Все пути ведут на Север

— Хотел проверить, живой ты или уже с перерезанной глоткой.

— Живой, живой… что могло случиться-то?

— Да что угодно, — безжалостный Ив снова пнул Оге, уже сильнее. — Мор, глад и прочие напасти. Поднимайся, бездельник! Мы уезжаем, а ты остаешься за главного, пока Ванда не встанет. Да не вздумай заснуть снова! Кстати, — он повернулся к Грэму и бросил ему сверток, оказавшийся плащом. — Ванда просила вернуть тебе.

— Благодарю.

— Ив, — сонно пробормотал Оге, кое-как поднимаясь. — Вы уж как-нибудь поосторожнее. Не хватало еще вас вытаскивать…

— Уж как-нибудь, — отозвался Ив.

Молодые люди в молчании оседлали коней и выехали из лагеря.

Уже через четверть часа Грэм начал подозревать, что судьба столкнула его с человеком, еще более нелюдимым и неразговорчивым, нежели он сам. Ив явно не намеревался раскрывать рта до самого поселка, и его мрачное молчание ужасно действовало Грэму на нервы. Есть люди, с которыми хорошо молчать — Ив не принадлежал к их разряду. Впрочем, быть может, сказывалась и неприязнь, которую он испытывал к Грэму с первой же минуты.

Однако же, из него удалось вытянуть кое-какие сведения. Например, Грэм, совершенно не сведущий в географии, выяснил, что долина Северного Ветра тянется на восток и на север на добрую сотню миль — и на всем протяжении являет собой зрелище столь же безрадостное, как и то, что представало теперь перед их взорами. Лишь много севернее начинались холмы, но и там, подозревал Грэм, было не намного веселее. Долину рассекала на две половины река Северная, широкая, бурливая и очень холодная. Река эта была естественной и государственной границей между Медеей и Касот, вот только не все это признавали. Касотский император Барден, например, считал всю долину своей собственностью, медейский же король Тео придерживался на этот счет совершенно противоположного мнения. Поэтому-то сейчас в злосчастной долине хватало представителей обеих сторон, пытающихся доказать свою правоту.

Поселок, о котором говорил Ив, находился лигах в трех к северу от лагеря медейцев. Путь туда лежал вдоль ручья, уже знакомого Грэму. Местность выглядела подозрительно пустой, и тишина была такая, что отчетливо слышалось журчание воды в ручье.

Такая же тишина встретила их и в поселке. И еще издалека они увидели черные остовы труб и услышали запах пепла и паленого мяса.

— Безымянный! — прошипел Ив и потянулся к мечу. Грэм тоже обнажил оружие.

Они медленно въехали на единственную улицу поселка, превращенного в пожарище. Обугленные бревна еще слабо дымились. Невыносимо воняло кровью — лошади скользили по крови, смешанной с пеплом… Грэм закрыл нос и рот полой плаща, чувствуя, что еще немного, и от этого запаха его вырвет.

— Не понимаю, — напряженным голосом проговорил Ив. — Не понимаю, откуда столько крови? Они ведь все сгорели…

Все объяснилось, когда они въехали на центральную площадь. Грэм только глянул — и отвернулся; побледневший же, с помертвевшим лицом Ив неотрывно смотрел на множество сваленных в кучу, обугленных и расчлененных, уже начавших разлагаться тел, бывших недавно мужчинами, женщинами и детьми…

— Звери… — прошептал он, бессильно сжимая рукоять меча. — Нет, хуже зверей…

— Поехали отсюда, — попросил Грэм. — Здесь нам уже нечего делать. Мы даже похоронить их не можем.

Ив выругался и рывком развернул жеребца.

— Не говори ничего Ванде. Я сам.

Обратно они снова ехали в молчании. Ив, напряженный и все еще бледный, не снимал руку с оружия, хотя в нем, похоже, уже не было надобности — касотцы, спалив деревню, давно убрались восвояси.

Потом его вдруг прорвало.

— Скажи-ка, наемник… если бы тебе повстречались не мы, а касотцы, ты бы с такой же легкостью предложил бы им свой меч?

— Я не наемник. И я ничего вам не предлагал.

— Ты носишь храмовые бирки — и ты не наемник?

— Это разрешение от храмов на ношение оружия, только и всего. Ты носишь меч по праву рождения, мне же приходится это право покупать.

— Что ты хочешь сказать этим? — сверкнул глазами Ив.

— Только то, что ты — нобиль, вот и все.

— А ты — нет?

— Нет.

— Лжешь.

— Как тебе угодно.

— Я не знаю, кто ты такой, — медленно и раздельно проговорил Ив, — но я вижу ясно, как день, что ты лжешь. Ты разбойник и бродяга, у тебя на шее бирки Рондры и Фекса, но ты — нобиль, и все тут. А вот как нобиль дошел до жизни такой, и почему ты выдаешь себя за простолюдина, это особый вопрос, который меня, признаться, очень занимает. Сдается мне, плачет по тебе петелька шелковая…

Грэм усмехнулся. Да этот парень — просто провидец какой-то!

— Может, и плачет. И что же?

— А то, что не смей подходить к Ванде. Хоть пальцем ее тронешь… и я убью тебя.

Озадаченный таким неожиданным поворотом разговора, Грэм некоторое время не знал, что ответить.

— Ты, никак, ее телохранитель?

— Не твое собачье дело.

— Или жених?

Ив выхватил меч так молниеносно, что, не обладай Грэм отличной реакцией, пришлось бы ему распрощаться с жизнью. Увернувшись от сверкающего лезвия, он расхохотался и пустил коня в галоп, направляясь к лагерю. Выругавшись, Ив припустил за ним. Так, на всем скаку, они и влетели в лагерь, словно за ними гнался сам Борон со всеми своими демонами преисподней.

Удивленный их появлением, Оге поднялся им навстречу:

— Вы чего это?..

— Ванда еще спит? — спросил Ив, спешиваясь.

Рыжая головка Ванды показалась из-за полога шатра:

— Нет, не сплю. Что-то случилось? Слишком быстро вы вернулись.

— Случилось, причем дня три назад. Деревню спалили касотцы. Там… в общем, там теперь ничего нет. Совсем ничего. Пепелище.

— Ох, — Ванда озабоченно нахмурилась. — Ни одного дома целого не осталось?

— Ни одного.

— Что же нам теперь делать?

— Ничего. Остаемся здесь, как-нибудь продержимся. Как Корделия?

— Лучше, но еще слаба. Может, все-таки рискнем развести огонь?

— Никакого огня, — решительно заявил Ив. — Касотцы где-то неподалеку…

День прошел в томительном бездействии. Хмурый Ив засел перебирать кольчугу и пытался привлечь к тому же и Оге, но у того все валилось из рук, и он то подсаживался к Грэму и пытался его разговорить, то уходил в шатер, где лежала Корделия, и подолгу оставался там — вероятно, развлекал раненую. Ванда бродила по лагерю с унылым видом и совершенно не знала, чем заняться. Ее определенно снедала какая-то тревога, нараставшая с каждым часом, и девушка не считала нужным ее скрывать. Ив, занятый своей кропотливой работой, изредка поглядывал на нее, и по его глазам, и даже по его молчанию было ясно, что его беспокоит то же, что и Ванду.

Грэм же развлекался в основном тем, что наблюдал за своими новыми знакомыми — поодиночке и группами. Очень скоро у него сложилось отчетливое впечатление, что медейцы — во всяком случае, эти трое, Корделию он так еще и не видел, — знакомы с самого детства, а может быть, даже и росли вместе. У них было полно общих знакомых и общих воспоминаний, они понимали друг друга с полуслова. Особо близкие и доверительные отношения, похоже, были между Вандой и Оге; например, Грэм видел, как рыжий медеец присел рядом с девушкой, грустившей поодаль на большом круглом камне, и по-свойски обнял ее за плечи, словно утешая. Головы их сблизились; почти соприкасаясь лбами, они о чем-то тихо переговаривались. Наблюдая эту сцену, Грэм вдруг ощутил неприятную, почти болезненную тяжесть на сердце; чувство это было новым и незнакомым, и далеко не сразу он сообразил, что это — ревность. С ревностью он до сих пор не сталкивался, хотя бы потому, что никогда еще не любил… Ну вот, подумал он, не хватало еще влюбиться! Нашел тоже место и время…