на трех человек тотальный контроль влиятельного института. Тягаться с епископом господин Ферро вряд ли сможет. 

Епископ раздумывал. Отдавать дом ему не хотелось, но деньги, пусть призрачные, грели душу. Он вздыхал, возводил очи горе, посматривал на статую Милосердной, но та оставляла принятие решения только за ним.

— Будь по-вашему, сестра, — нехотя согласился епископ. — То, что вы задумали, угодно Лучезарной. У вас ко мне что-то еще?..

Я покидала епископат победителем. За мной тащился толстый монах, отвечавший за финансовые вопросы, и нудно расспрашивал о вещах, которые мне были пока неизвестны. Монаху я могла только кивать и обещать, что в ближайшее время мы поднимем все возможные документы и разделим наследство господина Гривье согласно нашей с епископом договоренности. Мы азартно резали каравай, на который никто из нас не имел никакого права, но в данном случае это был оптимальный исход.

Часть пожертвований я как опекун могу оставлять на имя детей. Не так много, как могло бы быть, но хоть что-то, размышляла я, рассматривая бубнящего монаха. Из всех встреченных мной слуг Милосердной он был наиболее приземлен. По его настрою было понятно, что господину Ферро предстоят трудные дни, и сомневаться, кто одержит верх в борьбе за наследство, не приходилось. 

Я вернулась только под вечер. Привез меня Микаэль, монастырь тонул в ароматах цветов и трав, укрытый негой и спокойствием, сестры пели о чем-то в церкви, позади стояли насельницы — не все, но большая часть. Я зашла, стараясь не привлекать внимания, и присоединилась к молитве. Мое появление заметил отец Андрис, но службу прерывать не стал. Я гадала, что за событие, пока ко мне, не улучив паузу в молитвах и песнопениях, не прокралась сестра Аннунциата.

— Может, я тогда займу ваш бывший кабинет, святая матушка? — прошептала она. Кто-кто, а сестра Аннунциата за короткое время научилась выбирать нужный момент. — Все-таки у меня столько дел, которые касаются наших насельниц.