Все равно будет май

Проводить товарища пришли на вокзал заройщики. На прощанье водку не пили (получка давно была), да и не было охоты. Уж больно большое и чистое дело совершалось: ехал в Москву, в столицу, учиться их товарищ. Хотелось сказать ему на прощанье значительные, полновесные, как груженые вагонетки, слова. Такие слова, чтобы помогли на новом пути, поддержали в трудную минуту. Но где их найти!

Семен Карайбог наказывал:

— Только не забури на все четыре колеса, яп-понский бог. Мы далеко, подсобить не сможем!

— Не забурит! — ободряюще хлопнул Алексея по спине Сергей Полуяров. — Он парень хваткий.

Прошло совсем немного времени, а у заройщиков вторые проводы: уходил на действительную службу в Красную Армию Сергей Полуяров.

Длинный — вагонов сорок — состав товарняка загнали подальше от пассажирского вокзала на запасный путь. У каждого вагона — толпа. И все, как положено: песни, гармошка, смех, слезы… Но больше — песни. И разные. С одной стороны несется непременная, ставшая традиционной:

Как родная меня мать провожала, Как тут вся моя родня набежала…

а с другой — утвердительная, почти грозная:

Но от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней.

И над всем составом ширился припев:

Так пусть же Красная Сжимает властно Свой штык мозолистой рукой…

А еще дальше шумная ватага провожающих — дядья и кумовья, — хлебнув казенной, отдавали дань старине.

Последний нонешний денечек Гуляю с вами я, друзья…

Осоловевший дед, вспомнивший по такому случаю и Мукден, и Порт-Артур, в который раз наказывал внуку, смущенному, робеющему парнишке:

— Смотри, Павлуха, сучий кот, служи на совесть. В нашем роду все справными солдатами были. Ать, два!

…Провожали Полуярова заройщики. И, конечно, Настенька. Семен Карайбог вытащил из карманов бутылку, стопку, синеватую — уже очищенную — луковицу.

— Русское простое казенное хлебное сорокаградусное вино. Опорожним по бывшему христианскому обычаю посошок!

Пили по очереди — стопка-то одна, — деликатно нюхали луковицу. Настенька стояла в сторонке. Ее смущало, что возле поезда много заводских, видят ее и, конечно, догадываются, кого она пришла провожать.

— И ты, сербияночка, маленькую, — Семен налил полстопки. Настенька замахала руками:

— Что ты! Отродясь не пила.

Но Семен настаивал:

— Хоть пригубь. Не нарушай обычая.

Настенька мотала головой:

— Нет, нет, она горькая.

Все рассмеялись.

— В том-то и смак, — со знанием дела определил Семен.

Петрович сам пил редко, разве только в получку, и то не больше четвертинки, и не любил уламывать непьющих: вольному воля. Но тут неожиданно поддержал Карайбога:

— Выпей. Настенька. За возвращение Сергея.

Слово сказано, слово тайное, заветное, самое главное: возвращение! Настенька сдалась. Двумя пальцами осторожно, словно боялась ожечься, взяла стопку, виновато и пытливо посмотрела на Сергея:

— За возвращение!

Петрович откашлялся. Как самый старший — вроде отец — сказал внушительно:

— Отслужишь, Сергей, вернешься, и свадьбу сыграем. Дело житейское.

Настенька смутилась до слез:

— Вы уж скажете… Какая свадьба!

Только Назар безучастно стоял в стороне и смотрел вбок косым глазом…

Семен Карайбог разошелся. Швырнул в кусты пустую бутылку, притопнул кривой кавалерийской ногой.

— Выходи, сербияночка! — и хрипло затянул:

Ты зачем в аптеку ходишь, Сербияночка моя? Ты зачем лекарства носишь — Отравить хотишь меня?

Не выдержала и Настенька. Взметнула над головой батистовый платочек и пошла в образовавшемся кругу, тоненькая, прямая. Белая туфелька била в деревянный настил платформы, как в бубен…

Тогда Сергей Полуяров был твердо — хоть голову на отсечение — убежден: так и будет! Отслужит, вернется. Сыграют свадьбу! Как же иначе? Нет на земле у него людей ближе и родней, чем заройщики. Здесь, на зарое, он почувствовал силу труда, встретил Настеньку. Нет на земле другой такой, как она. Он любит ее…

…В голове состава духовой военный оркестр громко и радостно заиграл марш «Мы красная кавалерия». Пришло время прощаться. Деликатный народ заройщики! Как бы невзначай отошли в сторонку. Сергей взял холодную Настенькину руку:

— Прощай!

Надо поцеловать Настеньку. Но так непривычно и стыдно целовать на виду у всех.

— Прощай!

— Будешь ждать?

— Буду!

— Три года?

— Три года.

Какие у нее строгие, прямо глядящие глаза! Спросила деревянным голосом:

— Вернешься?

— Вернусь!

Загудел паровоз. Раздались возгласы, лязг буферов, кто-то заголосил по-дурному.

Уже на ходу поезда заройщики впихнули Сергея Полуярова в отверстый зев товарного вагона. Замелькали головы провожающих, столбы, пристанционные тополя… В толпе в последний раз мелькнул беленький платочек Настеньки. Как в песнях об этом поется, как на картинках.

— Прощай!

Глава вторая НОННА

1

Стрелковый полк, в который попал Сергей Полуяров, был расквартирован в Москве, почти в самом центре столицы, на Садовом кольце, в старых, еще с царских времен сохранившихся, казармах. На целый квартал тянулась желтая глухая кирпичная стена, за которой и казармы, и учебный плац, и спортивный городок… По Садовой неслись автобусы, машины, спешили пешеходы, а за казарменной стеной шла своя размеренная, на годы вперед рассчитанная армейская жизнь.

В первые месяцы военная служба показалась Сергею трудной, порой почти невыносимой. Из привольной жизни зароя он попал в обороты большой, хорошо налаженной и строгой машины. Весь день, с утра до вечера: «Подъем!», «Становись!», «По порядку номеров рассчитайсь!», «Шагом марш!».